Анастас Микоян - Андрей Викторович Рубанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чревоугодие, обжорство — недопустимы для советского человека, тем более для большевика, тем более — в стране, дважды за десять лет пережившей катастрофические периоды неурожая и голода, унёсшего жизни миллионов человек.
Но не только употребление пищи становится высокотехнологичным, научно разработанным, коллективным процессом: точно так же технологично перерабатываются и утилизируются пищевые отходы. Горы гниющих объедков уходят в прошлое, а вместе с ними — крысы и мухи, разносчики болезней.
Еда должна быть вкусной, питательной, но и разнообразной. Государственные структуры непрерывно разрабатывают новые и новые калорийные, оригинальные блюда и предлагают их гражданам. Пищевая индустрия развивается семимильными шагами, так же как и вся плановая социалистическая экономика. Пища, ещё вчера недоступная людям, или вовсе им незнакомая, или экзотическая — например, камчатские крабы, или мороженое, или бананы, — сегодня появляется на миллионах столов.
Конечной целью этого грандиозного процесса должно стать полное изобилие, не только пищевых продуктов, вообще любых товаров.
Освобождённый труд, научный подход, плановое ведение хозяйства, полная централизация ресурсов, механизация и автоматизация, высокая сознательность исполнителей, исключающая брак, воровство и разгильдяйство — вот основы социалистической индустрии, в том числе и в области производства и потребления продовольствия.
Так должно было быть в теории.
Анастасу Микояну удалось создать эту систему на практике, так, как она описана в романе «Зависть». Правда, не в 1920-х годах, а приблизительно с 1933 года, и не везде, а в городах. Но система работала.
Она называлась «Общепит».
Основная масса продовольствия, производимого в СССР — миллионы тонн муки, жиров, овощей, мяса, рыбы, масла, молока — направлялась вовсе не в магазины, не для розничной продажи, а в систему общественного питания, охватывающую все слои и социальные группы, начиная от яслей и детских садиков до тюрем и лагерей.
Но и магазины не были забыты: их укрупнили. Вместо мелких мясных, бакалейных, зеленных лавок появились большие заведения с просторными торговыми залами. Для них Микоян придумал название: «Гастроном». Лицом каждого такого «Гастронома» были витрины, большие застеклённые окна, где на многоярусных полках выставлялись образцы товаров. Появилась профессия оформителя витрин. Обычно в витринах выставлялись муляжи, свиные окорока из папье-маше, сложные инсталляции из восковых фруктов и обязательно рекламные плакаты.
Но мы забегаем вперёд.
В конце 1920-х годов начался «великий перелом», грандиозная реформа всей советской экономики, форсированная индустриализация. Этот период совпал с полным разгромом внутрипартийной оппозиции, высылкой Троцкого и празднованием 50-летнего юбилея Сталина в 1929 году. Для понимания закономерностей и особенностей развития советского проекта важно знать, что Сталин «опоздал на революцию». В 1917 году ему было уже 38 лет, для того времени — возраст взрослого человека, а для многих уже и постепенное начало старости. Лучшие свои годы Сталин провёл в ссылках. Когда Ленин умер, Сталину было 44. Последующие годы он потратил на изнурительную борьбу с оппозицией. И только к 50 годам Сталин получил единоличное лидерство в партии. Ему стукнуло уже полвека, а главные события в его жизни были ещё впереди. Так же, как и у Микояна.
У меня, автора этой книги, есть свои собственные представления о том, как происходил «великий перелом», индустриализация и коллективизация конца 1920-х — начала 1930-х годов. Представления взяты из воспоминаний моего деда Константина Рубанова.
Идея коллективизации просто опозорила крестьянский труд. Что такое коллективное хозяйство никто не знал и не понимал. Крестьян собирали в клубы, проводили собрания, голосовали за вступление в колхоз. Все — единогласно. Потом каждый писал индивидуальное заявление с просьбой включить его в колхоз. Если такое собрание происходило утром, то к вечеру крестьянин возвращался и забирал заявление. Если собрание происходило вечером — крестьянин забирал заявление утром следующего дня. Потом всё повторялось, удаляясь в бесконечность.
Мысль о том, что своих собственных лошадей, коров, коз, овец нужно отдать в коллектив, то есть в чьи-то чужие руки, просто не укладывалась в сознании людей. Животные были кормильцами, буквально членами семьи.
Неприятие коллективизации дошло до того, что крестьяне просто выгоняли своих лошадей в поля, вешая им на шеи записки: «Не хочу в колхоз».
Молодые деревенские парни и девушки, наблюдая такие кошмарные сцены, бежали из сёл и деревень в города. Так бежал и мой дед Константин Рубанов, 1911 года рождения: сначала в город Павлово-на-Оке, затем в Нижний Новгород, а потом и в Москву. Причём бегство моего деда и миллионов таких же, как он, было спланировано, просчитано, организовано. Сущность «перелома» состояла как раз в том, чтобы сломать традиционную деревню, уничтожить её, заставить людей уходить в города и там превращаться в промышленный пролетариат: главную движущую силу революции.
Согласно свидетельствам деда, он приехал в Москву в 1931-м (в возрасте 20 лет), без гроша, без имущества, и прямо на Курском вокзале познакомился с человеком, набиравшим рабочих на стройку. В тот же день получил койку в общежитии строительных рабочих и талоны на питание в рабочей столовой. Так крестьянин превратился в пролетария.
Точно такой же путь прошли миллионы других молодых людей, юношей и девушек. Аграрную страну, где из 150 миллионов жителей крестьян было 120 миллионов, ломали, переламывали.
Коллективизация изначально была, мягко сказать, рискованным проектом. То, что крестьяне будут возражать, протестовать было понятно, это предполагалось. Рядовым функционерам, партийным работникам, ответственным за коллективизацию, предписывалось «разъяснять», «действовать силой убеждения». Было осуществлено унизительное деление на кулаков, середняков и бедняков. Кулаков, то есть крестьян зажиточных, самых умелых попросту уничтожали. Любой крестьянин, нанимавший сезонных рабочих, объявлялся кулаком. Любой, имевший в собственности машины и механизмы, мельницу, кузню, маслобойню, объявлялся кулаком.
Коллективизация началась с разделения крестьян на три неравноправных страты, при полном разгроме кулаков и кулачества, и торжестве бедняков, то есть самых неумелых. С ликвидацией кулачества, собственно, была уничтожена и вся традиционная русская деревня. Это всё делалось сознательно, хладнокровно, целенаправленно: выгнать людей из деревень в города, отобрать всё, довести до отчаяния, а потом дать новую перспективу. Руки, ласкавшие коровье вымя, приучить к стальным фабричным рычагам.
А есть все эти пролетарии будут не в своих общежитиях, в духоте и тесноте, — а в столовых, по скрупулёзно разработанным нормам.
3
Камчатская рыба и крабы
Реформа пищевой индустрии — главное достижение Анастаса Микояна в 1930-е годы. Рассказ об этой реформе мы начнём издалека, с промысловой рыбы и крабов, добываемых на крайнем восточном берегу СССР, на полуострове Камчатка.
В биографии Микояна есть большой и очень важный эпизод, связанный с развитием рыболовецкой промышленности Камчатки и в целом Дальнего Востока.
До сих пор историки, краеведы, журналисты, писатели Тихоокеанской России упоминают Микояна с большим уважением.
Когда писалась эта работа, на связь со мной вышел президент Всероссийской
