Открытки от одиночества - Максим Мейстер

— Привет, — сказал я. — Невероятно выглядишь. Ты за кроватью зашла?

— Кровать?.. — Она, казалось, озадачилась. Эх, значит, все же доски для серфинга. — Ну… Да, пожалуй, можно и так сказать…

Она вдруг быстро подошла ближе, не разглядывая, что это, взяла у меня книгу и положила обратно на столик. А потом обхватила и так горячо, крепко поцеловала, что, казалось, сразу же высосала все мысли. На мгновение я потерял осознание происходящего, а потом обнял ее в ответ и ответил на поцелуй. Так, не расцепляясь, медленно стали подниматься наверх, не прекращая отчаянно лизаться, словно голодные коты, дорвавшиеся до сметаны.

Наверху наконец расцепились и посмотрели друг на друга. Вот теперь она точно улыбалась. Пусть немного как хищница, но ее красоте такие блестящие голодные глаза с поволокой и чуть-чуть раздувающиеся ноздри только добавляли привлекательности. Она неожиданно, но довольно мягко, словно львица лапами с втянутыми когтями, толкнула меня на кровать. Я упал на спину и, покачиваясь, стал смотреть, как Тара стягивает майку, высвобождая тугие, темные груди. Скинув одежду, она взяла груди в ладони снизу и посмотрела на себя в зеркало. Казалось, от вида собственного тела она еще больше возбудилась и, не в силах вынести такой красоты, наконец бросилась на меня сверху, погружая с одной стороны в уже начинающийся греться водяной матрац, а с другой — в и так теплое и невыносимо мягкое…

…Минут десять ушло на нашу отчаянную «борьбу». Может, больше, может, меньше, кто ж считает в такие моменты? Но немного совсем. Только «насытившись», я вдруг понял, как был «голоден» до этого.

Мы лежали обнявшись и легко покачиваясь на водяной кровати. Тара успокоилась, весь хищник из нее пропал вместе с возбуждением. Она мило положила голову ко мне на грудь и что-то мурлыкала.

— Здорово, что заглянула, — сказал я наконец. — Мне очень… не хватало… да, не хватало…

Я замялся, не зная как сформулировать. Чтобы и не соврать сильно, но и не испортить романтичный и очень приятный момент.

— Не могу понять одного…

— Вот почему мужчинам надо обязательно что-то понимать вместо того, чтобы просто наслаждаться тем, что есть прямо сейчас?!

— Но все же, как у тебя с этим… как его?.. я и не знаю, как зовут. Что-то не получилось?

— Да ну его в задницу! — Тара фыркнула, немного отпрянула, глянула на меня и снова прижалась, продолжив уже спокойно и расслабленно: — Мы сразу разошлись, на третий день уже. Постоянно что-то от меня требует. Так не то, и другое не так. Мы с тобой восемь лет прожили, каждый занимался своим и не лез к другому. Здорово было! Я даже привыкла. А тут началось! И почему некоторые люди, которые даже и не думают о матрице, в совместной жизни пытаются ее на тебя наложить внешними придирками и требованиями? Одним словом, ушла я от него почти сразу. А сегодня выходной, сидела без работы и вдруг так секса захотелось, хоть плачь. И тебя вспомнила. И все, только это, ты не думай.

— Да я и не думаю. Все нормально. — Я прижал ее к себе покрепче и нежно погладил.

А она вдруг отвернулась и всхлипнула. А потом разревелась, ткнувшись в подушку.

Тара?! Плачет?!

— Эээ… — Я не знал что делать, только интенсивнее принялся гладить и бормотать традиционное: — Ну, чего ты? А?..

— Да что я вру сама себе! — Тара перестала плакать так же неожиданно, как и начала. — Я все время только о тебе и думала. Вот дура же, дура! Сама виновата. Сама сколько раз в лекциях читала, что для правильного осознанного одиночества не стоит затягивать почти-браки. Но… А ты хорош тоже! Почему был таким удобным, что не было ни сил, ни желания тебя бросить?! Да, это ты во всем виноват! Почему сразу не сказал, что планируешь жениться по обряду?!

— Так, это…

— Все из-за тебя! Я теперь скучаю, не могу толком работу делать. И мужики другие раздражают. Зачем ты так со мной?!

— Ну-ну… — Я притянул ее к себе и стал целовать. Это помогло. Мы снова расслабились и молча лежали.

С Тарой всегда было трудно поговорить по душам. Она не подпускала к себе никого, даже почти-мужа. Я знал, что именно в такие моменты, после животной любви, Тара немного таяла, и можно было спросить что-то важное, не натолкнувшись на мгновенно выросшую защитную стену. Или хотя бы просто увидеть за ледяной коркой человеческую душу.

Наверное, для людей, кто не слагает матрицу, секс — словно жалкое подобие, имитация, намек на настоящее. На возможность по-настоящему быть вместе, слиться внутри. Но намек этот все же так жалок! И это понимаю даже я, кто еще не нашел ту, с кем можно пойти в храм и выпить сок Древа…

— Тари… Я очень хочу спросить… — Был вариант, что она сейчас, услышав вопрос, встанет и уйдет. Мне бы этого не хотелось. Но если не спрошу сейчас, то не спрошу никогда. — Тари… Ведь ты из семьи. Как так получилось, что одновременно с этим ты активистка осознанного одиночества? Я когда брал тебя в почти-жены, был уверен — все закончится настоящим браком. Как так получилось? Ведь все дети из семьи тоже хотят создать настоящую семью…

Тара не отстранилась. Ни внешне, ни внутренне. Я чувствовал, что она так же расслаблена и, похоже, размышляет над ответом вполне спокойно.

— Знаешь… Виса… — Она приподняла голову, неловко улыбнулась, потом снова легла. — Ты меня иногда поражаешь абсолютно незамутненной наивностью. С чего ты решил, что все семьи — это как твои родители? Или как Старик с Уиной? С чего ты решил, что все люди, стоит им выпить «волшебного» сока, сразу становятся ангелами? Они остаются людьми. Вот в чем проблема. Мои родители ненавидели друг друга. Они слили матрицы на волне моды. Какое-то время, наверное, было все хорошо. Хотя — сомневаюсь. Потом родилась я… Почти-дети могут просто уйти в другую комнату или в интернат, чтобы не слышать ругань почти-мамы с почти-папой. А мне некуда было деться. Они орали друг на друга внутри, в матрице, а я все это чувствовала. С самого детства! Еще младенцем я лежала в кроватке и чувствовала, как мама ненавидит папу, и как папа клянет себя за тот глоток в Храме. А потом стала понимать образы и тоже слагать матрицу с ними… Вис, это такой ад, по сравнению с которым ад осознанного одиночества — рай!

— Но… — Я сел на кровати, положил подушку под спину. Тара тоже села. Все-таки испортил момент близости. Во всяком случае, сделал его короче, чем он мог бы быть. — Я знаю, что на несовместимость матриц проверяют. Вот у меня, например, было с одной… Как так получилось у твоих?

— Да при чем здесь тесты? Проверяют только на патологическую несовместимость. Это когда после слияния пара физически не может долго жить вместе. А такое — редкость. Мои родители и еще многие и многие — вполне себе жили в слиянии. И внешне, со стороны вполне себе благополучная семья. Вот только я не могла смотреть со стороны. Я была и внутри… Конечно, с годами они как-то попритерлись. Папка пристрастился к выпивке, потом и мамка. У семейных же все в паре идет. Один выпил, матрицу перекосило, а второй чувствует. И поговорить уже нельзя, ори не ори, пьяная матрица только недоделанными умильными образами отвечает. А похмелье потом у обоих… Так что…

— Живы они?

— Живы, что им сделается? Еще и меня переживут.

— А матрицу с родителями слагаешь? Хоть иногда?

— Нет. Уехала как можно дальше и только почувствую, что думают обо мне, сразу блокирую все, что могу. Не хочу их в себе. Не хочу. Нельзя родителям ненавидеть друг друга, нельзя! Особенно когда маленькая девочка… Особенно когда у них маленький ребенок в кроватке лежит рядышком… Который все чувствует, который…

И Тара опять расплакалась. И совсем не так, как недавно. Это были настоящие слезы…

20

…Мы с Тарой поужинали и вернулись в спальню. Обнимались и дурачились, даже смеялись вместе. Секса больше не хотелось, и это было здорово. Серьезных разговоров, впрочем, не хотелось тоже.

Мы болтали о разных посторонних вещах. Я рассказал Таре про сеть и электронную книжку. Книжкой она заинтересовалась, и мы вместе дочитали историю с запахами. Вдвоем ее читать было весело, мы смеялись как сумасшедшие от каждого «пука». И глупый сюжет истории даже не казался таким уж глупым.

Тара сказала, что хочет себе такую же. Я рассказал, где купить. Мы даже начали читать вместе «Трафик любви», но книга опять не пошла, забросили ее на первой странице предисловия и пошли перечитывать про пахучую ведьму в лесу.

Потом проветрили спальню, немного еще поболтали и в обнимку заснули…

Проснулся я от того, что на меня кто-то смотрел. Так сильно и настойчиво, что я открыл глаза и сел.

Передо мной стояла Кана, бледная, ее взор, казалось, сейчас прожжет меня гневом.

— О, Кана! Я тебя так ждал! — Улыбнулся я, продирая глаза.

— Вижу!.. — Она подошла к кровати вплотную. — Как так можно?! Вис! Ты же дал слово! Ты поклялся Альвисом! Я так разочарована, что не знаю, не знаю, что сейчас сделаю!