Командир субмарины - Бен Брайант

Глава 9.

Прощание с "Силайон"

В Ньюкасле "Силайон" привели в порядок после всех ее последних приключений. Битва за Британию прошла без нас - мы в это время стояли в доках "Свон энд хантерз". Однако нам этот отдых казался приятным. Окружающие держались любезно, и мне даже удалось самым приятным образом порыбачить. Поскольку срочно требовалось средство передвижения, я приобрел "форд", который получил прозвище, а вернее, даже имя - Фанни. Машина стала полноправным членом семьи на целых десять лет. Изначально она представляла собой восьмицилиндровый двигатель мощностью 30 лошадиных сил, но прежний владелец установил четырехцилиндровый двигатель мощностью 15 лошадиных сил, который оказался не в силах конкурировать с передаточным механизмом. Однако все проблемы все-таки решались, хотя и не с первой попытки.

К тому времени, когда закончился наш ремонт, уже установилась зима, и мы присоединились в Байте к шестой флотилии. Моя прежняя флотилия, третья, прекратила существование в качестве действующего соединения восточного побережья. Наша плавучая база, корабль "Мэйдстоун", был прикомандирован к отряду эсминцев, а три оставшиеся субмарины распределены кто куда.

Два года мне пришлось прослужить под командованием столь динамичного командира, каким оказался Рукерс, и попытки адаптироваться к обычаям другой флотилии давались с трудом. Однако нас приняли гостеприимно и доброжелательно, хотя, конечно, сам Байт не всегда соответствовал общепринятым представлениям о приятном зимнем курорте. Зима у побережья Норвегии, с ее ненастьем и недостатком света, оказалась немногим хуже лета, которое отличалось своими неприятностями - в первую очередь к ним относились штилевое море и короткие ночи. Патрулирование, несмотря на скуку и неудобства, все-таки было достаточно безопасным, если не считать риска наткнуться на камни при попытке двигаться поближе к берегу, воспользовавшись преимуществом зимнего короткого светового дня. Темнота, однако, заставляла уйти подальше в море. Зимой, даже днем, обзор в перископ оказывался затрудненным и ограниченным из-за волнения на море и снежных бурь. Поэтому период эффективного патрулирования на позиции оказывался коротким, а цели для атаки и погружения, соответственно, редкими.

Спасибо Гольфстриму - было вовсе не так холодно, как мы ожидали, хотя вода, перехлестывавшая через мостик, казалась почти ледяной. В тихую погоду на мостик залетала только водяная пыль, которая тут же замерзала. Из-за этого орудия становились бесполезными ледяными глыбами, а капитанский мостик покрывался коркой льда. Замерзали и бороды, хотя это и не приносило особого дискомфорта.

Все суда прижимались к берегу, и на фоне черных скал, запорошенных снегом, увидеть их было достаточно сложно. Фактически, чтобы что-то разглядеть в перископ, приходилось подходить к берегу на расстояние менее двух миль; а поскольку даже в погожие дни световой день продолжался не более пяти часов, успех действий во многом зависел от того, насколько рано вы успели подойти к берегу, - чем быстрее вслед за рассветом, тем лучше. На короткое время включались береговые огни, дающие вражеским судам возможность благополучно огибать мыс, но лишь иногда по чистой случайности это совпадало с нашими потребностями. В темноте следовало держаться подальше от берега. А утром, еще до рассвета, после того как всю долгую зимнюю ночь приходилось бороться с ветрами и волнами, не зная своих точных координат, нужно было подбираться как можно ближе к невидимому берегу, чтобы максимально сократить дистанцию подводного хода при дневном свете. Тяжелое и хлопотное это было дело - подойти к крутому неосвещенному скалистому берегу, о котором эхолот очень неохотно предупреждал заранее. Поэтому каждый корабль, который удавалось потопить, доставался нам дорогой ценой. Слишком часто походы заканчивались ничем.

Однажды мне пришлось пережить столь же неприятную встречу с танкером, какую уже пережил однажды в других условиях - южнее, в Ставангере, и летом. Корабль неожиданно появился из снежного облака и, прежде чем видимость оказалась достаточной для залпа, также неожиданно пропал в следующем. Я напрасно потратил две драгоценные торпеды, выпалив их вслепую в то место, где мог находиться танкер. Должен признаться, что сделал это скорее от злости, чем в ожидании результата.

Хочу рассказать, каким интересным способом мы потопили вражеский корабль возле Стадлэнста, тем более что история эта имела интересное продолжение. Корабль огибал мыс в сумерках и как раз перед нашим залпом включил навигационные огни. Это оказалось грузопассажирское судно небольшого размера, поэтому я использовал одну из самых плохоньких торпед. Производство торпед еще не поспевало за потребностями, поэтому мы не брезговали старыми, которые уже оказались списанными для тренировок в мирное время. По какой-то причине старая боеголовка не сработала должным образом, раздался маломощный щелчок, корабль, хотя и остановился, тонуть явно не собирался. Мы подошли ближе, чтобы прикончить его из пушки и таким образом сэкономить одну торпеду.

Прежде чем открыть огонь, я послал международный сигнал "Покинуть корабль" и с некоторым удивлением получил от весьма любезного и игривого норвежского капитана ответ по-английски: "Спасибо".

Пока мы ждали, чтобы шлюпки отчалили, орудийный расчет совсем замерз. У многих скандинавских кораблей названия написаны большими буквами почти посередине борта, напротив машинного отделения, и я отдал приказ оружейному наводчику Эпплтону целиться "в надпись" (writing).

Ему же послышалось, что я распорядился целиться в фонарь (lighting), и с меткостью аса он с первого же удара снес носовой фонарь правого борта. После нескольких выстрелов мы оставили корабль горящим и идущим ко дну, в то время как шлюпки, на которых, насколько я понимаю, находилось немало немецких солдат, шли к берегу.

Помню, в ту ночь разыгрался самый яростный шторм из всех, которые мне довелось увидеть. Высоко над нами из темноты надвигались огромные водяные горы, словно имея намерение поглотить лодку. Постоянно казалось, что мы не успеем справиться с одним чудовищем, чтобы достойно встретить следующее. Насосы работали без перерыва, не позволяя вытечь основному балласту. Нам требовалась вся максимальная плавучесть, которую мы могли получить. Но ведь субмарина, хотя она и вечно мокрая с головы до хвоста, представляет собой великолепное морское существо: как только нам удалось зарядить аккумуляторную батарею, мы тут же нырнули. При погружении в сильный шторм всегда существует опасность повредить рубку, поскольку корпус подвергается мощным ударам еще до того, как успеет погрузиться на глубину. Проблема заключается в том, что необходимо точно выбрать единственно верный момент. Все прошло удачно, но я и сейчас помню, что даже на глубине 100 футов лодку все еще раскачивало. Обычно уже на глубине 50 футов вы не ощущаете волнения моря.