Цитадель (Тамплиеры - 3) - Октавиан Стампас

Итак, непрерывные попойки, молодеческие схватки с калечением друг друга и всех, кто имел неосторожность оказаться рядом, и уж конечно, с разгромом подвернувшегося имущества, кому бы оно не принадлежало. Таверны, балаганы, постоялые дворы, цирки, все гудело. Вольные художники и мелкие авантюристы собрались в Яффу со всего побережья, от Газы до Аккры.

Сэкономив на Сибилле, Бодуэн смог выделить Изабелле вполне приличное содержание, но только сама принцесса и ее мажордом, худой и фантастически ей преданный эльзасец Данже, знали, до какой степени ей не хватает этого "приличного" содержания.

Беседы на финансовые темы велись обычно рано поутру, когда развеселая и полупьяная рыцарская братия лишь укладывалась спать, а в городе и во дворце поселялась относительная тишина.

Изабелла как всегда, сама просматривала все бумаги, и они ей, как правило, не нравились.

- Это что такое, Данже? Это что, опять?! Я ведь кажется говорила тебе...

- Да, Ваше высочество, - покашливая, отвечал сухой, как жердь, мажордом.

- Тысяча двести бизантов?

- Это с учетом пени и налога.

- И каков же налог?

Мажордом опять покряхтел.

- Две пятых, Ваше высочество. В месяц.

- Почему же две пятых? Такого налога быть не может, они сошли с ума!

- Они говорят, что брать с вас меньше они просто стесняются, боятся обидеть, Ваше высочество.

Изабелла встала из-за изящного антиохийского столика, заваленного бумагами, и, нервно пройдясь по комнате, швырнула бумагу в пасть тлеющего камина.

- Что ты мне приготовил еще?

- Портовый пристав жалуется, что барон де Овернье зарубил вчера на пристани лошадь кипрского купца.

- Чем же ему не понравилась лошадь?

- Думаю, Ваше высочество, барон просто не попал по всаднику.

Изабелла усмехнулась, обнажив ровные, аккуратные зубы.

- Велите де Овернье заплатить за эту лошадь.

- Смею заметить, Ваше высочество, такие представления принято, с благородным возмущением, отвергать.

- Если бы барон зарубил самого купца, а тот случайно находился при оружии, в таком поступке можно было бы разглядеть что-то рыцарское. Лошадь же - просто имущество. Достойно ли имени де Овернье покушаться на имущество какого-то купца? Простив смерть этой лошади барону, мы, тем самым, признаем, что родовитый человек способен совершать поступки, не согласующиеся с рыцарской честью.

- А-а, - прозревая, протянул мажордом.

- Вот именно. Де Овернье - одна из самых блестящих фигур моего "царствования", мне не хотелось бы его огорчать, посему, разрешаю ему заплатить.

- Понятно, - кивнул Данже, - этот кипрский купец ошалеет от неожиданной милости.

- Что значит неожиданной? И впредь повелеваю подобные дела разрешать таким образом. И потрудитесь всем, кто способен хоть что-то понимать, растолковать смысл моего решения. Что же касается Кипра...

Понятливый эльзасец даже не дал госпоже договорить:

- Кипр молчит.

- Это, наконец, странно. Во время нашей последней встречи Гюи Лузиньян не произвел на меня впечатление молчаливого человека.

Принцесса в задумчивости теребила свой каштановый локон.

- Это все?

- Все, Ваше высочество.

Мажордом собрал пергаменты и направился к выходу из будуара. Остановился.

- Насколько я понял, у иудеев мы больше не одалживаемся. Все таки две пятых... Тамплиеры дают деньги под десятую долю и неограниченно...

Изабелла бросила задумчивый взгляд в сторону разгоревшегося камина.

- Нет, Данже, ты не прав. Занимать нам и впредь придется у иудеев, и даже, если они потребуют больше двух пятых.

На лице мажордома появилось внимающее выражение.

- Иудеям, в крайнем случае, можно и не отдавать, а тамплиерам отдавать придется в любом случае.

В бело-красную залу дворца великого магистра Рено Шатильонский вошел в ярости. В помещении находилось два человека - сам граф де Торрож и брат Гийом. Им без всякого вступления и начал излагать причины своего раздражения граф Рено.

- ...как какого-нибудь поваренка в корзине возили по улицам города! В простой мужицкой телеге! Меня, предки которого пировали за одним столом с Карлом Великим! Вы не могли этого не знать, вы хотели меня унизить сознательно. Вы меня можете убить, но никто не дал вам права меня унижать!

Граф Рено был громадного роста, статен, с пышной гармоничной бородой, одним словом великолепный образец латинского рыцаря. Пьяница, забияка, мот, нахал, бабник, оставалось выяснить не дурак ли он.

- Присядьте, сударь, - мягко сказал великий магистр.

Подвигав усами, Рено Шатильонский молча опустился на деревянный табурет, широко расставил ноги и вызывающе оперся правой рукой о правое колено. Одет он был так, как и можно было ожидать от человека, проведшего неделю в подземной тюрьме. Узкие, по последней моде, шоссы продраны во многих местах, от когда-то роскошного блио остались одни лохмотья, почти не прикрывающие штаны-брэ. Только острые длинные пигаши торчали гордо и независимо. Появление обуви с загнутыми носами было связано с именем графа Анжуйского, желавшего скрыть уродливую форму стопы. Демонстрируя приверженность Анжуйской моде, граф Рено в известном смысле бросал вызов руководству тамплиеров, которое в последнее время склонно было делать ставку на Плантагенетов.

- В корзине вас сюда доставили, сударь, исключительно ради вашей безопасности, - вступил в разговор брат Гийом.

- Я уже сказал вам, что умереть готов, быть униженным - не желаю, Рено максимально выпрямил и без того прямую спину.

- Разве можно унизить дружеским участием? - брат Гийом встал из-за стола, - мы прибегли к подобному, согласен, несколько непривычному способу вашей, м-м, доставки, боясь, что при любом другом вас могли бы распознать. Внешность ваша весьма примечательна. И донести его величеству.

- И что же?! - с вызовом спросил рыцарь. - И почему это нашего, Богом спасаемого монарха должно было заинтересовать известие о том, что граф Рено Шатильон разъезжает по его столице?

- А вот почему, - брат Гийом взял со стола лист бумаги с большой королевской печатью и помахал им в воздухе.

- Что это?

- Что это?! - прорычал вдруг великий магистр. - Это королевский указ, в нем написано, что Рено Шатильонский должен быть немедленно казнен. Человек, которого вы имели счастье зарубить неделю назад, оказался никем иным как графом де Санти, неаполитанским дворянином, которому его величество благоволил и даже, кажется, был чем-то обязан.

Брови графа Рено сдвинулись на переносице. Де Торрож продолжал:

- Итак, великолепная карьера блистательного бретера и повесы может считаться законченной. Вы задели короля, может быть и сами того не зная. Но это уже ничего но меняет.