История рода Олексиных - Борис Львович Васильев

— Это Кирчо, — задыхаясь, бормотал он. — Кирчо, командир.

Меченый попробовал вытащить из-под петли конверт, но ремень был затянут намертво. Стойчо достал нож, разрезал ремень, бережно развернул смерзшуюся бумагу.

— Да, это Кирчо. Читайте, Олексин.

Он отдал донесение капитану и стал помогать Митко разгребать снег. Гавриил хотел помочь, но Меченый сурово повторил:

— Читайте, капитан.

— «Курт Хиссар: два ряда окопов, семь каменных укрытий для стрелков, — читал Олексин. — Правее его — редут Картал. Турки охраняют перевал шестью таборами и сотней султанской гвардии. Расположение: Курт Хиссар — три табора, два орудия. Редут Картал — один табор, орудий нет. Резерв — в деревнях Текке и Карнари — два табора и гвардейцы султана. Командир Рафик-бей: служака из солдат. Смел, опытен, но не дальновиден, и в бою, как правило, решений не меняет. Схему обороны прилагаю, обходные тропы ищу. Здравко».

Олексин опустил письмо и впервые увидел окаменевшее тело Кирчо. Мертвые остекленевшие на морозе глаза смотрели в упор на капитана, изодранная окровавленная рубаха ярким пятном выделялась на чистом снегу, а нелепо и страшно заломленная, вывернутая в плечевом суставе левая рука указывала ввысь. На Волчью крепость турок Курт Хиссар.

Западный отряд, под командованием генерала Гурко на рассвете 13 декабря выступил в направлении на Софию. После неимоверно трудных десятидневных боев и маршей утром 25 декабря Кавказская казачья бригада первой вошла в Софию. В тот же день великий князь Николай Николаевич старший телеграфировал военному министру Милютину:

«…Войска от стоянки и работы на высоких Балканах и при походе через них остались в эту минуту — равно офицеры и нижние чины — без сапог уже давно, а теперь окончательно и без шаровар…»

Отряд Гурко первым проломил забаррикадированную льдами, морозами и снегом дверь Балканского хребта: очередь была за отрядом генерала Карцева.

В ночь на 23 декабря никто не спал на биваке у Княжевицких колиб. Артиллеристы разбирали два девятифунтовых орудия, предназначенных к подъему на вершины. Стволы орудий укладывались в долбленые дубовые лубки, а передки, лафеты, колеса и прочее — на салазки. И в лубки, и в салазки впрягали волов и буйволов: пробовали, подгоняли упряжь, приноравливались. К каждой такой волокуше отряжалось по шестьдесят человек болгар, пехотинцев и казаков: волы должны были лишь удерживать тяжесть на крутых обледенелых склонах — тащить приходилось людям.

Монахи Траянского монастыря и местные жители еще с вечера ушли торить дорогу: утаптывать снег, вырубать ледяные наплывы, убирать корни, камни и рухнувшие деревья. Казаки и пехотинцы получали патроны и сухарное довольствие на четверо суток; кругом трещали огромные костры, возле которых грелись русские и болгары, слышался смех, веселые голоса, гармонь.

Стрелковый батальон подполковника Бородина готовился к походу с особой тщательностью. Стрелки выступали налегке, скорым маршем, без дорог и троп должны были подняться на последний кряж перед перевалом, чтобы упредить турок и не позволить им оборудовать там позиции. Стрелков вели проводники из четы Цеко Петкова одними им ведомыми путями. Сам воевода лично осмотрел солдат.

— На каждые пять человек нужно иметь длинную веревку. Если кто сорвется, четверо вытащат.

Веревок в запасе не оказалось, но выручили казаки, отдав свои арканы. Ровно в четыре утра стрелки молча тронулись в путь. Вскоре кончилась протоптанная дорога, проводники, по пояс проваливаясь в снег, шли впереди, держа перед грудью посохи. За ними гуськом, в три цепочки ломили сквозь сугробы солдаты.

Через два часа двинулись основные силы первого эшелона. Крутизна была такова, что даже на проторенной и расчищенной дороге разделенные на двадцатки болгары, казаки и пехотинцы, протащив груженые лубки на два-три аршина, без сил падали на снег. За веревки, привязанные к волокушам, тут же хватались следующие двадцать, и все повторялось. Здесь каждый шаг стоил неимоверных усилий, каждый аршин брался с бою; несмотря на семнадцатиградусный мороз, люди работали в одних рубахах, и рубахи были насквозь мокры от пота.

Митко доставил разведку Отвиновского еще накануне. Силы и расположение турок стали известны; вечером следующего дня в Княжевицкие колибы прибыл генерал Карцов. Выслушав доклад подполковника Сосновского и соображения воеводы, сказал:

— Пока не найдете обходных путей, демонстрируйте. Фронтальной атакой противника из этого логова не выбьешь, только солдат погубим.

— Я должен вернуться в чету, генерал.

— После того, как ваш гайдук приведет сюда охрану, воевода. Я не могу отпустить вас без конвоя.

— Я дам охрану, — тихо сказал отец Макарий, доселе безмолвно перебиравший четки. — Дьякон Кирилл поведет пятнадцать иноков.

— Они умеют стрелять? — спросил Карцов.

Отец Макарий и Цеко Петков молча улыбнулись. Генерал заметил это и тоже улыбнулся.

— Простите, святой отец, я запамятовал, что в Болгарии любой монах умеет стрелять по туркам.

Цеко Петков и Митко в сопровождении вооруженных иноков Траянского монастыря вышли в ночь. Через несколько часов они добрались до овчарни — сложенного из плитняка четырехугольного загона без крыши. По плану Сосновского тут предполагалось открыть лазарет, и Петков оставил дьякона Кирилла с монахами, приказав соорудить навес и очаг. Перекусив и отдохнув, воевода и Митко продолжили путь и к утру достигли основной стоянки. Здесь были утепленные шалаши и землянки, где зимовала чета. В одной из землянок их встретили Олексин, Меченый и Отвиновский. У горящего очага молодая женщина готовила завтрак.

— Нашли обход? — первым делом спросил Петков.

Меченый хотел что-то сказать, но Отвиновский опередил его:

— Нашли. Для уточнения я снова отправил человека.

— Любчо, подай еду и ступай к себе, — сказал Меченый.

Любчо молча поставила на низенький столик жареное мясо, хлеб и вино и тут же вышла.

— Кого ты отправил к перевалу, Здравко? — спросил воевода, садясь к столу.

— Я обманул вас, воевода, — тихо сказал Отвиновский. — Три дня назад из разведки не вернулся Бранко. А сейчас турки перекрыли все