Хозяйка волшебной лозы - Елизавета Владимировна Соболянская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вижу, тебе стало лучше, Кати! Поужинаешь со мной? Марта обещала пирог с овечьим сыром!
– С удовольствием! – отозвалась я, любуясь закатом.
Мы переместились на веранду, и под теплый пирог синьор продолжил мое обучение. Жаль, я не сразу это поняла и не все записала. Он неспешно и толково объяснял, чем занимаются весной работники. Показывал, чем отличается правильный «хохол» от неправильного. Как подрезать розы, чем подкармливать кустики весной.
Когда солнце село, и меня наконец отпустили, голова гудела от полученных знаний. Всю ночь мне снились ровные ряды подвязанных и подрезанных лоз, корыта с подкормкой, солома, приготовленная для мульчировки и укрытия самых теплолюбивых сортов винограда. А утром, едва солнце протянуло первый луч, синьор уже стучал в мою дверь:
– Кати, хватит спать! Пора на виноградник!
Я вскочила, плеснула воды в лицо и тут же увидела приготовленный с вечера наряд. Кто его принес – я не знала, но сразу поняла, что этот костюм идеально подходит для работы в саду.
Простая полотняная рубаха – свободная, с длинным рукавом. Юбка из двух половинок, стянутых шнурком. Вышитый овчинный жилет – от весенней прохлады. И широкополая соломенная шляпка с лентой-завязкой под подбородком. Рядом стояли грубоватые кожаные башмаки на деревянной подметке, а на них лежали шерстяные чулки – тепло и надежно, пусть и не очень красиво.
Дядюшка Одэлис ждал на веранде. При виде меня он поднялся с места и одобрительно прицокнул языком. Ведомая какой-то бесшабашной радостью, я заулыбалась и покружилась на месте, позволяя себя рассмотреть.
– Настоящий виноградарь, – одобрил он. Глаза синьора Портэлла подозрительно заблестели.
Сам дядюшка Одэлис был одет в нечто похожее. Только вместо юбки на нём были полотняные штаны, заправленные в сапоги до колена. Такие же сапоги он протянул и мне.
– Надевай, Кати, и пойдём, – позвал он, – лучшее время для работы – когда роса ещё не сошла.
Я переобулась, и мы спустились к винограднику.
Ровные ряды, разбитые на неравные кварталы, тянулись, сколько я могла видеть. На первый взгляд мне показалось, что они простираются до самого горизонта. Ещё тёмно-бурые, без единого зелёного пятнышка, только люди разбавляли это однообразие своей светло-серой одеждой.
По дороге синьор Портэлл продолжал пояснять:
– Ты, наверное, думаешь, зачем этот старый дурень поднял меня ни свет ни заря и тащит обрезать лозы вот этими нежными ручками? – он взял мою ладонь, осторожно сжал и поцеловал сухими старческими губами. – Я тебе объясню, Кати. Все эти люди, – дядюшка Одэлис повёл вокруг рукой, – они всего лишь работники. Они приходят на эту землю, выращивают виноград, получают за это плату и… уходят. Они не чувствуют лозу, не знают её души и даже не догадываются о ней. Но мы с тобой – совершенно другое дело. Мы должны зрить в самое нутро лозы, знать все её беды, потаённые желания, сродниться с ней, стать близкими друзьями. Только тогда лоза поверит нам и отдаст свои жизненные силы, которые и делают вино волшебным, позволяют исцелять душевные раны, возрождать утраченные чувства, обретать веру. Но для этого лоза должна поверить нам. А как этого добиться?
Дядюшка Одэлис вопросительно посмотрел на меня.
– Как? – увлеченная рассказом я потянулась к нему.
Синьор по-доброму усмехнулся и щёлкнул меня по носу.
– Для того чтобы лоза узнала тебя, ты должна позаботиться о ней. Хорошенько позаботиться. Обрезать лишние побеги, найти засохшие или сопревшие ветви, подкормить, подвязать… Много чего должен уметь виноградарь. Но самое главное – он должен любить своё дело и болеть за него.
Мы прошли по ряду. Повсюду работники, склонившись над побегами, щёлкали секаторами.
– Смотри, Кати, – дядюшка Одэлис вытащил из кармана такой же секатор, – обрезка позволяет нам создать нужную форму. Лоза растёт из земли вверх, но потом мы пускаем виноградные рукава в стороны, вот по этим прутьям, связанным в длинные ряды. Это позволяет ягодам вобрать больше солнца, стать слаще и напитаться жизненной силой. Видишь, эти побеги? Они заберут силу у ягод для собственного роста, поэтому мы должны отсекать их без жалости. И главное – успеть всё сделать, пока не опушились почки…
Он щёлкнул секатором. Я как раз склонилась ближе к лозе, чтобы получше разглядеть, и щелчок раздался у самого моего носа.
– Попробуй, – синьор Портэлл протянул мне секатор. И я почувствовала тепло нагретой деревянной рукояти.
– Здесь? – неуверенно захватила короткими изогнутыми ножницами свежий побег и вопросительно взглянула на дядюшку Одэлиса.
Он с улыбкой кивнул. И я, чуть осмелев, сжала рукояти.
Раздался щелчок, и побег отскочил в сторону. Я выдохнула, только сейчас осознав, что всё это время не дышала, опасаясь причинить боль крохотному кустику.
Понимаю, что всё это наверняка для кого-то было рутинной работой, но для меня оно стало откровением. Магией, незнакомой мне прежде. В этой работе была своя музыка. Мелодия, состоявшая из щёлканья ножниц, перекличек работников и пересвиста птиц, радующихся солнечному утру.
Кто-то из мужчин негромко запел приятным голосом. Остальные работники подхватили.
Собирала ягоду
Дульсинея.
Сладкую ягоду
собирала.
Я смотрел за ней,
притаившись.
Наблюдал, за кустом
укрывшись.
Губы Дульсинеи сладки
от сока.
А в крови моей бушует
сирокко…
Я заметила, что и сама подпеваю, хотя слова услышала впервые в жизни.
Но это утро, эти люди, эта песня и главное – окружающие нас лозы приносили успокоение, изменяли меня, заставляли забыть прошлое и принять новую жизнь.
Работали мы больше двух часов, а потом от построек раздался гулкий звон колокола.
– Время завтрака, Кати, пора передохнуть.
Я отрезала последний побег и послушно убрала секатор. Спина ныла от тяжёлой непривычной работы, но душу наполняла радость. Сейчас я чувствовала себя на своём месте.
Выпив горячего кофе и отведав чудесных булочек с изюмом и корицей, мы снова вернулись на виноградник.
Дядюшка Одэлис оказался превосходным наставником. Сначала он рассказывал теорию, затем показывал, как сам это делает, ну а после
