До-ре-ми-фа-соль-ля-си-Ты-свободы-попроси - Том Стоппард

Тихо и постепенно снова начинает звучать музыкальная тема, исполняемая группой детей на ударных инструментах.

Они портят жизнь нормальным людям. Мое детство было самым обыкновенным. И подростком я был самым обычным. И работал на самой заурядной должности. И женился на простой девушке, которая тихо умерла при родах. Пока моему сыну не исполнилось семь лет, единственно примечательным в моем существовании был друг, которого то и дело арестовывали. А потом я тоже совершил безумство.

Ударные снова начинают играть кто в лес, кто по дрова. На этот раз смятение в их ряды вносит не треугольник, а малый барабан, в который кто-то немилосердно колотит. Потом удары внезапно смолкают, и свет падает на сидящего за партой САШУ. Рядом с ним стоит проколотый, искореженный барабан. Учительница неподвижно стоит рядом. Возможно, но не обязательно: фонограмма с записью шума на детской площадке.

Класс

Учительница. Вот, значит, как ты отвечаешь на мое доброе отношение? Наверно, твой отец тоже так начинал. Сначала — портил школьное имущество. Потом водил дружбу со всякими сомнительными личностями. Ну а потом начал писать письма, клеветать на Советскую власть. Сплошное вранье! Врал своим начальникам, партии, газетчикам… иностранцам…

Саша. Папа никогда не врет. Он меня ремнем выдрал, когда я раз соврал.

Учительница. Он врал! Бомбардировал своими наветами газету «Правда»! На что, интересно, он рассчитывал?

Свет над учительницей и Сашей гаснет, как только Александр начинает говорить.

Александр. Меня положили в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу на Арсенальной улице, и я провел там тридцать месяцев, в том числе два месяца голодовки. Умереть тебе, конечно, позволят, но только анонимно. Если твое имя известно на Западе, твоя смерть им неудобна. Хлопот не оберешься. Ведь с прошлым, когда там тройки всякие или вовсе без суда и следствия, давно покончено. Россия — цивилизованная страна, тут «Лебединое озеро» танцуют лучше всех в мире и людей в космос запускают. Так что если вдруг кто-то вздумает свести себя в могилу голодовкой, неудобно получится, неловко. Через пару недель голодовки ко мне привели сына, чтобы он уговорил меня начать есть. Но он, хотя ему было тогда девять лет, не очень понимал, что сказать.

Саша (говорит из класса, не обращаясь к Александру впрямую). Пришло письмо, из-за границы. Там вырезка из газеты с нашей фотографией.

Александр. А что там написано?

Саша. Не знаю. Там все по-английски.

Александр. Как в школе дела?

Саша. Нормально. Геометрию начали учить. Ничего не понимаю.

Александр. Как бабушка?

Саша. Хорошо. От тебя пахнет, как от Ольги, когда она ногти красит.

Александр. Что еще за Ольга?

Саша. Она теперь живет в твоей комнате. Пока тебя нет.

Александр. Ясно. Хорошо.

Саша. Тебя тут ногти заставляют красить?

Диалог на этом заканчивается. Снова — соло Александра.

Александр. Если человек долго не ест, от него начинает пахнуть ацетоном, это такая жидкость для снятия лака. Когда запасы протеина и углеводов в организме иссякают, начинается метаболизация жиров, а ацетон — побочный продукт этого процесса. Так что можно сказать и наоборот: от девушки, стирающей лак с ногтей, пахнет голодовкой. Через два месяца можно было запросто снимать лак моей мочой. Поэтому они снова привели ко мне Сашу. Он меня как увидел — вообще не смог говорить.

Саша (кричит). Папочка!

Александр. Тогда они сдались. А когда я немного оправился, меня перевели сюда. Это значит, что меня решили отпустить. Попасть с Арсенальной в обычную горбольницу намного труднее, чем из горбольницы на улицу. Но у них на все свои правила. Все — как положено, все — как подобает. На это уйдет еще сколько-то времени, но это уже ерунда. Я пока почитаю «Войну и мир». Все будет хорошо.

Оркестр.

Класс

Эта сцена происходит в музыкальном обрамлении, и завершает ее соло Врача на скрипке, которое постепенно переходит в следующую сцену.

Саша. Треугольник — это кратчайшее расстояние между тремя точками.

Учительница. Что за бред?

Саша. Круг — это самое большое расстояние до одной и той же точки.

Учительница. Саша!

Саша. Плоская фигура, ограниченная высокими стенами, — это тюрьма, а не больница.

Учительница. Тише!

Саша. Мне все равно! Он ничем не болел дома! Никогда!

Музыка.

Учительница. Не плачь.

Музыка.

Все будет хорошо.

Музыка переходит в соло на скрипке. Освещение в классе гаснет.

Кабинет

Врач один, исполняет соло на скрипке. Звуки скрипки смолкают.

Врач. Войдите.

Александр входит в круг прожектора, где уже находится Врач.

Врач. Здравствуйте. Присаживайтесь. Вы играете на каком-нибудь инструменте?

Александр (ошеломленно). Вы — здешний пациент?

Врач (жизнерадостно). Нет, я врач. Это вы — пациент. Мы тут все-таки стараемся не путать врачей с пациентами, хотя говорят, что в более продвинутых психиатрических заведениях разница между врачами и пациентами небесспорна. (Аккуратно укладывает скрипку в футляр и назидательно продолжает.) Если бы все в мире играли на скрипке, я бы давно лишился работы.

Александр. Психиатра?

Врач. Скрипача. Зато психбольницы были бы переполнены. Вы просто ничего не знаете о музыкантах. Добро пожаловать в Третью психиатрическую городскую больницу. Чем страдаете?

Александр. У меня есть жалоба.

Врач (открывает медицинскую карту). Да-да, вижу. Патологические изменения личности с параноидальными маниями.

Александр. Нет-нет, я совершенно здоров.

Врач (закрывая карту). Вот видите.

Александр. Я хочу пожаловаться на соседа по камере.

Врач. По палате.

Александр. Он считает, что у него есть оркестр.

Врач. Да-да, у него проблемы с самоидентификацией. Я позабыл его фамилию.

Александр. Он ведет себя агрессивно.

Врач. Он на вас тоже жалуется. Похоже, вы позволяете себе кашлять, когда оркестр играет диминуэндо.

Александр. Вы можете чем-то помочь?

Врач. Конечно. (Достает из ящика красную пачку с таблетками.) Сосите по одной каждые четыре часа.

Александр. Но он совершенно безумен.

Врач. Разумеется. Вы что, тоже носитесь с этой бредовой идеей? Считаете, что в психушках сидят только нормальные, а по улицам ходят только сумасшедшие? Так это все писатели придумали, люди с буйным воображением. И этим авторам у нас самое место. Уверяю вас, все это глупые россказни. Если основываться на статистике, нормальные все-таки снаружи, а сумасшедшие все-таки тут, внутри. Вы, к примеру, внутри. Именно потому, что вас преследует маниакальная идея о том, что в психбольницах лежат здоровые люди.

Александр. Но ведь я сам нахожусь в психбольнице.

Врач. Вот и я о том же. Если вы не готовы обсудить свой случай с позиций здравого смысла, мы с вами еще долго будем ходить по кругу или топтаться на месте. Кстати, вы сказали, что не играете ни на каком инструменте?

Александр. Нет. Можно мне в другую камеру? В одиночку?

Врач. «Нет» — не играете? Или «нет» — не сказали? Послушайте, давайте поставим точки над И. Вы находитесь в городской психиатрической больнице, это обычная больница, она находится в ведении Министерства здравоохранения, и у нас тут палаты, а не камеры. Камеры — в тюрьмах и, возможно, в Особых психиатрических больницах, подведомственных Министерству внутренних дел. В камерах сидят заключенные, они представляют опасность для общества. Еще в камерах сидят опасные для общества пациенты…

Александр. Можно перевести меня в отдельную палату?

Врач. Боюсь, что нет. Полковник… ээ… доктор Розинский, которому передали ваше дело, сам выбирал для вас соседа по камере… вернее, по палате.

Александр. Но он может меня убить.

Врач. Будем исходить из того, что Розинский лучше знает, что для вас полезно. Хотя, по-моему, вам нужен психиатр.

Александр. Вы хотите сказать, что ваш Розинский — не доктор?