Кардонийская рулетка - Вадим Панов

Родовое логово мессера Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур располагается на одинокой скале, стоящей у отрогов лесистых гор, переполненных дичью и золотом. Линга, в принципе, богата золотом, когда-то была основным его поставщиком для Ожерелья, да и теперь здесь добывают десятую часть всего золота Герметикона, так что владение приисками для лингийского адигена вещь обыденная. Так же, как защита собственности.

Место для замка предки мессера выбрали идеально: северной частью скала нависает над водами озера Даген, что позволяет контролировать порт, а с другой стороны открывается великолепный вид на узкую Барсову тропу — долгое время она служила единственной ниточкой к золотым приискам дер Даген Туров.

Вершину скалы строители взорвали, после чего окружили получившуюся площадку массивными стенами, продолжающими грандиозное каменное основание. К воротам, которые оказались в шестидесяти метрах над землей, ведет неширокая дорога, заканчивающаяся подвесным мостом, и замок кажется неприступным даже сейчас, во времена доминаторов, бронетягов и тяжелой артиллерии. Круглая главная башня — классический адигенский Штандарт, поднимается над стенами на добрых сорок метров, а слева от нее стоит Новинка, низкая, но выстроенная в том же стиле башенка, в которой прячется работающая на Философских Кристаллах электростанция, — резервный источник энергии.

В случае необходимости высоченный Штандарт может служить причальной мачтой — на его вершине установлены стандартные захваты, однако в этом качестве используется редко — мессеру не нравятся падающие на двор тени. И поэтому рядом с вокзалом, который, как вы уже поняли, является транспортным центром Даген Тура, мессер выстроил современную причальную мачту, а неподалеку — огромный эллинг для своего любимого „Амуша“…»

— Ядреная пришпа!

— Мессер?

— Кофе слишком горячий?

— Сейчас не должно быть больно!

— Это я не тебе. — Пауза. — И не тебе. — Сидящий в резном кресле адиген, Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур, перевел тяжелый взгляд на долговязого мужчину в скромном чиновничьем сюртуке, помолчал и хмуро поинтересовался: — Как будешь оправдываться?

Долговязый съежился, насколько ему дозволялось природой, и робко произнес:

— Увы.

— Что? — скривился Помпилио.

— Увы.

А в следующий миг в зале прогрохотало:

— Я запретил сдавать в аренду Чильную пойму!

Громоподобный голос отразился от стен, высоких потолков и клинком вошел в несчастного чиновника, побелевшего и дрожащего.

— Да, мессер, — пролепетал долговязый.

— И?

— И мы ее не сдавали. Но когда…

Чиновник запнулся.

— Что «когда»? — осведомился адиген.

— Когда…

Два свидетеля разноса — медикус и дворецкий — с интересом уставились на долговязого, гадая, сумеет ли он вывернуться из ловушки, в которую сам себя загнал?

Несчастный чиновник служил управляющим, отвечал за владение Даген Тур, а значит, согласно принятым на Линге законам, считался вассалом. Со всеми вытекающими последствиями: его жизнь принадлежала владетелю.

— Когда вы… Когда считалось…

— Что я погиб? — помог долговязому Помпилио.

— Да, мессер.

— Что изменилось?

— Э-э…

— Отменить распоряжение мог только мой наследник, — холодно произнес адиген. — Брат разрешил сдать пойму в аренду?

Управляющий окончательно сник.

Братом Помпилио был дар Антонио, верховный правитель дарства Кахлес, — как можно тревожить такого человека мелким вопросом об аренде поймы?

— Как долго действуют мои распоряжения?

— Всегда, — пролепетал несчастный.

— Не слышу!

— Всегда.

— Независимо от того, жив я или нет, — продолжил Помпилио. — Иногда меня считают погибшим, такое случается, но по возвращении я хочу находить владение в полном порядке.

«Два месяца, — пронеслось в голове управляющего. — Всего два месяца…»

Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур пропал на полтора года. Пассажирский цеппель, на котором он летел с Заграты, сгинул в Пустоте, а поисковые экспедиции, что снаряжал Антонио Кахлес, результатов не дали. В конце концов Помпилио признали погибшим, а управление владением Даген Тур перешло к далекому от мелких вопросов дару. Возбужденные таким оборотом фермеры насели на управляющего с мольбами сдать завидные луга под пастбища, и он не устоял. А еще через два месяца Помпилио в буквальном смысле свалился с неба, поставив несчастного в крайне незавидное положение. Разумеется, договоры были молниеносно расторгнуты, перепуганные фермеры стремительно ликвидировали все следы своего недолгого пребывания, включая ограды, шалаши пастухов и даже навоз, но напрасно. Вчера на закате Помпилио отправился в коляске в любимую пойму, зорким взглядом бамбальеро приметил изменения, после чего разразилась буря.

— Готов понести любое наказание, — промямлил управляющий.

— Я как раз об этом думаю.

— Любое наказание, — еще раз уточнил несчастный. Он знал, как нужно вести себя в тревожные мгновения.

— Отец частенько говорил, что хорошая порка — лучший педагог, — протянул адиген. Долговязый судорожно вздохнул. — Но я не хочу омрачать пребывание в замке такой ерундой.

Гроза миновала.

Наказывать управляющего не хотелось еще и потому, что он прекрасно справлялся с обязанностями: дела владения пребывали в полном порядке, доход неуклонно рос, и подвергать полезного человека публичному унижению было бы верхом безрассудства. К тому же Помпилио проводил в родовом гнезде не больше месяца в году, предпочитая размеренной жизни владетеля рискованные путешествия по Герметикону, и привык полагаться на долговязого вассала.

Но и оставить произошедшее без последствий дер Даген Тур не мог.

— Штраф? — негромко подсказал Теодор Валентин.

Верный камердинер, сопровождавший адигена во всех его приключениях, обладал невероятной способностью оказываться за спиной хозяина в нужную минуту.

— Правильно: наложим штраф на фермеров, накажем, так сказать, искусителей, — обрадовался найденному выходу Помпилио. А в следующий миг грозно сдвинул брови: — Но если подобное повторится…

— Никогда! — не сдержался управляющий.

— Если подобное повторится, снисхождения не будет.

— Да, мессер.

— В целом же я тобой доволен.

— Благодарю, мессер.

— Можешь идти.

Управляющий пятясь выбрался за дверь. Где-то в глубине души, в дальнем ее уголке, долговязый не верил, что будет выпорот, однако Помпилио, как и все Кахлесы, ревностно следил за исполнением своих приказов и мог счесть испоганенную пойму личным оскорблением.