Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации - Владимир Козаровецкий

Из воспоминаний П.В. и В.А.Нащокиных (в записи П.А.Бартенева): «Они (Нащокины. – В.К. ) жили у Старого Пимена, в доме Иванова. Напротив их квартиры жил какой-то чиновник рыжий и кривой, жена у этого чиновника была тоже рыжая и кривая, сынишка – рыжий и кривой. Пушкин для шуток вздумал волочиться за супругой и любовался, добившись того, что та стала воображать, будто действительно ему нравится, и начала кокетничать. Начались пересылки: кривой мальчик прихаживал от матушки узнать у Александра Сергеевича, который час и пр. Сама матушка с жеманством и принарядившись прохаживала мимо окон, давая знаки Пушкину, на которые тот отвечал преуморительными знаками ».

Существует несколько свидетельств современников, что Пушкин временами (мимикой и жестами) был похож на обезьяну; а вот как он сам это использовал: «Александр Сергеевич однажды пришел к своему приятелю Н.С.Тимирязеву. Слуга сказал ему, что господа ушли гулять, но скоро возвратятся. В зале у Тимирязевых был большой камин, а на столе лежали орехи. Перед возвращением Тимирязевых домой Пушкин взял орехов, залез в камин и, скорчившись обезьяною, стал их щелкать. Он любил такие проказы ».

Из воспоминаний кн. Е.О.Палавандова: В Тифлисе Пушкин «ежедневно производил странности и шалости , ни на кого и ни на что не обращая внимания… Пушкин в то время пробыл в Тифлисе, в общей сложности дней, всего лишь одну неделю, а заставил говорить о себе и покачивать многодумно головами не один год потом».

Или из воспоминаний В.А.Нащокиной об уже женатом Пушкине: «К нам часто приезжала княжна Г., общая “кузина”, как ее все называли, дурнушка, недалекая старая дева, воображавшая, что она неотразима. Пушкин жестоко пользовался ее слабостью и подсмеивался над нею. Когда “кузина” являлась к нам, он вздыхал, бросал на нее пламенные взоры, становился перед ней на колени, целовал ее руки и умолял окружающих оставить их вдвоем. “Кузина” млела от восторга и, сидя за картами (Пушкин неизменно садился рядом с ней), много раз в продолжение вечера роняла на пол платок, а Пушкин, подымая, каждый раз жал ей ногу. Все знали проделки поэта и, конечно, немало смеялись по поводу их. “Кузина” же теряла голову, и, когда Пушкин уезжал из Москвы, она всем, по секрету, рассказывала, что бедный поэт так влюблен в нее, что расставался с ней со вздохами и слезами на глазах ».

Из воспоминаний Н.И.Куликова о Пушкине и Нащокине – по встречам летом 1833 года: «Среди “ночного шатания” Пушкин с друзьями, бывало, заходил к наипочтеннейшей Софье Евстафьевне (содержательница дома терпимости. – В.К .), провести остаток ночи с ее компаньонками… Александр Сергеевич, бывало, выберет интересный субъект и начинает расспрашивать о детстве и обо всей прежней жизни, потом усовещивает и уговаривает бросить блестящую компанию, заняться честным трудом – работой, идти в услужение, притом даст деньги на выход… Софья Евстафьевна жаловалась на поэта полиции, как на безнравственного человека, развращающего ее овечек ».

Из письма Пушкина к жене в Полотняный Завод в апреле 1834 года: «…Третьего дня сыграл я славную шутку со Львом Сергеевичем (с братом. – В.К .). Соболевский, будто ненарочно, зовет его ко мне обедать. Лев Серг. является. Я перед ним извинился, как перед гастрономом, что, не ожидая его, заказал себе только ботвинью да beafsteaks. Лев Серг. тому и рад. Садимся за стол, подают славную ботвинью; Лев Серг. хлебает две тарелки, убирает осетрину; наконец требует вина; ему отвечают: нет вина. – Как нет? Александр Сергеевич не приказал на стол подавать. И я объявляю, что с отъезда Натальи Николаевны я на диэте – пью воду. Надобно было видеть отчаяние и сардонический смех Льва Сергеевича, который уже ко мне, вероятно, обедать не явится. Во все время Соболевский подливал себе воду то в стакан, то в рюмку, то в длинный бокал и потчивал Льва Серг., который чинился и отказывался. Вот тебе пример моих невинных упражнений”.

IV

Похоже, мы правы, и Пушкин действительно был проказником в жизни, из чего неизбежно следует вывод, что это не могло не обернуться и проказами литературными. И все же, когда заходит речь о пушкинских мистификациях, первое же возражение, которое я встречаю, это: да ладно, был ли Пушкин и впрямь литературным мистификатором? В самом деле, до последнего времени в пушкинистике о его писательских розыгрышах говорилось мало и вскользь (из наиболее известных – его подделка-pastiche «Последний из свойственников Иоанны д`Арк», которая была опубликована в «Современнике» уже после его смерти и факты и «документы» которой, в том числе и «письмо Вольтера», Пушкиным были выдуманы; следует отметить также статью М.Альтшуллера «Мистификация семейного предания» в его книге «Между двух царей» и книгу Ю.А.Панфилова «Неизвестное стихотворение Пушкина», посвященную исследованию пушкинской мистификации вокруг «диалога с митрополитом Филаретом»), а его собственные стихи о пристрастии к литературным мистификациям обходились стороной и фактически недоуменно замалчивались. Между тем Пушкин в 1834 году писал в беловых октавах «Домика в Коломне», которые он из окончательного текста изъял за их излишней откровенностью – но сохранил, предоставив потомкам возможность догадаться, что он имел в виду:

Здесь имя подписать я не хочу;

Порой я стих повертываю круто,

Все ж, видно, не впервой я им верчу,

А как давно – того и не скажу-то…

………………………………………………

Когда б никто меня под легкой маской

(По крайней мере долго) не узнал!

Когда бы за меня своей указкой

Другого критик строго пощелкал!

Уж то-то б неожиданной развязкой

Я все журналы после взволновал!

Но полно, будет ли такой мне праздник.

Нас мало. Не укроется проказник .

О пушкинских литературных проказах и пойдет у нас речь. Сразу хочу предупредить читателя: эта книга – не плод досужей изобретательности ради спекуляции на всеобщем интересе к Пушкину. Она вся построена на работах пушкинистов и на фактах из жизни Пушкина, на его произведениях и переписке – меньше всего я был озабочен фантазиями на тему и старался держаться как можно ближе к документам. Я только излагал общеизвестное под определенным углом зрения, а если мне приходилось отвечать на вопросы, которые возникали в процессе изложения, то я считал для себя необходимым отвечать на них, не делая вид, что их не существует, и руководствовался своими представлениями об историческом контексте жизни и творчества Пушкина, также опирающимися на работы наших лучших пушкинистов. Поэтому читатель не узнает из этой книги новых фактов ; новизна , да и то относительная, – только в общей точке зрения . Лучшей иллюстрацией к сказанному будет следующий же абзац: суть не в фактах, о которых в нем пойдет речь, они общеизвестны – во всяком случае, все они известны пушкинистам. Дело в том, чтобы взглянуть на эти факты с точки зрения, которая даст возможность показать их взаимосвязь и неслучайность.

Поступив по окончании лицея на службу в Иностранную Коллегию, под начало графа Каподистриа, который с помощью шифров переписывался с греческими патриотами, Пушкин осваивает тайнопись, а на Юге, вступив в масонскую ложу, изучает нумерологию и тайный масонский символический язык. Будучи под постоянным и пристальным наблюдением власти и цензуры, он до самой смерти использует приемы шифровки и мистификации: придумывает произведения, якобы принадлежащие известным писателям или являющиеся переводами с других языков; меняет даты у стихов, чтобы их нельзя было привязать к определенным событиям; публикует свои произведения анонимно или под чужими именами, оставляя потомкам лишь «косвенные улики»; вписывает опасные для его времени записи среди записей других лет, для чего оставляет в дневниках и рабочих тетрадях пустые места и даже страницы; среди черновых набросков, не предназначенных для печати, вписывает верноподданнические строки для отвода глаз соглядатаев III отделения; шифрует строфы из «уничтоженной» 10-й главы «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА» , шифровальный ключ вписывает в хозяйственную тетрадь, а в опубликованной статье как бы мимоходом замечает, что у поэта важно все – даже хозяйственные записи; собственные шутки записывает «под прикрытием»: «N сказал…», а в разговорах бросает заранее продуманные двусмысленные фразы, рассчитанные на то, чтобы вводить в заблуждение и одновременно быть записанными; под видом переписки о приобретении коляски или о предстоящей женитьбе выясняет возможность выезда за границу. В пушкинской переписке до самого последнего времени не были различены мистификационные приемы, и сегодня заставляющие пушкинистов неверно оценивать целые периоды жизни поэта и мотивы многих его поступков, а записи его дневника без понимания того, что он практически весь написан в ироничном тоне , зачастую трактуются в противоположном имевшемуся в виду смыслу – и т.д. и т.п.