Сердце Рароха - Элли Флорес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот кабы ей в ближний город Гон, к наместнику-воеводе Златану или кому другому из бояр, хоть в чернавки-служанки. Там, говорят, красота — не то что дома-терема, а и конюшни и птичники сияют, камнем отделаны, золотом да серебром изукрашены, и бабы там даже в служанках ходят чистенькие, гладенькие, всегда одежда справная, обед сытный и постель мягкая им найдется. А некоторые деревенские девки, кому богиня удачи выпряла ладную нить, замуж выскакивают за княжьих воинов и живут белоручками, сами на служанок покрикивают и с медных блюд редкие яства вкушают. А, наверное, у славного князя Беломира Слепца в стольном граде Межеполье еще лучше…
Ладно, толку ли простой девке из окраинной деревни горевать о несбыточном. Одна тоска от мечтаний нападает, хочется вон как тот ястреб — в небеса и прочь от земли нерадостной, в чужие края.
Она снова поправила коромысло и пошла, тяжело ступая, склонив голову и никуда уже не торопясь.
Вскоре добралась до нужного места, подняла глаза и… Застыла на месте.
Чужак заехал на луг — и не один, со товарищи. А отец и дядьки, бросив косы, неловко топтались чуть не под самыми копытами приезжих.
По спине Весняны пробежала морозная струйка страха. Никогда чужаки тут не бывали к добру, всегда — лишь к худу.
Ой, лихо!
* * *
Мужчина на черном жеребце даже спешиться не удосужился, как требует древний обычай при встрече с косарями. И он, и конь не шевелились — словно обоих высекли из одного куска камня на изумление и страх простым людям. Богато расшитые серебром полы светло-синей легкой свиты, белоснежная рубаха с прошвами и тонкими лентами, синие облегающие порты, заправленные в серые сапоги из тончайшей кожи, узда — в драгоценных зеленых камнях-смарагдах, за каждый из которых можно купить малую деревню со всеми жителями… Темные длинные кудри прикрывала охотничья шапочка с пером фазана. Лик холеный, породистый. Взгляд — острый, с затаенной лукавой искрой. Так смотрят только те, кто с колыбели вкусил власти и богатства, а позже повидал немало как при дворе, так и в миру. За ним, отстав на несколько шагов, ждали четверо охранников — все как на подбор, молодые, крепкие, хорошо одетые и вооруженные, на сытых лошадках восточной породы «хаганак». Обычно такие за словом в карман не лезут, но эти молчали. Только смотрели прямо перед собой, и веяло от них одновременно нетерпением и скукой.
— Здравы будьте во век века. Кто вы, господин? — самым смелым и самым догадливым оказался Юрий. Поправив берестяную ленту-наголовень и смахнув пот с лица, он поклонился до земли трижды, как сделал бы перед самим светлым князем. Следом закланялись и его братья.
Всадник-боярин не удостоил смерда ответом сразу. Его внимание привлекла вынырнувшая из ржи девчонка с коромыслом. Запыхавшаяся, в пыли и поту простушка, рот разинувшая при виде эдакого гостя. По его тонким губам скользнула усмешка, темные крученые усы приподнялись.
— И тебе здоровья во век века. Меня зовут Мормагон Вестник, прибыл с новым указом княжеским из столичного града Межеполья. Это ведь деревня Мшанка, так? Кто у вас старейшина? — голос был бархатный, но твердый. Слыша его впервые, хотелось скорее в чем-то повиниться, даже если ничего и не совершил стыдного.
— Будим наш старейшина, господин, — Юрий снова угодливо склонился перед Мормагоном. — Али проводить вас до его избы? Только скажите словечко, я мигом…
— Не ты. — Мормагон еще раз окинул взглядом группу косарей и сосредоточился на новоприбывшей помощнице. — Девка, брось снедь и питье в сторонку и подойди ближе.
Та подчинилась приказу, подошла, хоть и медленно, и уперлась в него синими, как осеннее озеро, глазищами. Беззастенчиво ее изучая, Мормагон оценил и рост, и осанку, и длинные, мускулистые ноги, проглядывавшие из-под сарафана, и крепкие руки с красивыми пальцами, и особенно — бьющую от всего ее облика ярую первобытную силу. Хороша, такие сокровища редко попадаются у южной границы княжества… Обычно живут здесь белокурые скучные клуши, которых хватает разве что на разок, и то — лежат в сене и почти не шевелятся, как приучили строгие бабки-воспиталки. А эту, по всему видать, и уговаривать не придется, и деньги предлагать…
Он ощутил сладкий ток в жилах и напряжение мужского естества и снова усмехнулся. Девка это приметила, зримо напряглась, но глаз не опустила и не попятилась. Добрый знак.
— Ближе, не съем. В седло возьму, не тащиться же за тобой следом, — уже нетерпеливо скомандовал он. И склонился вбок, протягивая руку. — Хватайся!
Она приблизилась и через мгновение уже сидела за его спиной. Невольно прижалась плотнее и обвила руками, когда жеребец фыркнул и двинулся по приказу хозяина.
Грудь у нее, как он сразу почуял, была маленькой и крепкой, как два наливных яблочка. Почему-то это будоражило еще сильнее. Но задание было важнее всего, и Мормагон усмирил плоть, привычно переведя думы к чему-то плохому, засевшему в памяти занозой. Вот война, например: те битвы, что оставили на его теле следы, всегда заставляют думать не о женских стонах, а о страшной смерти побратимов и военачальников.
Если не сделать так, как повелел жрец, тьма возьмет верх, княжеская чета распадется, и все воины растущего княжества Стоезерского, как стая саранчи, накинутся и на эти земли, и на прочие, и пожрут их дотла.
Нужно немедленно добраться до этого Будима, созвать сход и огласить княжеский указ. Времени нет.
Он припустил коня вскачь, уточняя на ходу дорогу. И когда девка сказала ему свое имя, сразу его забыл.
Глава 2
Будим выполнил приказ Вестника тут же — оба его сына-близнеца кинулись в разные стороны, чтобы позвать ушедших в лес и поля мужиков, сам же старейшина двинулся к центру деревни, где на площади располагался старый колодец, а над ним, под отдельной крепкой крышей, висел колокол. Звонили в него только по большим праздникам, а также в случае суда над кем-либо или пожара. А еще — когда появлялся важный гость, как нынче.
«Бом-м-м», — гулко заговорил колокол, а Мормагон и его люди, спешившись, озирали окрестности.
Весняна, еще слегка вздрагивая, стояла неподалеку. Она очень старалась не глазеть на боярина. Каждый раз, когда он случайно поворачивался в ее сторону, отводила глаза в сторонку и горбила некрасиво плечи, закусывала пересохшую нижнюю губу.
Его желание она почуяла сразу, и теперь в ней боролись два совсем
