Махно - Михаил Веллер

Медленно толкает тележку, зыркая исподлобья. Рулит к мастеру и, объезжая его со спины, вдруг резко дергает свой груз назад и вбок.

Горячие болванки валятся мастеру на ноги. Тот отпрыгивает и вопит:

– Охренел?!

Нестор смотрит ощерившись. Поединок взглядов. Работяга рядом, поняв, крутит головой: «Ну и ну».

Кабак, и металлисты с получки пьют в кабаке. И Нестор с братьями за столом:

– Две пары чаю, пироги с вишнями и медовых пряников! – командуют половому.

– И графинчик вишневой наливочки, – раздается интеллигентный голос из-за их спин. Это подошел знакомец – Вольдемар Антони. Он подсаживается к братьям и разводит по рюмкам темно-рубиновую влагу.

После очередного графинчика братья теплеют и плывут в мечтательных и бессмысленных улыбках. Антони втолковывает тихо старшему, Емельяну, клонясь к его уху:

– Он спаивает народ и сосет из людей трудовые гроши. А мы на эти его деньги народ освободим! – стукает кулаком.

– Освободим! – икнув, подтверждает Гришка, слушающий сквозь истому и полусон. Средние братья ревнуют к старшему, которому оказывается внимание; Нестор равнодушно пьет чай.

– Лышенько ты мое, ведь отовсюду тебя гонят!.. – причитает мать. – С училища выгнали, над попом ты смеялся. С типографии выгнали, срамные слова ты хозяину напечатал. С заводу выгнали, говорят, мастера покалечить хотел. Куда ж ты пойдешь, куда ж теперь тебя пристроить-то?

– А зачем меня пристраивать? – супится Нестор.

– Да как же зачем-то? В ученье, в люди чтоб вышел…

– Я, может, не во всякие люди выходить хочу…

– Нет, – неловко, но решительно говорит Емельян щеголеватому, при соломенном канотье и пестрой бабочке, Вольдемару Антони. – Не будем мы кабатчика экстра… экспрори…

– Экспроприировать, – светски подсказывает Антони.

– Грабить, короче, не будем! – отрезает Емельян.

– Совесть мучит, что ли? Так это вы награбленное им же – для пользы людей вернете.

– Вот ты и возвращай.

– Я же говорил: вы мне нужны, потому что сам я под надзором. С меня фараоны глаз не сводят.

– Во-во. А нам фараоновы глаза даром не нужны. Ищи дураков!

Бакалейная лавка.

– Хлопчик, ну-ка подмети, вон там, в углу, рассыпано!

– Лестницу подай-ка!

– Сверху вон ту банку достань! Бах, тресь, дзиннь!..

– От байстрюк! От безрукий! Шоб ты сказився! Арбузно – бух! – головой об стенку.

Нестор хватает нож для обрезки шпагата и молниеносно приказчик полоснут по руке – сатиновая рубашка в крапинку окрашивается по разрезу красным. Приказчик ахает и отпрыгивает.

…Нестор вылетает в дверь и катится по пыли. Поднявшись, хватает камень и запускает в витрину. Звон и грохот! Свисток городового сверлит знойный воздух вслед убегающему мальчику.

– Значицца, так, – говорит Нестор. – Деньги мы заберем. Но половину тебе – на революцию, а половину нам – на еду.

– А вот если берешь для себя – это не революционная экспроприация, а бандитский грабеж, – отвечает Антони.

– Как хочешь, – мальчик пожимает плечами. – Ищи других.

– Слушай. Вы же сами – народ. Неужели для народа не можете совершить нужную вещь? Мы оружие купим, освобождение всех трудящихся готовим!..

– Если мы – народ, давай так. Я отдаю тебе все.

А потом ты мне – сам! – даешь половину. Потому как мы нуждающиеся.

– Далеко пойдешь! – посмеивается Антони. – Брат твой старший не согласен. И остальные тоже.

– Моя забота. Согласятся. Левольвер дашь?

– Одолжу. Как обещал.

И протягивает завороженному Нестору маленький никелированный «лефоше».

На дверях книжной лавки – реклама нового выпуска «Ната Пинкертона»: красавец-сыщик преследует преступника в черной маске. Проходящий Нестор смотрит внимательно.

Уже ночью кабатчик пересчитывает выручку, сгребает в мешочек мелочь, складывает ассигнации. Стук в заднюю дверь.

– Кто там?

– У жены падучая случилась, пена идет! Доктора звать надо!

Кабатчик открывает дверь – и фигура в маске приставляет револьвер ему к животу:

– Деньги! Живо! Все!

Другая фигура накидывает петлю ему на шею и быстро приматывает к опорному столбу под балкой, как кокон. Фигуры обшаривают стойку, буфет, конторку, ящики. Открывают печную вьюшку и отвязывают от нее сверток: деньги!

– У-у, г-гады! – бьется кабатчик.

– Рот! – командует маленькая фигурка, и ограбленному запихивают в рот край полотенца, которым вытирают стойку.

– Скажешь полиции – убьем! – Грабители исчезают в темноте.

Днем с Антони в балке делят деньги.

– Осторожней надо, – говорит один.

– В Гуляй-Поле больше ничего не надо, – говорит другой. – Подальше от дома.

– А Шабельского я все одно сожгу, – говорит Нестор.

– Револьвер, – протягивает руку Антони.

– Какой револьвер?

– Ну, без шуток!

– Потом отдам, – говорит Нестор. – Далеко спрятан. Еще пригодится. Ты себе другой купишь, ты знаешь где.

– А ведь мы теперь преступники, – с некоторым удивлением говорит Савка.

– Вы теперь – борцы за народ, – дозирует смесь чувства и напыщенности Антони.

Интермедия

РОССИЯ ДОВОРОВАЛАСЬ: ДЕРИТЕСЬ, ГАДЫ!

Малая репетиция, малая демонстрация, малое пророчество всех революционных ужасов в России – произошло непосредственно в день коронации Государя нашего Императора и Самодержца Николая II Александровича. И говорили же ему: «Саша, меньше помпы, папа совсем недавно умер», – но наш главный был очень тих и вежлив сверху и с невыразимой тупой упертостью упрям внутри.

На Ходынском поле приготовили угощение, чтоб порадовать народ: горсть дешевых пряников и конфет, увязанных в ситцевый платочек. Это был тот самый бесплатный сыр, который оказался положенным в мышеловку! Ходынский пустырь превратился в мышеловку для десятков тысяч бедных халявщиков. Произошла давка, и двое суток трупы задавленных вывозили обозами: счет пошел на тысячи. Эхо от треска костей народных встало над страной и Европой.

Ну так надёжа-Царь отметил происшествие светскими торжествами двора по случаю вступления в должность, а также радостей предстоящего венчания. И говорили же ему: «Ваше Величество, неудобняк получается, траур по погибшим объявить надо бы, танцы с выпивкой как-то сейчас не того, скорбь государя по подданным как-то слабо выражают…» Реакция государя напоминала уставной приказ боцмана на военном корабле: «Команде песни петь и веселиться!»