Один за всех - Григорий Максович Крошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как это нашлась, если я не давал?
— Чего не давал?
— Ничего не давал. Все же могут подтвердить. Общественность же не будет врать, правда?
— Подождите, но она же нашла вашу трешку у себя в кармане.
— А чем докажете, что это моя? Лично я к ней в карман не залезал.
— Но есть же свидетели! Им со стороны-то видней.
— Свидетели? А они не стояли! Я их лично не видел. Своими глазами. Как сейчас помню.
…Хватит. Скоро пол шестого, конец рабочего дня, а у меня там на рабочем столе портфель остался…
ХОРОШИЙ АВТОМАТ
— Люб, пойду, что ли, газировки выпью, — крикнул инженер Агальцов в сторону кухни и вышел на улицу.
Уже выйдя, инженер пошарил в карманах: кроме трех гривенников и двушки, никакой мелочи не было. Впрочем… Рядом с газировкой, как хорошо помнил инженер, стоял разменный автомат: 10 = 3 + 3 + 3 + 1. Агальцов, естественно, к нему.
Бросил наудачу гривенник в прорезь. В ящике что-то щелкнуло, зеленая лампочка погасла, потом он словно закашлялся и вскоре успокоился, высыпав мелочь в нижнее окошко. Агальцов взял оттуда мелочь и повернулся было к ящику с газировкой, но… что-то его остановило. На ощупь ему показалось, что в руке у него нет самой маленькой монетки — копейки. И действительно: разжав ладонь, он увидел в ней… четы-ре(!) трехкопеечные монеты. То есть вместо трех. «Вот тебе и автоматика. Безобразие, да и только», — сердито подумал инженер, принципиально не терпевший никаких безобразий ни на службе, ни в личной жизни. Однако вслух пока на всякий случай сигнализировать не стал, а просто решил проверить работу автомата еще разок.
Бросил в ящик другой гривенник, снова сгреб в окошечке монеты — и… опять четыре! «Да-а-а, безобразие, больше ничего. По вине какого-то растяпы-техника государство наше за здорово живешь по целых две лишних трудовых копейки направо-налево разбазаривает. И всем хоть бы что! Никто даже не догадается хотя бы отключить его!
Инженер Агальцов, чтоб уж окончательно убедиться в этом безобразии, опустил в прорезь свой последний гривенник — и… снова то же самое. А больше у него, как мы знаем, мелочи не было. Только двенадцать трехкопеечных монет и одна двушка.
Агальцов машинально двинулся прочь от ящика, мучительно обдумывая ситуацию: «Та-а-ак. Теперь, значит, у меня 38 копеек вместо 32… Ничего себе!» Он и не заметил, как вошел в универмаг на углу, встал в очередь в кассу…
«Интере-есно… Это ж каждому первому встречному задарма, то есть абсолютно ни за что ни про что, падают с неба лишние две копейки, а?! А если человек сто в день подойдет? А? А если тысяча??! А если каждый бросит по гривеннику? А если как вон я, не по одному?.. С ума сойти!
— Вам что, гражданин? — прервала его мысли кассирша.
— Мне-то?.. — Он вздрогнул, оглянулся по сторонам и прошептал — Мне… если можно… разменяйте рубль гривенниками!
Инженер Агальцов вышел из универмага и снова оказался у того самого разменного автомата. Рядом с ящиком, к счастью, никого не было. Держа себя в руках, инженер как можно хладнокровнее бросил в прорезь один за другим все десять гривенников, забрал из окошечка все трехкопеечные монетки и, не оглядываясь, быстро завернул за угол. Там на стене дома висел телефон, возле которого уже стояли двое, звонить. Он встал тоже.
Когда подошла его очередь, Агальцов положил двушку, снял трубку, набрал номер, двушка провалилась, и в трубке хрустнуло, он услышал знакомое «да?» и прижался почти к самому аппарату, плотно прикрыв рот рукой:
— Люб, это я… Что? Да нет, Люб, я именно туда попал, куда надо, просто я тут… несколько стеснен, понимаешь, Люб, телефон на улице прямо, кругом люди… Да я это, я!!! Муж твой! Слышишь? Ну вот. Я не кричу, я звоню, чтоб предупредить тебя, что задержусь. Дела, Люб, дела… Тут, понимаешь, одно безобразие надо ликвидировать… Что? Да ни во что я не ввязываюсь, просто ты же знаешь, когда я вижу какое-то безобразие… Где я? Ах да, я на углу, около универмага… Нет-нет, все спокойно, ты не волнуйся, ничего, абсолютно ничего не дают! И деньги мне не нужны… хотя… Люб, знаешь что, приезжай-ка сюда! Да нет, ничего со мной не случилось, а сказать тебе надо многое… Нет, Люб, дома не получится. Только здесь, на углу… В общем, жду. Подожди! Не клади! Захвати деньги, какие есть у нас, и серебро тоже… нет, не столовое, а мелочь серебром, поняла? Не поняла? Ну и не надо. Пока. Жду.
…Люба примчалась на такси. Инженер молча схватил жену за руку, потащил за собой. Когда они подбежали к автомату, инженер Агальцов опешил: на ящике висела табличка «АВТОМАТ ОТКЛЮЧЕН».
— Безобразие, больше ничего, — только и мог выдохнуть инженер. И, оставив жену, убежал. Сигнализировать о безобразии.
ИЗБИТАЯ ТЕМА
Редактор заводской многотиражки сказал:
— Напиши-ка в следующий номер о том, что лично тебя волнует, понимаешь?
До самого конца смены я, не прерывая работы, спокойно размышлял, что же меня волнует? Какая большая, серьезная проблема не дает мне беззаботно спать?..
После смены я машинально открыл дверь нашего клуба. В неестественно красном уголке шло собрание:
— Товарищи! — делая вид, что читает по бумажке, наизусть сказал профорг. — На повестке дня — персональное дело наладчика Князькова В. В., который, используя в своих корыстных целях государственное имущество, ударил им сборщицу Богатыреву Л. А., мать троих детей, убив при этом шесть минут драгоценного рабочего времени!
Потом взял слово представитель общественности:
— Хоть мы и не имеем полного кворума, — искренне прочел он, — я от вашего имени предлагаю считать ваши будущие аплодисменты…
…Я вышел на улицу. Глаза уткнулись в стеклянную витрину «Не проходите мимо». Я решил не проходить и прочел: «Сатирическое окно. За отчетный период на нашей улице отмечены значительные успехи в области искоренения незначительных недостатков. Кое-какие промахи допустили некоторые граждане в части злоупотребления отдельными напитками. Надо с корнем вырвать таких граждан, большинство из которых составляют ничтожное меньшинство!»
Придя домой, я увидел письмо из домоуправления: «На Ваш исходящий № без номера сообщаем, что совещание по охвату жильцов спортивно-оздоровительными мероприятиями весенне-летнего сезона состоится сегодня в 20.00. Явка строго желательна».
Голова раскалывалась. Хотелось легкой музыки наших композиторов. Я включил радио. Передавали что-то детское: «Дорогие ребята! На камвольно-суконном комбинате ширится…» Я с трудом добрался до кресла и почувствовал, что стало покалывать
