Против часовой стрелки - Владимир Бартол

Сама я нигде не работала. У меня были небольшие сбережения и мне хотелось понять, как это, целый день сидеть дома. Раньше у меня не было такой возможности — иметь уйму свободного времени. Я представляла себе, что научусь готовить сложные блюда и правильно штопать носки. Профессионально. Штопка носков будет для меня не обязанностью, а хобби. И когда к нам придут гости, а мой муж будет ходить по дому в носках, я, быть может, скажу: «Посмотрите, какая пятка. Правда, как новая». Или буду красить батареи, украшая их кружевными узорами. Рано или поздно обо мне узнают и приедут их сфотографировать для журналов, а потом все захотят, чтобы я и им покрасила батареи, а я тогда скажу, нет, я не делаю это за деньги, это просто мое хобби.

Соседи не показывались. Когда мы с моим первый раз шли по лестнице, мне показалось, что я слышу дыхание, громкое дыхание, как будто все обитатели соседних квартир прильнули носами к своим дверям. В углу, рядом с лестничной дверью, на стене висела в рамке панорама города. Я не знала, то ли ее туда повесил один из наших соседей, то ли здесь так было принято. Я представила себе все лестничные площадки в нашем доме, а потом и во всем городе, мысленно выстроила их одну за другой, километры коридоров, увешанных фотографиями города в рамках. И если бы был закон, что нужно менять все панорамы сразу, как только в городе появляется новое здание, на этом можно было бы прилично заработать. Все бы хотели стать фотографами и вкладывали бы деньги в самолеты и воздушные шары.

Развилась бы новая промышленная отрасль. Ни я, ни мой никогда не занимались ничем подобным. Он занимался компьютерами, а я заботилась о нем, когда он был дома.

Мы не пошли сразу осматривать город, думаю, это была ошибка. Города как-то вдруг становятся тебе родными, неожиданно ты просто оказываешься там, и они тебя больше не интересуют. В первый день, когда я осталась дома одна, я отправилась на ближайший рынок. Была уже почти осень и на прилавках лежали обычные для этого времени года фрукты и овощи — картофель, яблоки и тому подобное. Я накупила всего по чуть-чуть, семь бумажных пакетов. Потом направилась прямиком домой и все покупки сложила на кухонный стол. Оказалось, что я обожаю резать кабачки. Они были как раз такими мягкими, как нужно, так, что на нож почти не приходится нажимать. Особенно мне нравился момент, когда кожа чуть ощутимо поддается ножу. Я готовила их с баклажанами, но баклажаны мне не очень нравились. Чистить их было довольно утомительно. Поэтому я стала почти каждый день покупать только кабачки. А когда мне надоело их есть, я их стала складывать в морозилку. «Полкило кабачков», — попросила я у продавца, и он спросил, подойдут ли эти три. В этом городе все говорили так, как будто не существовало единиц для измерения веса, а все исчислялось штуками. Пять персиков подойдет? Двенадцать слив? Когда я возвращалась домой, мне казалось, что воздух на площадке колышется, точно соседи только что позакрывали двери и спрятались от меня.

Я наняла домработницу, больше для общения, чем для уборки. Мне казалось, что узнавать людей в чужом городе нужно начинать с низов. Она пришла на полчаса раньше, я еще была в пижаме. Пока я переодевалась, скрываясь за дверью спальни, она без умолку тараторила. Я хотела ей показать, где находятся швабры и тряпки, но она закричала, нет, нет, позвольте, я сама. Сказала, что это для нее развлечение, угадывать, где что лежит, и что ей грустно, когда люди не понимают этого. Я спросила, курит ли она, она ответила, что только, когда пьет кофе. Когда мы закончили уборку, я сварила кофе и уборщица вытащила из кармана две пачки сигарет, одну нераспечатанную, а другую полупустую. Курила она так, как будто завтра умрет. И за всем этим дымом не произнесла ни слова. За час я два раза меняла пепельницу. Когда она ушла, я хотела позвонить маме, чтобы она приехала в гости — посмотреть, как у меня чисто и прибрано. Думала, можно ли мне найти такую работу, чтобы целый день резать кабачки. Я знала, что у меня бы это хорошо получалось, и я бы старалась работать все лучше и лучше. Кубиками. Второй подходящий вариант — учить детей, только в самых начальных классах. Счет и предложения из букваря. У Уроша часы. У Михи есть мама. Или буквари уже изменились? У Петера плэйстэйшн. Я бы и к этому привыкла.

Проходили дни. Была уже поздняя осень. У моего было много работы, он все дольше задерживался на работе. Однажды в дождливое утро я сидела на балконе и смотрела на прохожих. Спины, колонны спин. Мне не хватало общения. В городе я знала только тех, о ком мой что-то мне рассказывал. Его коллеги. Ремонтник копировального аппарата. Директор. Вахтер. Я решила, что никто из них мне не нравится. Я придумала себе гостя, тихого и неназойливого, всегда готового помочь. Того, кто не будет мешать, когда я занята, и всегда будет готов поговорить. Я сочиняла его частями. Мудрое, искушенное лицо. Седые виски. Простая, но элегантная рубашка, черные туфли, которые никогда не выходят из моды. Я поставила его в дверях, рядом со стойкой для зонтиков. Сразу же приглашать в кухню человека, с которым только что познакомился, я сочла неудобным. Я назвала его Винко. Мне пришлось немного подумать, прежде чем выбрать имя. Оно показалось мне таким родным и неброским, имя, к которому я смогла бы быстро привыкнуть. Я никогда не была знакома ни с одним Винко, поэтому можно было не бояться его с кем-нибудь перепутать. Два раза я повторила про себя имя, и мой гость пожал плечами и развел руки, что я приняла за подтверждение.

Сначала мне все время приходилось напоминать себе, что я не одна. Когда мой ушел на работу, я встала и в одних трусиках пошла в ванну. Потом я оценила ситуацию и быстро завернулась в полотенце, в надежде, что Винко не заметил. В наших отношениях не было ничего сексуального. Я не хотела давать ему ложных надежд, рисковать, боясь, что он будет считать меня нимфоманкой или прелюбодейкой. Мы с моим часто занимались любовью, сдержанно и тихо, а иногда громко, и тогда мне казалось, что от дыхания соседей вибрируют стены и черепица сыплется на асфальт. Мой запрокидывал голову назад, раскидывал руки, и я знала, что в этот момент он забывал обо всем: о работе, о промокших ботинках и о смерти, которая не похожа на дождь. В такие минуты Винко нечего было у нас делать. Он появлялся только тогда, когда пустота ширилась в квартире, ничем не защищенной и уязвимой, как домик улитки.

Со временем мы всё стали делать вместе. Винко сидел в прихожей и бормотал что-то про себя, пока я резала лук. Я поставила себе целью за три дня полностью освободить холодильник от старых запасов. Поэтому готовила на огне консервированные огурцы, тефтели из фасоли, гарнир из свеклы. Кое-что пришлось выкинуть еще в процессе приготовления, но мне было приятно видеть, как быстро исчезает гора продуктов. Время от времени я спрашивала: «Добавить тмина, Винко, или можно тушить картофель в собственном соку?» Когда с обедом было покончено, я уселась перед телевизором. Мне казалось, я этого заслуживаю. Винко вдохновил меня смотреть дневные повторы баскетбольных матчей. Он пришел из коридора и сел на стул у дивана. Он обращал мое внимание на детали игры, на технику отдельных игроков, тренерские приемы. Мой много рассуждал о баскетболе, и я радовалась, что смогу поговорить с ним на равных. Однажды, когда я кормила его обедом, у меня слетело с языка. «Хорошо мы приготовили?» — спросила я. Мой на меня странно посмотрел. «Кто мы?» — спросил он. Я сказала: «Я и плита». Мне стало жарко. Он все смотрел и смотрел на меня. «Ведь ты не беременная?» — спросил он, а я сказала: «Еще чего». А потом мы долго молчали. Тема проплыла мимо окна словно на волнах, а в квартире было так пусто, пусто.

У меня никогда не появлялась мысль спросить Винко, что можно делать в этом городе, с какого места лучший вид и есть ли какой-нибудь музей. Мне не приходило в голову, хотя Винко мог бы сказать. Он был местный. Скоро он стал чувствовать себя у нас совсем как дома. Сначала я обнаружила его за столом, а потом он стал появляться в самых неожиданных местах. То усаживался на книжных полках и болтал ногами, то разваливался в ванной. Однажды я увидела, что он висит на люстре в гостиной. Но это не удивляло меня, Винко был просто человек и, так же как и я, хотел знать, как это, когда у тебя уйма свободного времени. Он слушал мои рассказы о том, как я жила раньше в другом городе. Я складывала белье в стиральную машину и объясняла, на каком расстоянии были посажены деревья под балконом. Что-то было в этом, какой-то смысл, хотя я и не могла объяснить, какой. Винко сидел на краю ванной и кивал головой. Он всегда знал, что надо делать.

Как-то утром он завязал галстук, который забыл мой. Это был синий галстук в белый горошек, он подходил к костюму, который мой одевал на собрания. Это удивило меня. Винко был законопослушным, он не брал чужих вещей. Несмотря на возможность свободно перемещаться по квартире, он понимал, что он все еще только гость. На улице шел снег, мелкие зернышки падали в грязь и исчезали в ней. Буднично шел снег. Ничего не произошло. На самом деле ничего не исчезло. У меня все так же была уйма свободного времени. Я использовала его для того, чтобы делать вещи, которые потом уничтожала. Куда ни посмотри, как ни поверни — ничего не менялось.