Умирал дракон - Александр Бушков

– Ближе подойди, не тронем, – сказала средняя голова.

Теперь это был уже не рев, голос звучал разве что самую чуточку громче, чем обычный человеческий. Головы вроде бы отлиты были по единому слепку, но все же имели, если присмотреться внимательно, свои отличия, как у человеческих лиц, и Гаранин назвал про себя среднюю голову Первый. Другие две словно бы дремали, прижмурив глаза.

Гаранин подошел совсем близко.

– Вот так, – сказал Первый. – Представляться не стоит, надеюсь?

– Не стоит, – сказал Гаранин.

– Прекрасно. Перед тобой тот самый, великий и ужасный, потомок динозавров. Ах, какое время было, кипение страстей, поэтическое торжество дикой мощи… И кто мог подумать, что наберут такую силу эти зверюшки из-под коряг, на которых и презрения-то не тратили… Приятно чувствовать себя победившей ветвью эволюции? Смелее, не съем…

– Я как-то не задумывался, – сказал Гаранин.

– Ну да, куда тебе, ты и прошлого века не помнишь, не говоря уже о прошлом тысячелетии, – мотыльковый у вас срок жизни, победители, хоть это утешает… Впрочем, я тоже не помню, – признался Первый. – Я ведь не динозавр – я потомок. Можно сказать, молодое поколение.

– Сколько ж вам?

– Сейчас прикинем. – Глаза затянула розоватая пленка, похожая на третье веко у дога, потом поднялась. – Тогда как раз прирезали этого краснобая Гая Юлия – то ли за неделю до того, как я вылупился, то ли через. Примерно так. Ухватываешь координаты?

– Да.

– Впечатляет?

– Впечатляет, – сказал Гаранин.

– То-то. Только, к сожалению, смертны и долго живущие. А я вообще последний – выбили, перебили, затравили, забрался черт знает куда, загнали… Теперь умираю. И скучно, ты знаешь, показалось умирать среди этого сиволапого мужичья, лесных болванов – только и умеют, что заводить в болото грибников… Послал их на дорогу, они тебя и приволокли. Проникнись оказанной честью – не каждому выпадает исповедовать перед кончиной последнего дракона… Пытаешься?

– Пытаюсь, – сказал Гаранин.

– Вот и попытайся без зубоскальных мыслей… Эй, кубки нам!

Прошуршали подобострастные шаги. Гаранина мягко тронули за локоть, и он, не оглядываясь, принял тяжелый золотой кубок, усаженный яркими неограненными самоцветами. Горыныч ловко выпростал лапу из-под кожистых складок крыла и схватил такой же, но размером с хорошую бочку. Хлебнул скудно, словно бы пасть прополоскал, отставил:

– Больше не лезет. А эти уже и глотка не могут, вечные сотоварищи… Как выражался восточный гость – сам понимаешь, перевидел всякого народа, – за ним пришла та, что приходит за всеми. И ведь пришла, стерва, холодом так и тянет… Как думаешь, страшно?

– Думаю, да, – сказал Гаранин. Он полностью овладел собой, остался только щекочущий холодок неожиданного приключения.

– Правильно, страшно. А когда-то…

Гаранина обволокли и растворили на несколько секунд чужие горькие воспоминания – чутко колеблются налитые молодой силой крылья, ловя восходящие потоки, приятно сознавать себя властелином неба, земля внизу буро-зеленая, гладкая до бархатистости, мощно бьют по воздуху крылья, разбрызгивая облака и радугу, глаза зорки…

– Было, – сказал Первый. – Все было. И что самое смешное, послал мне в последние собеседники бог зодчего…

– Вот именно, смешно до хохота, – вмешалась голова, которую Гаранин для удобства отметил как Второго. – Ты же, обормот, сроду ничего не построил, только и умел, что ломать…

– Продремался… – сказал Первый с явным неудовольствием. – Это, изволишь ли видеть, мой старинный неприятель, – сколько голов, столько и умов, а умы, случается, и набекрень повернуты. Попил он моей кровушки…

– А я полагал… – немного удивился Гаранин.

– А ты больше не полагай, – сказал Первый. – С ним всегда так и было – растем из одного тулова, а думаем разное. И никуда нам друг от друга не деться – куда тут денешься. Хорошо еще, что старший – я, и власть над телом держу я, а он лишь, когда делать нечего, усиленно пытается выступать в роли моей совести. Воинствующая совесть попалась, шумная, покоя не дает… А какой смысл?

– Сам знаешь, – сказал Второй.

– Нет, какой смысл? – повернул к нему голову – глаза в глаза – Первый. – Ведь пожили, отрицать не станешь? Ах как пожили… Смотри!

Гаранин посмотрел вправо – стена густо увешана мечами, щитами разных очертаний, боевыми топорами, копьями, шлемами – все начищенное, сберегаемое от пыли и ржавчины.

– Это, так сказать, сувениры ратные, – пояснил Первый. – От каждого битого нахала по сувенирчику. А здесь – памятки побед иного, более приятного характера.

Гаранин посмотрел влево – ожерелья, перстни на крохотных полочках, серьги, шитые жемчугом кокошники, резные шкатулки, зеркальца в драгоценной оправе, гребни искусной работы.

– Предваряя недоуменные вопросы, – прояснил Первый, – скажу, что слухи о моей способности оборачиваться человеком истине соответствуют полностью. Правда, сейчас не хочется, даже ради гостя, – старый мухомор, и только… Итак, наличествуют сувениры двух видов в огромном количестве. Ну и это. – Он щелкнул хвостом по груде золота, и монеты звонко рассыпались. – Пожито и нажито…

– Ну и что? – сказал Второй. – Ну а дальше-то что?

– Хорошо, – сказал Первый. – С таким же успехом и я могу спросить у тебя то же самое – ну и что? А дальше-то что? Ты мне всю сознательную жизнь зудел в уши, требовал праведности, добрых дел и прочего слюнтяйства. А я тебя никогда не слушался. Но в итоге мы оба подыхаем здесь, уходим туда, где нет ничего, и нас нет – абсолютная пустота. Но мне-то есть что вспомнить, и я ни от чего не отрекаюсь. А ты, потявкивающая совесть? Тебе и отрекаться-то не от чего, твои побрякушки и абстракции вообще не имеют облика, массы, веса, очертаний – так, зыбкие словечки, выдуманные для оправдания собственной слабости… Ты помнишь, что мы прожили две тысячи лет? И всегда эти твои приматы грызли друг другу глотки. Они еще разнесут в клочья планету, жаль, мы этого уже не увидим, не смогу я над тобой посмеяться…

– Ну, насчет планеты вы… – заикнулся было Гаранин.

Они и внимания на него не обратили – жгли друг друга желтыми взглядами, клокочущее ворчание рвалось из глоток.

– А вы что же? – спросил Гаранин у третьей головы, спокойно помаргивающей.

– Я? – Третий поднял брылья, и впечатление было такое, словно он дерзко усмехнулся. – А какой, собственно, смысл в этих дискуссиях? Старшенький – хозяин, ему и решать, и коли уж ничего от меня не зависит, ни за что я и не отвечаю. Принимаю жизнь какой она есть – не так уж черны ее теневые стороны…

– Ситуацию нужно рассматривать начиная с незапамятных времен, – сказал Гаранину Второй. – Давным-давно перед созданием, которое ты видишь, встал выбор – либо стать, отрезая возможность возврата в прежнее состояние, человеком – умным, талантливым и дерзким, способным многое сделать, многого достичь, либо сделаться ужасом неба. Как ты догадываешься, выбрано было второе…