Можете на меня положиться - Сергей Устинов

Но однажды у нас с ним вышел серьезный разговор.

- Чего ты добиваешься? - спросил он меня. - Ну, пару мерзавцев отправил в тюрьму, одного невинного оттуда вытащил. Ты собой хочешь подменить соответствующие органы, которые должны всем этим заниматься. Ты лезешь в отношения людей и организаций, ты пытаешься навязать им свое мнение. Но поскольку ты для этого используешь газету, мнение твое считается общественным. Ты что, действительно считаешь, что можешь говорить от имени общества?

Я ему ответил, что на мои статьи приходят официальные ответы. Газете сообщают о принятых мерах, мы публикуем эти сообщения. Разве это не поддержка со стороны общества?

Он сказал:

- А вот сие, голубчик, просто вредно. Люди видят, что справедливость достигнута только тогда, когда вмешалась газета. И думают: а если бы не вмешалась?

Я возразил ему, что каждый случай восстановленной справедливости работает на справедливость вообще. А он ответил:

- Справедливость вообще - чушь. Справедливость бывает только конкретная. Но газета делается не для одного человека, не для десяти и не для ста, а для сотен тысяч читателей. И этим читателям абсолютно безразлично, настоящие у тебя фамилии в статье или придуманные. Мои судебные очерки ничуть не хуже твоих, хоть я и трачу на них гораздо меньше сил, то есть работаю производительнее. Наше главное дело - воспитывать. Давать пищу для размышлений, утверждать определенную мораль, а не копаться в грязном белье. Чужой опыт никого еще от беды не спасал. Свой, впрочем, тоже. Все это глупости, будто история повторяется. История - абстрактная наука, вроде теоретической математики!

Демагог чертов. Я тогда решил не залезать в дебри. Сегодня Протасов схватил меня за рукав и не отпускал:

- Ну что, опять влез в историю? Я хмуро кивнул и хотел пройти мимо, но он не дал. Стал приставать, откровенно ерничая:

- Игорек, дай сюжет, у меня творческий кризис.

- Поищи у Конан Дойла, - сказал я.

В кабинете на столе все так же лежало письмо Кригера. Сухов просил завтра привезти его с собой. Я подумал, что надо бы сейчас зайти в машбюро и попросить, чтобы с него сняли копию. Потом я взялся за телефон: мне хотелось сегодня же поставить в известность родственников и кое-кого из знакомых об изменениях в моем семейном положении.

Когда я открыл дверь в квартиру, то увидел, что Феликс еще не спит. Он сидел в кресле и читал. Моя раскладушка была разложена и застелена чистым бельем.

При виде меня Феликс отложил книгу. У него огромная библиотека, которую он собирает много лет. Она довольно специфическая: его интересуют философия, история, социология, но только не художественная литература. Я посмотрел, что он читает с таким увлечением. "Филипп Август в его отношении к городам". Боже мой!

- Хочешь супу? - спросил Феликс. - Возьми на плите. Я выложил на кухонный стол свои покупки: сыр, колбасу. Феликс тоже пришел, достал тарелки. Я рассказал ему обо всем. Он выслушал, но от комментариев воздержался. Уже лежа на своей раскладушке и натягивая одеяло на подбородок, я полусонно спросил его:

- Феликс, ты все знаешь. Что такое история?

Он ответил:

- Философия с картинками.

С тем я и заснул.

5

Разбудила меня какая-то мысль. На грани сна и яви я все старался уловить ее и не мог. Будто огромная рыбина, которую тащат сетями на поверхность, мысль эта неуклюже ворочалась, уходила ко дну, возвращалась и уже, кажется, плескалась в камышах у самого берега, а все не давала себя разглядеть, не давала понять, что за улов: толстый ленивый сом или лох-несское чудовище.

Я сел на раскладушке с ощущением тревоги. И сразу вспомнил про то, что я теперь холостяк, про смерть Кригера, поездку в морг, а больше ничего.

На кухне пронзительно свистел чайник, Феликс гремел сковородками.

- Вставай, соня! - кричал он. - Яичница готова!

"Опять яичница", - подумал я. И тут мысль сама скользнула мне в руки юрким словом: как?

Как убили Кригера?

Почему-то этот вопрос не пришел мне в голову вчера. Вероятно, я просто был в некотором шоке от всего случившегося, и мне было не до него. Но сегодня он разбудил меня, и, умываясь, натягивая рубашку и джинсы, завтракая, отвечая невпопад Феликсу, я пытался найти на него ответ.

Кригер сказал, что все время будет дома, разве только выйдет за газетами. Предположим, что именно за газетами он и вышел из квартиры. Значит, старика могли убить в его же квартире, по дороге к лифту, на площадке около лифта или в самом лифте. Больше негде.

Врач сказал, что смерть наступила практически мгновенно. Стало быть, если убийство произошло в квартире или по дороге к лифту, убийце или убийцам пришлось бы втаскивать тело в лифт. Втаскивать почти то же, что вытаскивать, а я по себе хорошо знал, насколько это неблагодарное занятие при автоматических дверях. И потом, зачем это вообще могло понадобиться?

С другой стороны, я готов был поклясться, что, доехав до шестнадцатого этажа, лифт задержался там не больше чем на несколько секунд, а потом сам поехал вниз. И наконец, самое главное: мальчишки!

Те самые мальчишки, которые прошмыгнули у меня под рукой, когда я галантно придерживал дверь женщине с сумками. Они плюхнулись в лифт и доехали в нем до самого верха, нигде не останавливаясь. Они должны были видеть Кригера!

Кригера живого или мертвого. Одного или с его возможным убийцей.

Вчера в своих многократно повторенных показаниях я, разумеется, упомянул и про них, но как-то вскользь, не придавая им особого значения. Позвонив Сухову, я решил ни о чем не спрашивать его по телефону. Он сказал, что с утра занят, и мы договорились, что я заеду за ним на Петровку в час дня. Потом мы с Громовым поехали к нам в контору.

Увидев меня, Завражный даже вскочил со своего крутящегося места.

- Ну что? - закричал он.

- В каком смысле? -спросил я, стараясь сбить его с темпа. Но это было невозможно.

- Что с материалом? Будет к воскресенью?

Я сделал вид, что прикидываю.

- Видишь ли... - мне неохота было рассказывать ему про все свои злоключения. - Что-то у меня пока осложняется.

Завражный упал обратно в кресло.

- Режешь без ножа, - сообщил он. - Протасов стоит у меня на эти выходные, а больше ничего нет. Сходи-ка в письма, погляди там что-нибудь.

Я честно пошел в отдел писем, и учетчица Вера Максимовна выложила передо мной целую папку, куда складывалось все, что имело отношение к моей теме.

- Неделю не разбирал, - строго сказала Вера Максимовна. - Вон сколько накопилось. Спиши заодно все отклики.

Взяв папку, я направился к себе в кабинет, который делил на двоих с Протасовым, и стал добросовестно разбирать письма. Одни откладывал налево: на них надо было срочно ответить или, сняв копию, переслать их в милицию, в прокуратуру, в исполком и так далее. В основном это всякие жалобы, их нельзя оставить без внимания, но и темы они не дают. Другие письма я, прочитав, складывал стопкой справа. Это так называемые отклики, в которых читатели выражают свое отношение к нашим материалам: ругают, хвалят, возмущаются или благодарят. Кроме редких случаев ответа они не требуют, часто даже бывают без обратного адреса. Но их-то я всегда читаю особо внимательно, потому что там попадаются очень интересные "аналогичные случаи", благодаря которым я написал несколько острых материалов.

Письма разложились на две аккуратные стопки. Посередине не осталось ничего. Ни одного письма, которое, как говорится, "позвало бы в дорогу".

Я пошел и доложил об этом Завражному. Он поднял глаза от стола с бумагами и секунду-другую смотрел, явно не понимая, чего мне надо.

- Ищи, - сказал он. - Думай. Время пока есть.

И снова углубился в бумаги.

6

Ровно в час я остановился напротив знаменитого здания, многократно описанного в детективах. Сухов вышел из проходной не один, а с товарищем, долговязым парнем в клетчатой кепке. Я подумал, что если это тоже сотрудник уголовного розыска, то он совсем себя не бережет: мало того, что виден за версту, так еще и кепочку завел, как у Олега Попова. Сухов сел впереди, а кепчатый, изломавшись, как складной метр, на заднее сиденье. Сухов называл его Вадиком.

- Кепка не мешает? - спросил Вадик, имея в виду задний обзор.

- Мне нет, - ответил я.

На этом обмен любезностями закончился. Мы поехали. По дороге я сказал Сухову о мальчишках и спросил, что он думает по их поводу.

- Проверяется, - ответил Сухов как-то уж совсем неопределенно, и я понял, что меня поставили на место. Дескать, мой номер восемнадцатый, нужно будет, меня позовут.

У кригеровского дома он через плечо сказал Вадику:

- Ты давай в жэк за управдомом, или кто там у них. И пусть понятых захватит. А мы пока поднимемся наверх, разведаем обстановочку.

В полумраке подъезда (в полумрачности, сказал бы я теперь) ничто не напоминало о вчерашней трагедии. Только на дверях первого лифта появилась теперь лаконичная табличка: "Ремонт".