Приключения капитана Кузнецова - Сергей Кулик

За свою жизнь я сделал 128 парашютных прыжков, но такой неудачный — первый. Точнее, неудачным было только мое приземление или, вернее, присоснение, и в этом виноват я сам: у самых вершим деревьев я еще раз посмотрел в ту сторону, где упал самолет, чтобы запомнить место, и ноги запутались в ветвях лиственницы, парашют потянуло в сторону, купол зацепился за соседнюю сосну, я полетел плашмя вниз и, повиснув на стропах, сильно ударился о шероховатый ствол сосны. Разрываясь, парашют уже медленно опустил меня на мягкую подстилку. Быстро вскакиваю на ноги, но нестерпимая боль в правом колене повалила на землю.

МАЙОР КУРБАТОВ

У места падения прожил три дня. И хотя опухоль почти спала, колено еще так болело, что вставать на ногу невозможно. В запасе осталось только четыре сухаря, банка свиной тушенки и полплитки шоколада, а сидеть у гнилой лужицы дольше нельзя. Надо действовать, двигаться, выбираться из сырой чащобы, добывать еду, искать самолет…

Сделав второй костыль и закинув за спину обрывки парашюта, начал небольшие переходы на одной ноге. Костыли то вываливались из непривычных рук, то цеплялись за побеги рододендрона, то путались в папоротнике, в зеленом мхе, то глубоко тонули и вязли в подстилке, и я часто падал, ударяясь правым коленом обо что-нибудь твердое. Переждав боль от ушиба, опять поднимался и ковылял дальше, стараясь не сбиться с направления на северо-восток, к озеру. Сухие узловатые ветки лиственницы царапали лицо и руки, в глаза лезли свисающие с сучьев длинные серые космы бородатого лишайника. Каждый метр продвижения стоил больших усилий.

На пути стали попадаться разрытые муравейники, перевернутые колодины, разбитые старые дупла. С надеждой облегчить путь я пошел по этим медвежьим приметам и скоро вышел на поляну, усыпанную прошлогодними красными ягодами брусники. Они валялись на пушистом моховом ковре, висели на ветках, но те и другие хорошо сохранились зимой, свежие и приятные на вкус. Правда, мишка изрядно помял мох и кусты брусники, много ягод потоптал ногами, но много оставил и мне.

На брусничной поляне я сделал трехчасовой привал. Перебинтовав ногу, наелся досыта ягод и собрал, чтобы взять с собой. От поляны на северо-восток, куда я держал путь, лес заметно поредел, и идти стало легче. Вместо зеленых мхов под ногами теперь высокий желто-зеленоватый, а местами буроватый лишайник — ягель, или «олений мох».

Даже не нагибаясь, замечаю, что здесь паслись олени года два назад и изредка встречаются их следы, оставленные в прошлую зиму. Ведь ягель растет очень медленно — не больше сантиметра за лето — и восстанавливает высоту в 12–15 сантиметров не раньше, чем за десять лет. Конечно, я не знал, какие олени здесь паслись — дикие или домашние, — но в глубине души питал надежду на возможную встречу с пастухами.

К вечеру я вышел на широкую, покрытую молодой весенней травкой и усыпанную желтыми цветами одуванчика, пахнущую родным краем поляну. Отсюда было видно солнце и большой кусок неба, и хотя лесной сквозняк и приносил из чащи обрывки запахов гниющей хвои, грибов и плесени, Дышалось здесь легко, и на душе стало покойней.

Чтобы поближе носить дрова для костра, с которым теперь не расставался ни днем, ни ночью, я расположился для ночлега на границе поляны и леса. Лучи заходящего солнца узкими золотыми мечами уже прорезывали вековые заросли, тянулись через поляну и острыми концами врезались в противоположную зеленую стену чащобы. Через поляну, хлопая крыльями, пролетела какая — то птица. Но я так залюбовался закатом, что не хотелось поворачивать голову, чтобы посмотреть на своего пернатого соседа. И только тогда, когда погас последний луч, я стал собирать дрова, готовиться к ночлегу.

Когда доставал спички, чтобы зажечь костер, из кармана выпал зеленый прямоугольник грубоватой бумаги и упал на дрова. Мелькнула надпись — «Кинотеатр <Гигант». 16 мая, 20 ч. 30 м. — и вызвала в памяти совсем недавнее, но теперь далекое и не совсем еще понятное прошедшее.

Майора Федора Федоровича Курбатова прислали к нам в августе прошлого года, и уже с первой встречи мне понравился этот стройный, веселый и находчивый пилот. Его серые, под густыми торчащими рыжими бровями глаза как — то сразу располагали к себе, а дружеский тон в обращении с младшими по званию и чину офицерами вызывали доверие.

После оформления прибытия в штабе Курбатов пришел познакомиться с подчиненными прямо к машинам, с чемоданом и плащом в руках — как был с дороги. И это тоже не могло не расположить к нему. После короткого представления и знакомства я предложил майору поселиться в моей комнате, пока ему дадут квартиру, на что Курбатов сразу же согласился.

В первый же вечер мы рассказали друг другу о себе. Оказалось, что Федор в войну летал на бомбардировщике, воевал на Центральном и Втором Украинском фронтах, где бывал и я, потерял за войну три машины и пять боевых товарищей, был шесть раз ранен и носит теперь три ряда орденских колодочек. Оказалось также, что мы окончили одно и то же летное училище, но Федор окончил его годом раньше, как раз к началу войны.

Родился Курбатов где-то в Воронежской области, но родителей не помнит, воспитывался в Острогожском детдоме, там же окончил десятилетку, потом был принят в летное училище. После войны женился в Воронеже на студентке медицинского института, но молодая жена, окончив учебу, уехала работать врачом куда-то на Камчатку, написав Федору с дороги, что если она и вернется когда-нибудь в Воронеж, то к нему не вернется никогда.

Федор не ожидал такого разрыва и тяжело переживал. Трудно было забыть Марию, а в Воронеже все напоминало о ней, и он попросил перевода в Москву, а уже оттуда был направлен к нам.

На откровенность Федора я ответил тем же, рассказав ему, что знаком со Светланой, девушкой, на которой, может быть, женюсь, но наверное сказать пока трудно, так как разговора на эту тему с нею еще не было. Она учится в аспирантуре у виднейшего геолога — профессора Ядренецкого — и каждое лето с экспедицией сотрудников кафедры уезжает в горы, где она обнаружила ценный минерал и теперь изучает его свойства и запасы.

Я заметил, что Курбатова заинтересовал мой рассказ, и был очень рад. Он сказал, что хотел бы познакомиться со Светланой, если с моей стороны нет возражения. Я пообещал познакомить, и мы уснули.

Каждое утро мы вместе занимались гимнастикой по радио, вместе брились и завтракали, вместе направлялись в часть и возвращались. Мне казалось, что мой начальник и друг вовсе и не думает о другой квартире — решил остаться у меня и, признаться, радовался этому. Ведь вдвоем жить куда веселее, да еще с таким жизнерадостным товарищем, как он.