Заботы пятьдесят третьего года - Анатолий Степанов

Гольдины следовали совету умирающего еврея, который не жалел заварки. Мировой чай был у Гольдиных, крепкий, обжигающий, горячий, ароматный. В башке у Александра прояснилось, куда-то отбежала усталость, в тусклом глазу проснулся блеск, и он решительно поинтересовался:

- Как живете, караси?

- Ничего себе, мерси, - как положено, ответил Лешка, а Яша, прищурясь, невинно спросил:

- А ты? Убийцу словил?

- Какого еще убийцу?

- Саня, ты с нами как с маленькими, - вступила в разговор Роза. - Сам участковый мне, как ответственному за здоровый порядок, сказал, что в нашем лесу труп застреленного человека нашли.

- Вот пусть сам участковый и ловит, - впал в раздражение Александр оттого, что участкового не по чину назвали "Сам".

- Ему непрописанных ловить не переловить, а ты у нас по убийцам, сказал Яша. - Так поймал или не поймал?

- Поймаю.

- Да... - приступил к размышлению Яша. - Двух месяцев не прошло, как Иосиф Виссарионович скончался, а уже непорядок...

- Иосиф Виссарионович сейчас бы мигом в Тимирязевский лес, все бы раскрыл и объяснил с марксистской точки зрения, - негромко предположил Виллен, глядя в стакан.

- Полегче, Виля, - предупредил Александр.

- А я что? А я - ничего. - Виллен поднял голову. - Отвыкли мы без царя-батюшки жить, сиротки несмышленные.

- Но живем, - перебил Виллена Алик, пригвождая взглядом заведенного Александра, - живем, не тужим.

- Вот и плохо, что не тужим! - не выдержал все-таки Александр. Кончай, Саня о Сталине, давай об убийце, - кощунственно предложил Алик.

- Ты сопляк, Алька, сопляк! Я сталинским именем солдат на смертельную атаку поднимал.

- Чуть что - сопляк! - обиделся Алик. - Я не виноват, что не воевал.

Все притихли осуждающе.

Александр вздохнул и заставил себя сказать:

- Извините меня, братцы. Устал.

- Повыпускали уголовников на свою шею, вот и хлебайте теперь горячего до слез, - позлорадствовал Виллен.

- Я, что ли, эту амнистию объявлял?! - непроизвольно повторил слова начальства майор Смирнов.

- Не тех выпустили, не тех! - прокричал Виллен в лицо Александру.

- Каких же надо было выпускать! - поинтересовался тот.

- Ты у Алькиного отца спроси, - каких. Спроси, за что он три года перед войной отсидел.

- Ну, ошибка такая вышла, - все, что мог сказать Александр.

- Может, и с другими такая ошибка вышла?!

- Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.

- Зря не сажают, зато зря выпускают, - Алик пошутил, стараясь сбить ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.

- А врачи-убийцы? Где наша героическая орденоноска врач Томащук, разоблачившая агентов империализма? То-то, Саня.

- Так то Рюмин... - начал было возражать Саня, но Виллен вновь перебил:

- Один Рюмин! Ах, злодей! Ты же опытный сыщик! Саня, ты ж понимаешь, что никакой Рюмин за такое дело без высокой санкции не возьмется. Взять персональных врачей всех членов Политбюро! Ай да Рюмин!

- Отстань от меня, Вилька, а? - попросил пощады Александр.

- Лукавишь, майор, сам с собой лукавишь!

- Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, - укорила Роза. Потом добавила: - И участковый, наверное, где-то рядом бродит.

- Сам участковый! Какая честь! - съязвил Александр.

- Там чудеса, там участковый бродит, оперативник на ветвях сидит, вольно процитировал Пушкина Алик, и все заржали. Добился-таки своего Алик: Виллен угас окончательно и решительно поднялся.

- Мне пора. Спасибо, тетя Роза, за макароны, за чай. Лешка, книги я тебе на днях занесу. С тобой, Алик, мы договорились. А ты, Саня, дави эту мразь уголовную, без жалости дави! - Виллен оглядел всех. - Дядя Яша, до свидания. Привет всем.

И ушел.

- Когда в газетах о деле врачей-убийц напечатали, мне в институте прозвище дали, "дитя Джойнта" - сообщил Лешка.

- А теперь под какой кликухой проходишь? - поинтересовался Александр.

- "Ошибка Коминформа" - серьезно ответил Лешка.

Веселый человек Лешка, весь в папу. И ленив в него же. Он единственный из выпуска, кто еще продолжал учиться в институте. Лешка не был вечным студентом, просто он очень долгое время был абитуриентом. Когда он провалился на вступительных экзаменах в первый раз, Вилька и Алик пришли его ободрить. Лешка лежал на кровати и смотрел в потолок. Соболезнования принял, как должное, а на вопрос, что дальше собирается делать, твердо ответил:

- Буду работать.

На робкие попытки узнать, на какой ниве он хочет трудиться, презрительно заметил:

- Вы меня неправильно поняли, я буду работать над собой.

И работал. Вставал, как штык, в шесть утра, делал энергичную зарядку с гантелями, обтирался холодной водой и снова ложился спать. До двенадцати. После обеда отправлялся в историческую библиотеку, где внимательно читал любимого своего Джерома К. Джерома, Дюма-опера, Ильфа и Петрова. Вечером помогал брату Мишке готовить уроки. Пройдя за три года школьную науку еще раз, он вместе с Мишкой поступил, наконец, в неприступный до этого Цветмет.

- Коминформ не ошибается, - возразил Алик.

- Это он в политических вопросах не ошибается, а в еврейском обязательно ошибется, - сказал Яша.

- Ша, евреи! Раскудахтались! - цикнула на Яшу и Лешку Роза. - Причем здесь еврейский вопрос?

- Еврейский вопрос всегда причем, - меланхолически пофилософствовал Яша.

- Заткнись, - распорядилась Роза и спросила: - Как мама, Саня?

- В рейсе.

- А ты все холостым гуляешь?

- Некогда жениться, Роза.

- Хочешь невесту тебе поищу?

- Уж если надумаю, сам выберу.

- Ты у нас такой. Шибко самостоятельный, - зацепил Алик.

Без стука распахнулась дверь, и в черном проеме эффектно замерла яркая пышная жизнерадостная еврейская красотка Соня.

- Ты что, совсем с ума тронулась? - ужасным голосом закричала Роза. Время не знаешь, какое? Ограбят, изнасилуют, что тогда делать будешь?

- Расслаблюсь и буду получать удовольствие, - репликой из анекдота ответила Соня и осторожно сняла шляпу с широкими гнутыми полями. - Пожрать есть что?

- Саня, ты макароны все съел? - спросила Роза.

- Да что ты, там - на роту.

- Разожги керогаз и разогрей макароны.

- Мерси. - Соня повесила пальто, взбила волосы и уселась за стол.

- Чего же тогда на стул плюхнулась?

- С интересным мужчиной хочу посидеть. - Соня повела огненным глазом, улыбнулась, показав идеальные зубы. Розу осенило:

- А что? Бери ее, Саня, пока не изнасиловали.

- Куда это Саня должен меня взять? - надменно полюбопытствовала Соня.

- Замуж, - ответил Александр.

- Так я за тебя и пошла! Мне муж нужен интеллигентный и состоятельный. А ты со своими жуликами совсем огрубел. И что ты можешь мне в этой жизни предложить, кроме пистолета под мышкой? - наглая Сонька встала и двинулась к кастрюле с макаронами. Но на пути ее перехватил Алик, поднял, закрутил, умело обжимая при этом.

- Пусти, дурак, - для проформы потребовала Соня, для проформы же и отбиваясь. Алик поставил ее на пол.

- Тогда за меня выходи, - предложил он. - Хотя не шибко состоятельный, зато до невозможности интеллигентный.

- Так ты же женатый! - обиженно сказала Соня.

- Не имеет значения и не играет роли!

- Мне бывших в употреблении не надо. - Соня еще раз сверкнула пылающим взором и ушла с кастрюлей в коридор - разогревать макароны.

- Да, денек сегодня был... - подвел итог Александр и выбрался из-за стола. - Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.

Мир мой, моя Москва. Моя от недоступного Кремля до занюханного Малокоптевского.

Они вышил на горб заасфальтированной проезжей части Малокоптевского.

- Ты на Вильку не обижайся, - сказал Алик. - Его тоже понять можно. Сам знаешь, как ему с такой анкетой.

- Как там твои?

- А что мои? Нюшка слово "филолог" почти точно выговаривает, Варька в своем институте пропадает, а меня ноги кормят.

- Корреспондентом еще не сделали?

- Не... Литсотрудник я еще, Саня.

Они обошли огороженный забором из железных прутьев двор и миновали калитку.

- Неудобно стало в обход крутить, - проворчал Алик, и Смирнов оживился, встрепенулся, вспомнил:

- Ты понимаешь, Алька, удивительная штука - забор! Помнишь, как мы до войны с домом шесть враждовали? Их двор, наш двор, драки, заговоры, взаимные подлянки. Когда я вернулся, забора не было, стопили забор. Гляжу, вы с ребятами из шестого - не разлей вода. А два года назад поставили эту железную клетку. И опять все началось сначала. Наши пацаны, их пацаны, наш двор, их двор, опять стенка на стенку. Заборчик-то - тьфу, полтора метра высотой, а - разделил, разделил!

Они стояли перед смирновской дверью. Побренчав ключами, Александр открыл ее и, не входя в комнату, на ощупь включил свет.

- Зайдешь?

- Поздно. Мне-то что, я в газету с одиннадцати, а тебе с ранья пораньше жуликов ловить. Спи.

Шестеро сидели на стульях возле стены. Ни дать, ни взять - смиренная очередь на прием к высокому начальству. Или допризывники перед медосмотром. Но для просителей молодые люди были слишком молоды, а для допризывников - уже переростки. Не очередь к высокому начальству опознание.