Остров Укенор - Анна Удьярова

окна и смотрел прямо на квестора, не скрывая своего раздражения. – Вы и так сказали слишком много, лори Лейтери. Здесь, на маяке, который не указывает путь ни одному кораблю, это не принято.

Квестор поднялся, сохраняя ту самую улыбку, которая потом снилась его незадачливым собеседникам. Ту, от которой – жди беды.

– Разумеется, здесь всё устроено по вашим правилам. И никто не смеет вам перечить, даже вот тар примар покрывает вас.

Не дать квестору уйти. Не позволить ему так безнаказанно ухмыляться на маяке! Окунуть его с головой в реальнейшее и смотреть, как он будет захлёбываться, смешно разевая рот… Нет, Унимо не думал об этом всерьёз, не думал (ведь не думал?). Лучше уж злиться на себя: привык жить в своей раковине, самодовольный моллюск! Забыл, что кто-то может прийти и вытряхнуть тебя, и наблюдать, как смешно ты сокращаешь чувствительное тельце, жалкий, лишённый убежища.

Сердце колотилось камнем в железной банке, выброшенной на берег прибоем.

Краем взгляда Нимо заметил длинное белое перо, которое порыв ветра бросил в окно галереи. Это была удача, это было спасение: он смотрел на стержень и опахало и размышлял о том, как перо южного альбатроса могло оказаться так близко к берегу. Если бы перо было с тёмными пятнами, то было бы понятно: северные альбатросы часто пролетали над Исчезающим островом, устремляясь домой после путешествий в тёплые края. Но ведь перо было абсолютно белое…

Лори Лейтери, вероятно, понял, что ему больше ничто не угрожает.

– Не зря мне советовали быть осторожным, – сообщил он, отступая к лестнице, по которой уже спускался, уходя по-синтийски, осмелевший примар. – Но берегитесь, лори Ум-Тенебри, ваше время вышло.

Как много лет назад, Унимо сидел на полу галереи, прижимаясь спиной к стене – так, чтобы никто снаружи не мог бы его увидеть. Не мог бы насладиться зрелищем беспомощного Мастера Реальнейшего, который вдруг скорчился на полу, не выпуская из рук длинное белое перо.

Унимо закутался в тёплое тёмно-зелёное покрывало, которое в прошлом году подарила Мица, и выбрался на галерею маяка с кружкой крепкого травяного чая. Солнечные лучи, выжатые в кружку. Компресс на сердце. Которое теперь стучало через раз, не попадая даже в ленивый ритм волн.

Кто из них ни обернулся белой птицей и потерял перо – отец ли, Форин, кто-то ещё, – он спас квестора. А Унимо должен теперь спасать себя сам. Как умеет.

Подумать только – у него требуют налоги, разрешение и прочее. Как будто он, Унимо, должен об этом думать. Какая наглость. Но он не мог ничего им противопоставить – даже не знал, что посёлок платит за него сбор. Не за него, впрочем, а за смотрителя маяка. Маяка, который не указывает путь ни одному кораблю. Но за всё нужно платить – так, кажется, они говорят? Тем более за излишества и сказки.

Унимо устало прикрыл глаза и чувствовал на веках лёгкое касание неуловимого осеннего света, который то пробивался из-за низких туч, то снова исчезал. Вдруг стало совсем темно: на мгновение по лицу смотрителя мелькнула тень.

Ласточка! Чёрный блестящий комок на камнях галереи. Откуда ей было взяться на осеннем Исчезающем острове?

Нимо всегда пропускал тот самый момент: слишком медленно двигались его веки. Вот и теперь – увидел только, как Тэлли поправляет сбившееся от ветра чёрное платье и медлит, поднимая взгляд. Очень медленно, так что он уже перестаёт удивляться, успевает перепроверить: ну да, всё верно, двенадцать лет не виделись.

– Привет, Нимо, – сказала она и хотела было обнять друга, но не решилась.

Неловкость незаконченного объятия. Птенец, который так и не смог взлететь, обречён на смерть.

Зачем сама королева Шестистороннего появилась на маяке на окраине Островной стороны – вот что было важно. Поэтому Унимо не думал о том, какой измученной выглядит Тэлли, как она нервно сжимает руки, как радостно и как невыносимо снова видеть её. И как не разбудить бы от такой встречи призрак Форина.

– Привет, Тэлли, – ответил смотритель, собрав всё тепло, которое ему оставил осенний день.

Он сбежал из Тар-Кахола. Он хотел быть один. Он спрятался на маяке. Она охраняла это одиночество – только присылала письма раз или два в год, на которые Унимо отвечал безобразно короткими записками.

– Нужна твоя помощь, – выдохнула Тэлифо.

– Чай ты не будешь, да? – обречённо уточнил Унимо.

Королева покачала головой. Не было времени. Если смотритель согласится, она напоит его лучшим чаем или кофе в Шестистороннем. Только бы он согласился.

– В Тар-Кахоле появился мастер, который может делать с людьми, что угодно. Понимаешь, совершенно что угодно, с любой толпой. И никто из нас не может его остановить. Он… непонятно, что ему нужно, но я сама его видела. Заглянула ему в глаза. Мне не было так страшно уже давно, с тех пор как исчез Флейтист. Но тот был игрок, а этот не играет. Он будет убивать просто так, потому что ему этого захочется… Мы не справимся без тебя.

В силе неизвестного мастера королева и члены Королевского Совета имели возможность убедиться лично. Тэлли и лори Мэлл – председатель Совета – получили одинаковые записки, автор которых предпринял все возможные меры, чтобы остаться неизвестным. «На открытии осеннего сезона в Королевском театре вас ждёт по-настоящему удивительное зрелище. Не пропустите». Мэлл сразу же, по своей привычке не советуясь с королевой, распорядился выставить охрану у театра, приказал лучшим квесторам прибыть на представление под видом зрителей и быть настороже.

На срочном совещании решено было попытаться не допустить распространения слухов (отчасти это удалось) и выяснить, кто дерзнул угрожать королеве Шестистороннего и её Совету (эта задача оказалась непосильной).

Тэлли, повинуясь своей тревоге, пригласила Мастера Врачевателя. Она чувствовала, что автор записок – из реальнейшего. Поэтому хотелось, чтобы рядом был кто-то из сильных мастеров. Грави был так искренне рад неожиданному приглашению вечно занятой королевы, что ей стало совестно открывать истинную причину.

Сначала представление шло своим чередом. Грави, далёкий от театрального искусства, старательно разглядывал сцену, не замечая, как нервно озирается его спутница.

А потом, когда даже Мэлл немного успокоился, на сцену поднялся он. Ничем не примечательный молодой горожанин. «Что-то у вас тут скучно. Не хватает драматизма», – заявил он, усаживаясь в кресло, с которого вскочил перепуганный актёр. И тут же в проход между рядами рухнула огромная тяжёлая люстра с серебряными подсвечниками. К счастью, никто не пострадал.

– Вот так будет поживее, – улыбнулся он. И пояснил, повернувшись к публике: – Демонстрация искусственности этой границы, которая кажется такой незыблемой. Естественной. Ограждающей зрителей от всего плохого, что может произойти. Только за ней можно проявить великодушное сочувствие героям…

Паника не началась исключительно потому, что он не любил панику. Заставил зрителей замереть и молча смотреть на него.