Княгиня Ольга и дары Золотого царства - Елизавета Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Глазам не верю… – бормотала Володея, оглядываясь. – Там, мнилось, я на том свете, теперь воротилась – опять на том свете. Где же он, тот свет – здесь или там? Не знаешь, Елька?
Эльга лишь закрыла глаза и слабо покачала головой. Родственниц – свою родную младшую сестру Володею, княгиню черниговскую, и двоюродную внучку Прибыславу, княгиню смолянскую, – она привела к себе. Им еще предстоял дальнейший путь по собственным домам: Володее – поближе, а Прибыславе – еще с месяц добираться вверх по Днепру, до Свинческа, стольного города восточных кривичей.
Ее спутницы-киевлянки разошлись по своим дворам, ездивших с ней челядинок Эльга тоже распустила отдыхать. Скрябка, остававшаяся дома с Браней, уже два раза приходила сказать, что баня готова, но усталые странницы никак не могли собраться с силами и встать с дубовых лавок. Точно как там, у Маманта, когда впервые после путешествия сели на свои беломраморные лежанки и стали озираться с изумлением, не находя слов.
«Прямо Золотая палата!» – в прежние годы говорили льстивые купцы, оглядывая цветную посуду на полках у княгини, шелковую занавесь у постели, ларцы, отделанные медью и резной костью. Эльга и сама считала, что жилище у нее красивое и богатое – особенно в сравнении с простыми избами, где даже по праздникам стены украшаются лишь зелеными венками и шитыми рушниками, а посуда вся желтая и бурая, слепленная руками самих же хозяек. Но Золотая палата, иначе Хризотриклиний… Те купцы сами не знали, о чем говорили. А она теперь знает. И если бы кто-нибудь вновь сказал Эльге, что ее просторная изба похожа на Золотую палату, она смеялась бы до слез.
* * *Пожалуй, русам повезло, что приема у василевса им пришлось дожидаться два месяца с лишним. К тому времени когда их привезли в Большой дворец, княгини и боярыни уже попривыкли и перестали визжать и хвататься друг за друга при виде белокаменных статуй и высоченных, как бортевые сосны, колонн. Если бы их прямо сразу по приезде позвали в Мега Палатион – да они не то что слова бы там не вымолвили, а и дойти бы не дошли! Осрамились бы сами и всю Русь осрамили навеки веков! А так им хватило времени попривыкнуть – если не к самим чудесам и хитростям греческим, то хотя бы к тому, что эти чудеса здесь на каждом шагу. Приучиться молчать, не застывать бдыном и не пучить глаза, даже если никогда в жизни подобного не видел и не понимаешь, что это такое перед тобой.
И все же тем утром, ожидая вестиаритов, русы были сами не свои. Каша ни у кого не лезла в горло; сама Эльга съела чуть-чуть козьего сыра и две ягоды-сики. Наряды, в которых предстанут перед василевсами, все обдумали и передумали неоднократно заранее, но сейчас вдруг показалось, что те никуда не годятся. Дома, на Руси, эти греческие платья вызывали всеобщую зависть как великие сокровища, а здесь?
– Это мне свекор подарил, а у него из добычи Олеговой! – жалобно говорила Святана, глядя на свое платье желтого шелка с вытканными коричневатыми цветами в узорных кругах. – А вдруг узнает кто? Вдруг скажет: мое это?
– Да хозяин помер давно! – утешала ее мать, Ута. – С Олеговых-то времен…
Эльге пришлось пройти по китонам-опочивальням, где обжилась женская часть ее посольства, и самой показать пальцем, кому что надеть. Иначе собирались бы до вечера.
Ей не приходилось выбирать наряд: вот уже много лет она ходила в платьях лишь белого и синего цветов. И теперь, когда прибыли уже знакомые ей «львы» этериарха Саввы – с копьями, в белых плащах и золоченых шлемах ради важного события, – она вышла на мощеный двор, одетая в белую далматику с отделкой голубого самита и жемчужным шитьем. Под платьем на ней еще была та сорочка, в которую ее вчера облачили после купели, и потому волноваться о том, достаточно ли хорош ее наряд, казалось не только глупым, но и греховным. На шитом золотом очелье покачивались тонкие цепочки золотых же подвесок моравской работы, на груди лежало ожерелье из смарагдов и жемчужин – давний, еще предсвадебный дар Ингвара. Не намеренная состязаться с порфирородными по части роскоши и блеска, Эльга осталась довольна своим видом. Но и спутниц понимала: половина гречанок на улицах Константинополя носили такие платья и накидки, за какие любая княгиня отдала бы лет пять жизни.
Этериарх Савва Торгер, в золоченом шлеме, какого Эльга еще не видела на нем, стоял возле носилок. Его торжественный и притом веселый вид отражал важность события, которого она ждала с таким волнением. Даже приподнятые кончики его седых усов сегодня имели задорный вид, светло-серые глаза блестели на морщинистом загорелом лице, будто нынешний день обещал радость и честь и для него самого.
– Рад приветствовать тебя, госпожа Елена, в этот счастливый день – первый день после твоего истинного рождения, рождения во Христе! – Он поклонился, как будто сегодня это доставляло ему особенное удовольствие.
Когда Эльга подошла к носилкам, собираясь сесть, Савва склонился к ней и произнес, понизив голос:
– Тебе следует знать: ради сегодняшнего приема открыли Магнавру.
– Что? – Эльга обернулась. – Что открыли?
– Магнавру. Это самый старый из дворцов, в его палате для приемов стоит Трон Соломона. Ею сейчас пользуются редко, только для самых важных случаев. Сегодня не было царского выхода, как положено по утрам, и сейчас, пока ты еще едешь, весь синклит облачается в золоченые мантии, а препозит уже приготовил хламиду и венец для облачения владыки. Полагаю, богохранимый василевс намерен поразить тебя своим величием.
Последние слова Савва произнес полушутливо, но при этом смотрел на Эльгу весьма многозначительно.
– Чтобы мы от такой роскоши пустили «теплого» в штанину, – шепнул Мистина, на правах близкого родича вклинившись между княгиней и этериархом.
Эльга с трудом подавила беспокойный смех. Мистина тоже надел лучшее платье: белый кафтан, с отделкой из красновато-золотистого узорного шелка во всю грудь, с золотыми пуговками до пояса, греческой работы штаны полосатого красно-синего шелка, синий плащ с золоченой застежкой. Нарядный и уверенный, с ухоженной русой бородой, внушительного и привлекательного вида, старший посол при каждом выходе в город собирал с гречанок немалую дань восхищенными взглядами. На его рост и мощное сложение даже Савва смотрел с сожалением: в ряды дворцовых телохранителей-«львов» отбирали крупных парней, но Мистина и среди них выделялся.
Эльга уселась в носилки, Мистина закрыл дверцу, шестеро рабов подняли их на плечи и понесли по мощенной кирпичом дороге от палатиона к гавани предместья Маманта. Свита и вестиариты двинулись пешком. Дорогу к пристани накануне вымели и даже облили водой, чтобы пыль не садилась на цветные одеяния посольства. Пестрое шествие состояло из более чем сотни человек, не считая отроков-гребцов; поглядеть на это сбежались все окрестные жители, бросив работу. После пережитого вчера, во время своего крещения в церкви Богоматери Халкопратийской, сегодня Эльге хотелось бы поменьше шума и побольше покоя. Но не она здесь решает, что и как будет происходить.
День предстоял очень длинный. Асикриты Артемия Конда, логофета дрома, подробно рассказали княгине и свите о порядке приема и не отстали, пока не убедились, что все русы всё уяснили.
– Обычно дворцовые служители вводят послов в триклиний под руки и показывают место, где надлежит остановиться и приветствовать василевса, – объяснял Эльге помощник логофета дрома. – Твоя светлость желает, чтобы тебя вели под руки?
– Меня не нужно вести под руки. – Эльге не хотелось выглядеть немощной, будто древняя бабка, которую не держат ноги, и она надеялась справиться без посторонней опоры – а к тому же брезговала теми безбородыми скопцами, которые намеревались ее вести. – Я смогу дойти сама.
Асикрит лишь покачал головой, но не стал ее разубеждать. А он-то знал, зачем заведен этот мудрый порядок!
Приемов на сегодняшний день предстояло целых шесть, из них Эльге придется участвовать в пяти. Кириэ Иису Христэ, фээ му![4] Лучше не думать, что станет с ее головой и ногами к окончанию этого дня. Разве что укрепит ее силы помазание святым миром, еще не смытое с тела. Ведь ей предстоит непростой разговор. Чтобы сохранить ясную голову, пожалуй, стоит поменьше глазеть по сторонам.
Уже в носилках Эльга опомнилась: надо было поблагодарить Савву за предупреждение. Он истинный друг ей, хоть и слуга василевса. Но Савва со своими помощниками возглавлял шествие, и сейчас она уже не могла ничего ему сказать.
* * *Когда двадцать лет назад Эльга приехала в Киев, там еще жили два-три участника давнего посольства в Царьград Олега Вещего. Один из них, Лидульв, тогда уже старый и больной, почти не владел ногами, зато отличался гостеприимством, и целыми днями у него на дворе шла гульба. Лидульв часто рассказывал молодежи о Царьграде, о том, как русские послы посещали золотые палаты «василеса» и что там повидали. «Такое дерево стоит золотое возле места василесова, а на нем и веточки, и листики – все из чистого золота. А на каждой веточке птичка сидит золотая, у одних глазки смарагдовые, у других – из лала или еще какого камня самоцветного. На ступенях места царского стоят звери разные, и тоже все из золота! Василес платком взмахнет, скажет им – пойте! – птички поют, звери рычат, хвостами машут! Впереди у него сидят два золотых льва – это как псы огромные, с бычка ростом, а на шее у них такая шерсть растет густая, будто воротник из кудели…» Почти все время Лидульв был нетрезв, и его хоть и слушали с увлечением, но не верили. Птички золотые, да еще и поют! Псы в воротниках из кудели – тоже золотые, и рычат! Силен старик в уши заливать!