Простодушны и доверчивы - Александра Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, не могли? — уныло пробормотала Лёка, проследив взглядом за очередным прыжком визжащей от восторга сестры.
— Не отпустил бы, — сердито покосилась бабуля на ликующее чудо-юдо.
Который присоединился к Ветке в её безумных экспериментах над собственным новым телом. И, видимо, над обновлённым духом — чем бы случившееся ни было. Эта парочка — кстати, как-то подозрительно быстро научившаяся понимать друг друга с полувзгляда — от души бесилась. То ныряла рыбками в тонкие огненные кольца разыгравшегося кнута-самобоя, то прыгала через него, как через скакалку.
— Что старый, что малый, — проворчала бабуля, всё ещё сердясь.
— Что будем делать? — вздохнув, спросила старшая сестра, всей душой не желавшая потерять младшую.
А эта угроза надвигалась так же неотвратимо, как обращение Ветки во что-то непонятное. И бабуля всё сразу же поняла:
— Тебе решать.
Обронила, словно невзначай, будто что-то обыденное. Не посмотрела на внучку, не взяла за руку — как всегда, когда у той было пакостно на душе.
— Не отпускать же её… одну, — пробурчала Лёка, зная, что иначе просто не сможет.
Встрепенулась, вздёрнула подбородок и гаркнула:
— Эй, ты! Чудо лесное!
Дедулька вмиг оказался рядом. Не подбежал, не подлетел — просто пропал там, где секунду назад скакал козлом, и возник прямо перед ней:
— Ну? Чего тебе?
В голове всё роилось, трещало по швам. Подходящие слова никак не складывались во что-то нужное и важное. Ветка в очередной раз взвизгнула, подлетая вверх, и хлестнула кнутом по сосне. Ствол — втрое толще самой баловницы — постоял несколько мгновений, словно осознавая: что же такое над ним сотворили? А потом медленно качнулся и принялся заваливаться на товарищей. Оставшийся пенёк был идеально гладким — практически отполированным.
— Ну? — нетерпеливо и строго понукнул Лёку неопознанный герой древней сказки.
— Принимаю, — вспыхнуло в памяти так остро, что она зажмурилась.
А потом открыла глаза… и ничего такого-растакого не почувствовала. Просто в её зажатом кулаке появилась какая-то вещица. Лёка вопросительно посмотрела на бабулю. Та махнула рукой:
— Давай. Чего уж там. Назад всё-равно не повернуть.
— Интересно, — несмело разжала она кулак, поднося свою чародейную вещицу к глазам.
Это был изогнутый крутой дугой полумесяц. Или серп длиной где-то с мизинец. То ли серебряный, то ли платиновый, то ли ещё какой-то. Не из цельной пластины, а согнутый из тонкого прутика.
— И тебя признали, — с придыханием пробормотал разносчик чудес. — Вишь, как мне повезло? Дождался-таки. Домучился. Ну? — встрепенувшись, нетерпеливо притопнул он. — Чего встала столбом? Доставай уже, не томи.
И вдруг…
Глава 1
Срамна юдоль
— У-у! Логовище змеиное, — прогундосил невзрачный старичок в серой футболке, серых вытертых до белизны джинсах и серой же бейсболке, с которой беспощадно соскребли какую-то надпись. — Туды вас вдоль, в горящу смоль, срамну юдоль, хазарску неволь. Поперёк, наперекосяк да с вывертом! В зад, смрад, чад да смертный хлад! Чтоб у вас повылазило…
Он прилип носом к окну автобуса, таращась белыми, как бельма глазами на высокое здание с огромными тонированными окнами во всю стену. Сплошь изрытое морщинами лицо куксилось, ещё больше старя гневливого дедка. Реденькая пегенькая бородёнка смешно топорщилась, косица на затылке встала торчком, сводя на нет впечатление от его нешуточного ядрёного бешенства.
— Угомонись, — тихонько потребовала Лёка, пихнув локтем разбуянившегося искателя
правды.
В принципе его скла́дные проклятья ей понравились — особенно про «срамну юдоль»: жизненный путь, напичканный жуткими тяготами и сплошным позорищем. От такого, если сбудется, одно спасенье: в гробу. Всё остальное приходяще и уходяще — даже хазарская неволя, из которой можно дать дёру.
Свирепый златоуст мигом угомонился. Сложил сморщенные узловатые руки на коленки — паинька, да и только. Безукоризненное послушание было, пожалуй, единственным его достоинством — жаль, включалось произвольно и бессистемно. А когда включалось, надолго дедка не хватало.
Для этого требовалось занимать его бесконечными разговорами. Всё равно о чём: он в информативном смысле всеядный. И — как с удивлением обнаружилось вскоре после знакомства — весьма хорошо ориентировался в современном мире. Для чего периодически выбирался из своей глухомани к людям — Бог ведает, сколько тысяч лет с тех пор, как перестал быть человеком.
— Нестор Наумович…, — начала процесс торможения Лёка, машинально запуская
смартфон.
Там уж материала для беседы тонны с бесчисленными километрами. За что не зацепись, можно неделю дискутировать, препираясь, обмениваясь мнениями и матами. Которыми, впрочем, древний дух брезговал.
— Ффуф! — фыркнул дедуля, брезгливо сморщив нос.
— Привыкай, — потребовала его жертва и строгая надзирательница. — За пределами дома
ты Нестор Наумович. Бабуля нарочно выбирала, чтоб хотя бы «не» с «на» сохранить. Считает, что так тебе привычней.
— Тоже выдумали, — проворчало существо с экзотическим именем Нешто-Нашто. — Привычно! — передразнил он утешительницу и привередливо прогнусавил: — Раньше как-то обходился без этой вашей контспирации. А тут…
— А тут тебе не там, — настойчиво прошипела Лёка, склоняясь к самому уху бездыханного и бестолкового духа. — Сболтнём твоё прозвище под случайную съёмку с любого сотового, и твоя прикольная кличка разлетится по сетям. Особенно, если кто-то слишком умный заметит, что ты не дышишь. Кстати, не забывай хоть иногда вздыхать.
Ерепенистый, но вполне разумный дух — тот самый, за которым охотились сказочные герои, когда их посылали «туда, незнамо куда, принести то, незнамо что» — нехот согласился с её доводами. Делая своей наставнице огромное одолжение. Не потому, что она вся такая расчудесная, что просто мармелад. А исключительно по причине безграничного доверия к славному — если можно так выразиться — сословию приставников. Так называемых бывалошных, то есть древних людей, ставших заложными мертвецами, приставленными охранять жутко важный клад.
Узнав, что за хрень в неё вселилась, Ветка аж задохнулась в экстазе: она стала особенной! Ах-ах! Приобщилась к великой тайне — дурочка малолетняя. А Лёку покоробило до тошноты, словно её обратили в какого-то упыря, с которого пластами отваливается гнилая плоть. И заставляют перегрызать людям глотки — мерзость какая!
