Скелет в шкафу художника - Яна Розова

Назвав Витуса «красивым мужиком», я имела в виду в общем-то не внешние данные. У меня особое отношение к красоте. Красиво — это внутреннее содержание объекта. Красиво — это особая наполненность простой формы. Говоря языком метафор, для меня красивый бокал не может быть пустым. И говоря о бокале «красивый», я буду иметь в виду прекрасный вкус шампанского, дарящий легкий и веселый хмель. Вот Витус был, как бокал шампанского, который хочется выпить. После таких встреч труднее всего. Очень трудно извалять в дерьме воспоминания о нежности и сладких губах прекрасного, в моем понимании, мужчины!

Ну, достаточно, пора уходить. Все было отлично, спасибо.

Однако, как только я встала, Витус обернулся и спросил с милой улыбкой, обещавшей больше, чем я смогу вынести:

— Уже уходишь?

— Мне пора, муж ждет.

— Кто у нас муж? — с любопытством спросил он, вальяжно переворачиваясь на спину, как сытый кот.

— Художник.

Это была удочка. Кирин должен знать, кого он оттрахал, иначе все коню под хвост!

— И как его зовут?

— Тимур Багров, — мстительно влепила я. Хочешь помучиться? А ведь ты будешь мучиться, ты именно такой!

— Что?! Ты — жена Багрова?

Он сел на постели и даже сделал непроизвольный жест, пытаясь прикрыть свои чресла. Ага, ты относишься к женам друзей, как к музейным экспонатам. То, что с удовольствием вытворял минут сорок назад, теперь кажется тебе преступлением.

— Да, — сказала я, улыбаясь самой гадкой улыбкой из своего арсенала. — Я жена Багрова, а ты — его друг.

— Ты знала? Я думал, ты — проститутка…

— Повезло бы той проститутке! Но я намного хуже, я — шлюха!

У Витуса вытянулось лицо. Он был ошарашен. Я торжествовала, упиваясь отличной работой и легкой, приятной, чуть горьковатой болью, которая поселилась в моей душе. Чудесно, Тимурчик и Витус уже не смогут быть близки, как прежде. Даже если Витус покается и скажет Багрову, что переспал с его женой, все равно былой откровенности между ними не будет! Тимур не признается, что терпит блудливую жену из-за ее денег. Да Витус, со своей чистотой и высокой нравственностью, в обморок ляпнется, вообразив ситуацию, в которой Багров живет последние годы.

Уходя, я даже не обернулась: что еще можно тут сказать?

А бывали моменты еще большего триумфа для меня. Вот, например, Станислав. Это был хозяин крупной фирмы, торгующей в Гродине и близлежащих местечках бытовой техникой. Он сделал шикарный ремонт в своем офисе и решил украсить его живописными полотнами. В качестве ремесленника на заказ он выбрал Тимура, который всегда был рад халтурке.

Я появилась в офисе Станислава якобы по просьбе Тимура. Он встретил меня приветливо, но все поглядывал на часы, пока я не разделась у него в кабинете. Мысль о быстром перепихоне на своем рабочем столе возбудила его. Сидя на подоконнике в студии Тимура и разглядывая первые три готовые картины для офиса Станислава, я выложила мужу, в какой именно позе его заказчик кончил.

Все было бы чудесно, но Станислав оказался мне под стать и, вручив Тимуру деньги после выполнения заказа, положил сверху еще сто долларов, сказав удивленному Багрову, что это за секс с его женой, классной б… Вообще-то, когда Тимур вернулся домой с выразительным синяком под глазом, я решила, что миссия выполнена очень удачно. Татарская кровь взыграла в жилах Багрова, и он влепил Станиславу затрещину, которая была ему возвращена усилиями охранников офиса. Может, он действительно решит развестись, если будет еще и по морде получать после каждого из моих подвигов?

Глава 4

Вернувшись домой после свидания с прекрасным Витусом, я приняла ванну и собралась сварить себе кофе. Мне показалось, что перед уходом я закрыла балконную дверь, но сейчас она была чуть приоткрыта. Странно. Но ничего! Мы живем на шестом этаже, и балконы у нас в доме расположены в шахматном порядке, поэтому перелезть от соседей к нам невозможно.

А может, это папа открыл? Он, кажется, приезжал. Я прошла по квартире, в комнате для гостей горел свет, но было тихо. Я решила отложить приветственный визит — на душе было мерзко, как всегда, после свидания. Я вернулась на кухню.

Наша квартира представляет собой яркий пример папиного безвкусия и моего наплевательства. Тимура можно не учитывать — он никогда ничего не соображал в красивой жизни по причине своего плебейского происхождения.

После маминой смерти папа купил мне однокомнатную квартиру, хотя у меня был мамин дом, и меня он устраивал. Домишко так себе, даже без туалета. Такие дома риэлторы игриво называют «с частичными удобствами». Папа сказал, что когда-нибудь откроет в нем дом-музей, посвященный маме. Это было бы и мне по душе.

Потом я вышла замуж за художника, и он загромоздил своими подрамниками, холстами, этюдами одну-единственную комнату. Меня и это устраивало. Мне нравилось валяться в постели и смотреть, как Тимур работает, но папа счел своим долгом создать нам больше жизненного пространства. Для этого он купил трехкомнатную квартиру по соседству и соединил ее с нашей однокомнатной. Потом занялся ремонтом, отправив нас с Тимуром в дом отдыха. Вернувшись в свою новую шикарную квартиру, я просто заплакала. Ну как жить среди стен, похожих на ледяные глыбы и айсберги? Комнат, в сущности, теперь не было вообще! Был белый лабиринт: белые загородки, стенами этого не назовешь, делили общую площадь на закутки и коридорчики. В одном стояла белая кровать, в другом — мольберт Тимура, в третьем — белый диван и телевизор. На окнах — жалюзи, на полу — ковер синий с белым. В квартире было два входа, но, чтобы не путаться в ключах, мы наглухо заперли один. Единственно умной вещью в белом лабиринте была гардеробная комната. Она располагалась рядом со входом, и все барахло было свалено именно там. Я пыталась наводить порядок в гардеробной раза два-три в месяц, но потом сама же все и захламляла, раздеваясь и разуваясь на ходу и бросая все вещи там, где они упали. В остальном же квартира была крайне неудобная. Нормальным помещением осталась только белая кухня, отделанная по последнему слову кухонной техники со всеми возможными прибамбасами.

Там я обычно проводила свои одинокие вечера.

Сварив себе кофе, я улыбнулась, вспомнив, как пьет кофе Тимур. Кочевник брал кружку, похожую больше на тазик, высыпал в нее половину банки с дешевым растворимым кофе и заливал кипятком. Бурду эту он растягивал на целый день. К вечеру черная изнутри емкость украшала собой стол в его студии. Сколько я ни пыталась приучить его к благам цивилизации — все напрасно. Даже кофеварку ему купила, но…