Когда отдыхают ангелы - Марина Аромштам

Потом прозвенел звонок, и что-то в бедной голове Коляна защелкнуло. Он заметался по классу, отдаляясь от учительского стола и от сумочки, будто вдруг осознал исходящую от них угрозу. А потом и вовсе оказался в последних рядах и, пытаясь замести следы своего нечаянного преступления, куда-то это злополучное зеркальце сунул. Вошла учительница, мы вскочили и замерли рядом с партами. Татьяна Владимировна кивнула, класс дружно выдохнул и опустился за столы, а она привычным движением потянулась к сумочке. И не обнаружила там любимого зеркальца.

На лице Татьяны Владимировны вдруг вскипела жизнь, сделав его неузнаваемым, почти некрасивым. Все, даже любимцы-солдатики, почуяли неминуемую беду.

— Кто позволил лазить в мою сумку? — Татьяна Владимировна произнесла это с незнакомыми интонациями.

— Кто взял зеркало?

Кто-то из солдатиков тут же поднял руку.

— Ты?

— Нет, — испугался ответчик. — Это Колян взял. Я видел. Он с ним бегал.

— Не я, не я! — заканючил Колян, и было видно, что ему очень страшно.

— Где зеркало, я вас спрашиваю?

Колян все продолжал ныть и отнекиваться. Было видно: толку от него не добиться. И Татьяна Владимировна, все больше гневаясь, сменила тактику.

— Кто был в классе на перемене? Кто последним видел зеркало? А ну, встать!

Встали почти все. Только четыре девочки остались сидеть.

— По стойке смирно. Руки за голову! Будете так стоять, пока зеркало не найдется.

Мы встали и неуверенно заложили руки за голову. Как в кино про бандитов. Или про террористов. Террористы кладут руки за голову, когда их ловят. Или они сами велят кому-нибудь положить руки за голову.

И так мы все стояли перед Татьяной Владимировной, весь первый класс. Она сидела за столом, листала журнал и на нас не смотрела.

Одна маленькая девочка в последнем ряду вдруг подняла руку и начала ею трясти. Мы всегда так делали, чтобы нас спросили. А девочка не просто трясла рукой, она даже подпрыгивала от нетерпения.

— Я знаю, где оно! Я знаю! — громко зашептала девочка. Ребята стали переглядываться. И учительница, наконец, обратила на нее внимание:

— Я тебя слушаю!

— Вот оно, в ведре!

Все обернулись и посмотрели, куда указывала девочка. Среди бумаг в мусорной корзинке виднелась ручка зеркальца. Колян, осознав, что его разоблачили, страшно завыл и бросился вон из класса.

Татьяна Владимировна подошла к корзинке, извлекла оттуда зеркало, потом вернулась к столу, резко схватила сумочку и тоже быстро вышла. Дверь громко хлопнула. Хотя хлопать дверью было нельзя и учительница постоянно за это боролась. Но теперь она сама хлопнула дверью и ушла. А мы остались стоять «руки за голову». И не знали, что делать. Некоторые мальчишки стали опускать руки и садиться. А девочки все стояли: вдруг Татьяна Владимировна вернется? Но затем сели и они. И все стали разговаривать, шуметь.

Прозвенел звонок. Это был звонок с последнего урока. В обычные дни Татьяна Владимировна строила класс парами и вела вниз по лестнице, к родителям, ожидающим в вестибюле. А сейчас вести нас было некому. Поэтому мы еще немного посидели, а потом кто-то из мальчишек крикнул:

— А что, ребя! Я домой пошел!

Мальчишки похватали портфели и побежали из класса. А за ними — девочки. И так мы гурьбой скатились по лестнице, к удивленным родителям.

Меня ждал дедушка. Он спросил, что случилось. Я объяснила: Колян стащил у Татьяны Владимировны зеркальце, но не захотел признаться. Из-за Коляна нас всех наказали. Татьяна Владимировна сказала: «Встать, руки за голову!» Надо было стоять, пока зеркальце не найдется. «Но зеркальце нашлось?» — осторожно уточнил дедушка. Я сказала, да, нашлось. В мусорном ведре. Потому что Колян не хотел украсть. Он просто немного сумасшедший. Дедушка погладил меня по голове и больше не стал ни о чем спрашивать.

Ночью на меня напали. Кто-то сухой и жгучий, желавший лишить меня стержня. Враг был невидимый и прятался внутри. Он схватил стержень своей горячей рукой и проталкивал в горло, чтобы проделать там дыру. В горле невыносимо скребло. Яне могла сама справиться с врагом и стала звать маму. Мама прибежала, и дедушка тоже пришел. Он сказал, «скорая» будет с минуты на минуту.

Потом появился человек в белом халате, с чемоданчиком. Он потыкал меня в живот холодной трубочкой, заглянул в горло и сделал укол.

— Классическая скарлатина, — спокойно подытожил врач. — Завтра вызывайте участкового. Это за два дня не проходит.

— Скарлатина? Откуда? — мамин вопрос звучал жалобно.

— Как откуда? Сидит за каждым углом. Особенно, в школе. Поджидает, кто мимо пройдет.

— Доктор, как вы думаете, — осторожно поинтересовался дедушка, — это заболевание не может возникать на нервной почве? Когда нервное напряжение является, так сказать, катализатором нарушения иммунитета?

— Скарлатина, батенька, — вирусная инфекция. Обычная детская болезнь, — отрезал доктор. — А про нервную почву — это не ко мне. Это к бабушкам из богадельни. У них там на этой почве чего только не бывает.

Дедушка попытался скрыть разочарование: он привык уважать профессионализм.

После укола жар меня отпустил, и я стала погружаться в спокойную дремоту уже опознанной болезни. «Скорая» уехала, дедушка и мама сидели в кухне, и до меня сквозь сон доносились их приглушенные голоса.

— Иметь в классе больного ребенка… У любого могут не выдержать нервы.

— Никто не спорит. Но надо быть разборчивой в средствах.

— Тридцать человек в классе. После Алины Татьяна взяла еще троих.

— И все сдали деньги на ремонт?

— Нельзя быть таким злопамятным. Она же не в карман эти деньги кладет. Они идут на детей.

— Охотно допускаю.

— Нет, ты не допускаешь. Ты все время хочешь обвинять!

— Ну что ты, Оленька! Я совсем не обвиняю. Просто я с самого начала чувствовал: это не для Алины. Бабушка бы ни за что…

— Хватит, хватит об этом. Ты можешь предложить что-нибудь другое? Что устроило бы тебя, меня, Алину? Не можешь! Так о чем речь?

— Алину нужно забрать из школы. Из этой школы. От этой учительницы.

— То есть ты хочешь, чтобы она нигде не училась. А только слушала байки про лужи и рисовала бородатых неваляшек.

— Бородатые неваляшки, Оленька, — это своего рода шедевр. Такие способности нужно беречь, а не загрублять, как рассуждает твоя приятельница из соседнего подъезда.

— Никакая она не приятельница. Просто знакомая.

— Хорошо. Эта знакомая из соседнего подъезда. А тот, кто загрубляет, совершает настоящую диверсию. Против человечества! Хочет лишить мир писателей и художников. А художники, Оленька, — это главный нерв человечества!

— Тебе сегодня уже объясняли, что нервная почва ценится только в богадельне и не может быть фундаментом будущей жизни! И с чего ты взял, что Алина станет художником? Из-за этих самых бородатых неваляшек? Да может, из нее получится математик!

— Хм… Математика — вершина человеческой фантазии. Это говорил еще Гильберт, про одного своего знакомого: «Он стал поэтом. Для математики у него не хватило воображения!»

— Папа! Ты неисправимый романтик! Твои взгляды на жизнь давно устарели. Но ты продолжаешь настаивать на своем. И всех нас вынуждаешь жить по-своему!

— Оленька, тебе не нравится, как мы живем?

— Пала, мне все нравится. Но что касается Алины…

— Я все-таки думаю, нужно еще поискать для нее учительницу.

— Ты с ума сошел! На дворе ноябрь.

— Ну, карантин по скарлатине, по этой детской болезни, имеющей вирусную основу, все равно кончится не раньше, чем через три недели. Так что у нас есть время.

— Времени нет!

— Кстати… Мне кажется, стоит посоветоваться с В.Г.

— С В.Г.? Что за новости? С каких это пор мы советуемся с ним по вопросам своей семейной жизни?

— Оленька! Ты пристрастна. В.Г. — профессионал. Профессионал с большой буквы. Он вращается в этой сфере.

Мама фыркнула — как всегда, когда дедушка упоминал В.Г. И я погрузилась в сон.

5

В.Г. был новым «дедушкиным приобретением». «Блистательный молодой человек, подающий надежды ученый», по образованию он был химиком. Но В.Г. пришлось выбирать между наукой и стержнем. Он предпочел стержень и пошел работать в школу. А подрабатывал переводами. Когда дедушке понадобилось перевести статьи о достижениях западной фармакологии, ему порекомендовали В.Г.

Добровольный отказ В.Г. от научной карьеры произвел на дедушку неизгладимое впечатление. Как и сам В.Г. — его внешний вид, манеры, стиль общения. И дедушка решил пригласить нового знакомого в гости.

Узнав об этом, дедушкина секретарша Клавдия Ивановна пришла в ужас. Да этот В.Г., он же просто чудовище! Клавдия Ивановна имела право так говорить. Она давно знала В.Г., и именно ее стараниями фирма получила нового переводчика. Но сейчас речь шла о другом — не о его профессиональных качествах, а об отношениях с женщинами. По словам Клавдии Ивановны, не было женщины, устоявшей против обаяния В.Г., за что он снискал себе дурную славу разрушителя женских судеб. Тут Клавдия Ивановна начинала загибать пальцы, пытаясь сосчитать его романы и увлечения. Только крупные! Для мелких не хватило бы суставных косточек. И то сказать: галантный, внимательный. Дамам ручку целует при встрече. Вы представляете? В наше время — целует ручку! Тут у кого хочешь крыша съедет. Даже она, Клавдия Ивановна, чуть было не попалась в его сети. Тут секретарша с трудом подавляла вздох, выдававший то ли благодарность за чудесное спасение, то ли сожаление об упущенных возможностях. А потом вновь принималась урезонивать дедушку: «Ау вас, Виктор Сергеевич, дочка. Молодая, хорошенькая! Да к тому же пережившая жизненную драму. К чему рисковать?»