Море волнуется – раз - Юлия Комольцева

– А что?

– Ничего! Совсем ничего!

Тамара отвела глаза. Сонька натужно пыхтела, будто бы весь день таскала кирпичи. Совесть давила, а не кирпичи вовсе.

– Какие мы подруги после этого, а? – прокурорским голосом воскликнула эта самая Сонькина совесть.

– Никакие, – подал голос Митька, – так что срочно завязывайте дружить!

– Ты достал уже со своими тупыми шутками, понял?

Соня смотрела на него с таким презрением, что Митька понял: в ближайшее столетье их совместное семейное счастье вряд ли возможно. Приуныв, он задумался, как реабилитироваться, и не придумал ничего лучшего, чем сыграть в благородство.

– Давайте встретим ее из института, отвезем ужинать, а потом потихоньку затарим холодильник!

– Тоже мне меценат! Ладка даже от собственного брата нос воротит, – сказала Томка.

– Слушай, а кстати, что там с братом? – внезапно оживилась Сонька. – Вы с ним давно виделись?

Тамарины щеки моментально полыхнули маками. Эта тема была актуальной не сейчас, а в прошлой жизни, в школьных коридорах, где однажды она столкнулась с Ладкиным братом, пришедшим на какой-то дурацкий концерт.

Косая сажень в плечах, солидные очки, прищуренный взгляд, плотно сжатые губы.

Разве могла она после этого выступать?

Тогда, в прошлой жизни, сердце неслось вскачь, и восторг не утихал ни на секунду, и неистовая надежда на счастье разделенной любви горела в груди, а потом были тихие слезы, и сострадательные взгляды подруг, и глупые советы, и клинья, которыми она мужественно вышибала его из сердца.

Оказывается, до сих пор только и делала, что вышибала.

А может, покраснела просто от духоты? Тоже причина уважительная.

– Так что, – потрепала ее Сонька, – давно вы виделись?

– Я не помню, – соврала Томка, – кажется, на прошлой неделе мы у Ладки столкнулись.

– Понятно, что у Ладки, где бы вам еще сталкиваться! – воскликнула Соня. – Аполлон у нас мужчина деловой и жутко занятый, по тусовкам не бродит.

– Аполлон?! – растерянно моргнул Митька. – Он что, красавец такой?

Тамара покраснела пуще прежнего и сказала, что так и есть – писаный, писаный красавец!

Сонька добавила, что Ладкин брат, по паспорту действительно Аполлон, в просторечьи зовется Пашкой. Родители – бывшие спортсмены – и с ним, и с дочкой обошлись весьма сурово. Один – Аполлон, другая – Олимпиада. Сразу ясно, что семья оригинальная и шибко веселая.

– А чего ты про Пашку вспомнила? – вроде как небрежно спросила Тамара.

– Думаю, как Ладке помочь, – нахмурилась та. – Можно объединиться и всем вместе взять над ней шефство.

Тимур и его команда, подумалось Митьке, но он промолчал. Решили поиграть в благотворительное общество «Надежда медсестер», пусть играют. Все лучше, чем на мужиках виснуть с утра до ночи.

– Может, ты с ним встретишься?

– С кем? – испугалась Тамара.

– Ну, с Пашкой.

– Зачем? Что я ему скажу? Мы всю дорогу только погоду и обсуждаем.

Хотелось бы, конечно, это исправить. Но в присутствии Ладкиного брата обычная Тамарина уверенность бросала ее на произвол судьбы, улетучиваясь без остатка. И снова, как в десятом классе, невозможно было выговорить ни словечка, ни посмотреть в глаза, ни сохранить нормальное выражение лица. Глупая улыбка расползалась от уха до уха, и Пашка наверняка был убежден, что подруга сестры – натуральная идиотка.

Нет, не может она с ним встретиться! Нет, нет и нет.

– Да, да, да, – сказала Соня настойчиво. – Должны мы Ладке помочь или не должны?

– Как помочь? В чем? – простонала Тамара.

– В чем-нибудь. Скажи Пашке, что мы волнуемся, переживаем за нее, что надо предпринимать уже решительные действия, а не смотреть, как бедная девочка убивается на работе и голодает!

– Она у родителей ест, – быстро возразила Тамара. – Ладка же готовить не умеет совсем. Наверное, потому и холодильник пустой!

Минут двадцать они еще спорили, совершенно позабыв о Митьке, в голове которого зрела мысль о возможной мести. Пусть себе планируют благородное дело, у него совсем другой план, и это вполне можно совместить. Хотя бы попробовать.

Самое паршивое, что день никак не хотел кончаться, а спать тянуло неумолимо. Вот прямо тянуло! Голова свешивалась на грудь, глаза то и дело закрывались, и он вздрагивал от собственного храпа.

Кошмар какой-то!

– Темка, ляг ты, Христа ради, – взмолился Еремеич, оттесняя его от штурвала, – сколь уже не спал-то! И чего вообще поперлись? Ну, постояли бы еще денек, отдохнул бы толком.

– Отдохнул, – передразнил Артем ворчливо, – а работает пускай Пушкин Александр Сергеевич!

– Молодец, начитанный, – одобрил старик, – а в книжках вот учат старших уважать и слушаться. Что ты, мне не доверяешь, что ли? Ну то-то, иди давай тогда отсюдова.

Артем знал, что старик прав. Надо выспаться. Из последних сил управлять яхтой – глупо и опасно. Еще в мореходке учили не рисковать попусту, чудеса выносливости не демонстрировать, и лучше вздремнуть пару часиков, чем крутить штурвал трясущимися от усталости руками.

Он потер глаза и вышел из рубки.

Еремеич справится, конечно, это не вопрос. Но Артем до смерти не любил перекладывать работу на чужие плечи. Даже если это сильные и надежные плечи деда.

Дед его вырастил, хотя был вовсе не родным, а каким-то там пятиюродным дядей Артемовой беспутной матушки, которой тридцать три года назад пришло в голову закрутить курортный роман, а результат романа вернуть сюда же, на юг. Кроме Еремеича у нее были, наверное, еще родственники, но ни один из них не горел желанием воспитывать чужого младенца. А деду пришлось. Когда племяшка, каждый год гостившая в его хибарке, прикатила однажды с трехлетним бутузом и в очередной раз пустилась во все тяжкие, Еремеич заявил, что ребенка к такой матери подпускать нельзя. В ответ услышал: «Ну и забирай его себе!» Думал, шутка такая, оправдывал неопытностью и юношеским максимализмом. Но ошибся. Потом надеялся, что молодая мамаша опомнится и приедет за Темкой. Она не появлялась, а вскоре Еремеич понял, что пацана никому не отдаст. Он всю жизнь жил бобылем, и с малолеткой пришлось ему трудновато, особенно зимой – «Никакого же промыслу тебе», уточнял дед, – но они справились.

Артем над стариком любовно подшучивал:

– Не ляпнул бы этой стерве про ее моральный облик, и горя бы не знал!

– Не стерва она, Темочка, просто запуталась баба, – добродушно возражал Еремеич.

И про горе тоже возражал. Какое ж горе, если внук у него вырос?

Да еще какой внук! Местным кумушкам и кумам не снилось даже. Их-то ребятня в большие города подалась, открытки на Новый год и дни рождения слала, в отпуск раз в полвека собиралась. А Артем при нем всегда.

– И при деле, – добавлял Еремеич горделиво. – Да дело-то непростое, благородное! И зарабатывает он хорошо! И жених хоть куда!

Все это было правдой, и соседям оставалось только скрипеть зубами от зависти, и дочерей, еще не укативших в «большой мир» науськивать на Артема Кондратьевича, тридцати двух лет отроду, с высшим образованием, с головой на плечах – плечи вообще отдельного описания требовали! – и с собственной яхтой впридачу. Ну, и со своими тараканами, конечно, у кого их нет?! Главным тараканом Артема была его основная работа. Имея неплохие доходы с яхты, на которой развеселые туристы отправлялись смотреть дельфинов, он зачем-то продолжал служить в МЧС. Пенсию, что ли, обеспечивал? Дело хорошее, правильно Еремеич говорит, но ведь опасно… И грязно, и муторно, и тяжело поди. Отдашь за такого дочку, и вдову получишь.

Впрочем, эти самые соседские дочки не больно-то и рвались за него замуж.

«Страшный же он!» – кривились местные барышни. Старшее же население на подобные замечания досадливо хмыкало и заявляло, что с лица воду не пить. Все это Артему было прекрасно известно, общественное мнение в городе легко и быстро доходило до адресата, к тому же Артем время от времени брился и, стало быть, со своей физиономией в зеркале сталкивался. Зрелище, действительно, было не из приятных. Мало того, что природа слепила ему подбородок лопатой и хищный нос, лоб навесила совершенно гориллоподобный, глаза втиснула так глубоко, что не разглядеть ни цвета, ни выражения, так еще работа свое добавила. Расчищая очередной обвал, Артем рассек скулу и украсился вполне боевым шрамом. Несколько раз в пожарах обгорал, и последствия были видны на спине и на шее.

К тому же ему неохота было ходить в парикмахерскую, и он щеголял почти лысой башкой. Приплюснутые боксерские уши и внушительный затылок с парочкой рубцов добивали местных красоток окончательно. Впрочем, была еще одна деталь, которая приводила их в ужас.

Боязливые взгляды впечатлительных девиц ужасно раздражали Артема. Однако помимо землячек были еще курортницы, жадные до приключений и всяческой экзотики. Наверное, Артем как раз подходил под последнюю категорию – он страшно возбуждал приезжих дамочек своим зверским видом.