Цинковые мальчики - Светлана Алексиевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не говорила я Алексиевич и таких фраз, когда заподозрила о намерении сына попроситься в Афганистан: "Тебя убьют там не за Родину... Тебя убьют неизвестно за что... Разве может Родина посылать на гибель..." Я сама отправила его туда. Сама!.."
Данная цитата порочит мою честь и достоинство, представляя меня двуличным человеком с двойной моралью.
Неверно описан спор между сыновьями. У Алексиевич написано так: "Ты, Гена, мало читаешь. Никогда не увидишь книгу у тебя на коленях. Всегда гитара..."
Спор между сыновьями был лишь в одном: в выборе профессии младшего сына. Гитары у них не было.
Эта фраза Алексиевич оскорбляет меня тем, что она подчеркивает мою нелюбовь к младшему сыну. Я ей такие слова не говорила.
Считаю, что Алексиевич, решив представить события, связанные с войной в Афганистане, не только как политическую ошибку, а и как вину всего народа, тенденциозно, а зачастую и просто домысливала обстоятельства, якобы имевшие место в интервью. Цель ее - преподнести наш народ - солдат, побывавших в Афганистане, их родственников - как людей беспринципных жестоких, безразличных у чужим страданиям.
Для облегчения работы Алексиевич я представила ей дневник сына, однако это не помогло ей изложить обстоятельства действительно документально.
Прошу извинения Алексиевич за искажение подлинного моего материала и за опорочивание моей чести и достоинства в газете "Комсомольская правда"
Без личной подписи Без даты
Из судебного иска Тараса Кецмура, бывшего рядового
В изложенном тексте моего первого искового заявления о защите чести и достоинства не указаны конкретные претензии к С. Алексиевич за ее публикацию в "Комсомольской правде" (15. 02. 90 г.). Настоящим дополняю и подтверждаю его: все, что изложено С. Алексиевич в газетной статье и в книге "Цинковые мальчики", - вымысел и не имело места в действительности, так как я с ней не встречался и ничего ей не говорил.
С выходом статьи 15 февраля 1990 в "Комсомольской правде" я прочел следующее:
"Уехал в Афганистан со своей собакой Чарой, крикнешь "Умри!", и она падает. Если не по себе, сильно расстроен, она садилась рядом и плакала. Первые дни я немел от восторга, что там..."
"Вы, пожалуйста, никогда не трогайте этого, много сейчас умников здесь, почему же никто не положил партбилет, никто пулю себе в лоб не пустил, когда мы были там..."
"Я там видел, как выкапывают на полях железо и человеческие кости... я видел оранжевую, ледовую корку на застывшем лице убитого, да, почему-то оранжевую..."
"В моей комнате те же книги, фото, магнитофон, гитара, а я другой. Через парк не могу пройти, оглядываюсь. В кафе официант станет за спиной: "Заказывайте", а я готов вскочить и убежать. Не могу, чтобы у меня кто-то за спиной стоял. Увидишь гада, она мысль - расстрелять его надо".
"На войне приходилось делать прямо противоположное тому, чему нас учили в мирной жизни, а в мирной жизни надо было забыть все навыки, приобретенные на войне".
"Я стреляю отлично, прицельно метаю гранаты, зачем мне это. Ходил в военкомат, просился назад, не взяли. Война скоро кончится, вернутся такие же, как и я. Нас будет больше".
Практически этот же текст я прочитал и в книге "Цинковые мальчики" с небольшими литературными поправками, где фигурирует та же собака, те же мысли вслух.
Еще раз подтверждаю, что это чистый вымысел, приписанный к моему имени...
В связи с вышеизложенным прошу высокий суд защитить опороченную честь солдата и гражданина.
Без личной подписи Без даты
Из выступления И.С. Галовневой
Мы долго жили за границей, муж там служил. Мы вернулись на Родину осенью восемьдесят шестого. Я была счастлива, что мы, наконец, дома. Но вместе с радостью в дом пришло горе - погиб сын.
Месяц я лежала пластом. Не хотела никого слышать. Все было выключено в моем доме. Я никому не открывала дверей. Алексиевич была первая, кто вошел в мой дом. Она сказала, что хочет написать правду о войне в Афганистане. Я ей поверила. Сегодня она пришла, а назавтра меня должны были положить в больницу, и я не знала: вернусь я оттуда или нет? Я не хотела жить, без сына я не хотела жить. Когда Алексиевич пришла, она сказала, что пишет документальную книгу. Что такое - документальная книга? Это должны быть дневники, письма тех, кто там был. Она мне так сказала. Я ей отдала дневник своего сына, который он там вел: "Вы хотите написать правду, - сказала я, вот она в дневнике моего сына".
Потом мы с ней говорили. Я ей рассказала свою жизнь, потому что мне было тяжело, я ползала на коленках в четырех стенах. Я не хотела жить. У нее был с собой диктофон, она все записывала. Но она не говорила, что будет это печатать. Я ей рассказывала просто так, а напечатать она должна была дневник моего сына. Повесть же документальная. Я отдала ей дневник, муж специально для нее перепечатал.
Она еще сказала, что собирается в Афганистан. Она там была в командировке, а мой сын там погиб. Что она знает о войне?
Но я ей верила, я ждала книгу. Я ждала правду: за что убили моего сына? Я писала письмо Горбачеву: ответьте мне, за что погиб мой сын в чужой стране? Все молчали...
Вот что Юра писал в дневнике: "1 января 1986 года. Уже отсчитана половина пути, и впереди осталось так мало. И снова пламя, и снова забвение, и новый долгий путь - и так вечно, прежде чем свершится воля предназначенного. И память, бьющая плетью пережитого, кошмарными снами врывающаяся в жизнь, и призраки иного мира, иных времен и столетий, влекущие своей похожестью, но иные, не знающие истекших дней. И не остановиться, не передохнуть, не изменить однажды предрешенного - пустота и мрак разверзнется перед отступившимся, ибо, присев отдохнуть, уже не подняться с Земли. И устав, в отчаянии и боли вопиешь к пустым небесам: что там, когда сомкнут круг и путь окончен, и новый мир воссиял в своем величии? Почему мы в ответе за них? Им не дано подняться до блистательных высот, и как бы ни был долог путь, все же дни их уже сочтены. А мы ломаем свои жизни, не зная покоя и счастья, бредем усталые и разбитые, всемогущие и бесправные, демоны и ангелы этого мира..."
Алексиевич это не напечатала, правду моего сына. Другой правды быть не может, правда у тех, кто там был. Она зачем-то описала мою жизнь. Простым, детским языком. Какая это литература? Гадкая маленькая книжонка...
Товарищи, я растила своих детей честно и справедливо. Она пишет, что мой сын любил книгу Николая Островского "Как закалялась сталь". Тогда эту книгу в школе проходили, как и Фадеева "Молодую гвардию". Все эти книги читали, они были в школьных программах. А она подчеркивает, что он их читал, знал отрывки наизусть. Для чего ей нужно об этом писать? Она хочет показать его ненормальным. Фанатичным. Или она пишет: он жалел, что стал военным. Сын мой вырос на полигонах, он пошел по стопам отца. У нас деды, все братья отца, двоюродные братья - все в армии. Военная династия. И в Афганистан он поехал, потому что он был честный человек. Он дал военную присягу. Раз нужно, он поехал. Я воспитала прекрасных сыновей. Ему приказали, он поехал, он был офицер. А Алексиевич хочет доказать, что я мать-убийца. И мой сын там убивал. Что выходит? Я его туда послала? И дала ему в руки оружие? Мы, матери, виноваты, что там была война? Что там убивали, грабили, курили наркотики?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});