Рандеву на границе дождя - Мария Воронова

Ольга покорилась. Руслан нежно простился с ней у дверей операционной – и всё. Назад он получил совершенно другого человека.

Волчеткин вздохнул и открыл кладовку, стараясь, чтобы старая дверца не скрипела. Порылся в своем ящике с инструментами и извлек бутылочку виски, обтянутую старыми носками. Воровато оглянувшись, налил себе в чашку и спрятал бутылку обратно. Маме совершенно незачем знать, что сын порой не может заснуть без хорошего глотка. Он и так не оправдал ее надежд, а в ближайшее время разочарует еще сильнее.

Теперь уже нельзя узнать наверняка, почему так вышло. То ли произошла какая-то ошибка при даче наркоза, о которой доктора предпочли умолчать, то ли анестезиологическое пособие прошло гладко, но разбудило дремлющее в Оле безумие… А может быть, не так и не эдак, просто она не вынесла напряжения, того давления, которое обрушили на нее Руслан с Анной Спиридоновной? Как знать… Нет, они ни разу ее не упрекнули, боже сохрани, но для совестливого человека упреков и не нужно. Она чувствовала, как ее милостиво прощают, что она не может дать то, чего от нее так страстно хотят.

После лапароскопии, которая не дала никакого результата, Руслан забрал жену домой, совершенно по-обывательски объяснив ее вялость воздействием наркоза.

Но на следующий день ничего не изменилось, напротив, началось стремительное разрушение психики. Руслан снова заметался от врача к врачу, в надежде хоть как-то это остановить. По злой иронии судьбы, как не смогли определить причину Олиного бесплодия, так затруднились и в психиатрическом диагнозе.

В одном только все сходились – его жена не станет прежней.

О том, чтобы Ольга вернулась к матери, не могло быть и речи. Как же тогда в горе и в радости, в болезни и в здравии?

Руслан поболтал виски в своей чашке и невесело усмехнулся. Что бы ему вспомнить о святости брачных уз раньше! И сказать: невозможность зачать ребенка – это не твоя вина, а наша общая беда. А может, и не беда, а просто обстоятельство жизни. Мы все равно будем вместе до конца. Как знать, может быть, Оля не заболела бы, и забеременела, и родила… Почему не послушал того старого доктора? Но мы пропускаем мимо ушей самые мудрые советы, особенно если нам советуют терпеть.

От матери Оли толку не было никакого, кроме проклятий в адрес Руслана, мол, довел дочь до сумасшествия. У нее была своя жизнь, в которую занятия с больной дочерью никак не помещались. Время от времени она приходила в гости, но визиты становились все реже и наконец прекратились вовсе. У нее были еще другие дети, вот она и отшвырнула заболевшую дочь, как сломанную куклу.

Хотели взять сиделку, но Оля пугалась незнакомых людей, а Анна Спиридоновна болезненно относилась к тому, что в доме будет хозяйничать чужой, пусть десять раз проверенный человек. Руслан хотел перейти в дежуранты, но мать категорически воспротивилась. Он перспективный хирург и должен делать карьеру. А если уйдет на дежурства, то поставит на себе большой жирный крест, так до пенсии и проработает сутки через трое. Другое дело, она сама: все высоты покорила, пенсию давно заработала, да и молодые наступают на пятки, ждут не дождутся, когда она освободит место. Если не уйдет по доброй воле, могут и какую-нибудь гадость устроить.

Руслан был шокирован. Он любил мать и, что не менее важно, был уверен в ее любви. Но как она с раннего детства уважала его личную жизнь, так и он считал Анну Спиридоновну не удобным устройством для удовлетворения своих желаний, а вполне самостоятельным человеком, для которого любимая работа не менее важна, чем любимый сын.

То, что она готова терпеть в своем доме душевнобольную, уже казалось ему большой жертвой с ее стороны. Но оставить работу…

Руслан пытался ее отговорить, но мать не поддалась. Она вышла на пенсию, оставив за собой только пост редактора в одном медицинском журнале. Когда в соседнем доме открылась частная клиника, Анна Спиридоновна взяла там три часа приема по субботам. Вполне достаточная профилактика маразма, шутила она.

По вечерам и в выходные дни Руслан сам ухаживал за женой. Он смотрел за ней, как за маленьким ребенком, и думал, какие злые шутки судьба играет с теми, кто пытается ее обмануть или сильно докучает ей просьбами. Ты так сильно хотел ребенка – что ж, получай дитя, которое никогда не повзрослеет.

Это уже не была прежняя Оля, и он не мог любить ее, как раньше. Остались нежность и щемящее, иногда мучительное чувство вины. Руслан старался, баловал ее, как баловал бы дочку, угадывая и предвосхищая все желания и с ужасом понимая, что желаний этих с каждым днем становится все меньше. Но она определенно любила его и радовалась, когда он рядом, поэтому Волчеткин всегда спешил домой.

И все же он был молодой мужчина, и ему нужна была женщина.

Влюбленность в Женю настигла внезапно, оказалась острой, очень приятной и короткой.

Он слишком дорожил чистым чувством восторга, которое испытывал всякий раз, встречая Женю в клинике, чтобы испортить все мутной любовной историей, отравленной предательством при любом ходе событий. Руслан наслаждался своей запоздалой юношеской любовью, всеми этими якобы случайными встречами, Жениным смущением, явным знаком того, что она отвечает ему взаимностью. Душа его радовалась этой любви, но тело тридцатилетнего мужчины требовало свое, мучило скверными снами… Руслан просыпался в опустошении и тоске, шел на кухню, пил чай, иногда курил и в темном ночном одиночестве почти убеждал себя в том, что ничего не будет плохого, если он сойдется с Женей.

Потом встречал ее на работе, смотрел в глаза и отступал. Обмануть эту благородную натуру было бы слишком тяжким грехом… Руслан думал о том, чтобы навести порядок в своих делах, признать жену недееспособной, расторгнуть брак и жениться на Жене. Это просто юридическая формальность, ведь всем ясно, что Оля больна и давно не жена ему. Но мама считала иначе, узы брака священны, тем более брака венчанного. И вообще, самое отвратительное, что может сделать человек, – это бросить в беде того, кто доверился ему. Руслан с Анной Спиридоновной остались единственными людьми, которых Оля узнавала и любила, нигде в другом месте она жить бы не смогла. Как-то Руслан попытался положить ее в клинику на несколько дней, вдруг удалось бы достичь хоть небольшого улучшения, но Оля так плакала, что вечером он забрал ее домой.

Привести в дом другую женщину значило оскорбить мать и вообще обречь всех на несчастную жизнь на грани патологии. А если появится ребенок? Об этом даже страшно было подумать…

Поселиться с Женей отдельно, оставив Ольгу на мать, и для очистки совести нанять сиделку? Это значило бы предать и мать, и жену. Иногда цена счастья – подлость, а цена несчастья – мужество.