Смерть Канарейки - Стивен Ван Дайн

– Конечно, – согласился я с поспешностью, которая, боюсь, в большей степени обусловливалась чисто эгоистическими мотивами. Канарейка. Нельзя было найти в городе жертвы, чье убийство возбудило бы больше волнения.

Поспешив к двери, я позвал Карри и велел ему немедленно разбудить Ванса.

– Боюсь, сэр… – начал Карри с вежливым поклоном.

– Можете не бояться, – вмешался Маркхэм. – Я беру на себя всю ответственность за то, что бужу его в такое время.

Карри почувствовал важность положения и удалился. Через минуту Ванс в шелковом кимоно и сандалиях появился в дверях комнаты.

– Господи помилуй, – приветствовал он нас, с изумлением глядя на часы. – Вы что же, ребята, еще не ложились?

Он неторопливо прошел к камину и выбрал из маленькой флорентийской табакерки сигарету с золотым обрезом. Маркхэм прищурился, ему было не до легкомысленной болтовни.

– Канарейку убили! – выпалил я.

Ванс сдержался и бросил на меня пристальный взгляд.

– Чью канарейку?

– Маргарет Оделл нашли задушенной сегодня утром, – резко вмешался Маркхэм. – Если вы, закутанный в свою благоухающую вату, слышали о ней, то можете себе представить значение этого убийства. Я сам собираюсь заняться этими «следами на снегу», если хотите ехать со мной, как говорили в тот вечер, то вам надо поторопиться.

Ванс смял сигарету.

– Маргарет Оделл, да? Белокурая бестия с Бродвея. Очень прискорбно. – Несмотря на его кажущееся безразличие, я видел, что он был заинтересован. – Подлые враги законности и порядка опять досаждают вам, старина. Чертовски неделикатно с их стороны. Извините меня – я должен одеться приличествующим событию образом. – Он исчез в дверях спальни. Маркхэм достал длинную сигару и решительно приготовился закурить ее, а я вернулся в библиотеку, чтобы убрать бумаги, над которыми работал. Меньше чем через десять минут Ванс появился совершенно одетым.

– Bien, mon vieux, – весело сказал он, когда Карри подал ему шляпу, перчатки и трость. – Allons [3].

Мы проехали по Мэдисон-авеню, свернули в Центральный парк и вышли у начала 71-й улицы. Квартира Маргарет Оделл находилась на 71-й улице, 184, и мы не смогли бы добраться до дома без помощи дежурного полисмена, который расчистил для нас проход в толпе, собравшейся на месте происшествия, как только туда прибыла полиция.

Фезерджил, помощник прокурора, ждал в главном холле прибытия своего начальника.

– Это ужасно, сэр, – жалобно сказал он. – Скверное это дело. Да еще в такое время.

Он озабоченно пожал плечами.

– Оно может скоро кончиться, – сказал Маркхэм, пожимая ему руку. – Как идут дела? Сержант Хэс звонил мне сразу после вашего прибытия и сказал, что, на первый взгляд, случай трудноватый.

– Трудноватый, – мрачно повторил Фезерджил. – Он совершенно неразрешимый. Хэс вертится, как турбина. Кстати, его отозвали от дела Бойля, чтобы он мог целиком отдать свой талант этому новому сюрпризу. Десять минут назад приехал инспектор Моран и приказал ему официально.

– Ну что ж, Хэс хороший парень, – заявил Маркхэм. – Мы распутаем это дело… Где эта квартира?

Фезерджил указал на дверь в глубине главного холла.

– Вот, сэр, – объявил он. – А теперь я побегу. Мне нужно выспаться. Желаю удачи.

И он вышел на улицу.

Тут необходимо хотя бы в самых сжатых словах описать дом, потому что своеобразное положение помещения сыграло большую роль в решении неразрешимой на вид загадки убийства.

Четырехэтажный дом, который был сначала особняком, впоследствии был переделан внутри и снаружи, и владельцы стали сдавать внаем прекрасные отдельные квартиры. На каждом этаже было, кажется, по три или четыре квартиры, но верхние нас не интересуют. Местом преступления был первый этаж, на нем находились три квартиры и кабинет зубного врача.

Главный вход в здание был прямо с улицы и вел в просторный холл. В глубине этого холла, напротив главного входа, находилась дверь квартиры Оделл – квартиры № 3. Справа от главного холла на верхние этажи поднималась лестница, а прямо под лестницей, тоже на правой стороне, находилась небольшая приемная, или гостиная, с круглой аркой вместо двери. Напротив лестницы, в большой нише, стоял распределительный щит телефонной станции. Лифта не было. Важной деталью в устройстве нижнего этажа был небольшой проход в глубине главного холла вдоль передней стены квартиры Оделл, кончавшийся дверью во двор. Двор соединялся с улицей узеньким проходом шириной в четыре фута.

На прилагающемся чертеже легко рассмотреть и понять устройство нижнего этажа, неплохо, если читатель запомнит его, так как я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь раньше такой ясный архитектурный замысел играл столь важную роль в раскрытии преступной тайны, сама его простота, легкость его изучения и отсутствие всяких ухищрений служили для тех, кто расследовал дело, удручающим свидетельством того, что загадка угрожала остаться неразрешенной.

Как только Маркхэм вошел в то утро в квартиру Оделл, сержант Хэс выступил вперед и протянул руку. Выражение облегчения промелькнуло на его широком, полном задора лице, и было ясно, что в его отношении к этому делу не было ни враждебности, ни духа соперничества, которые всегда существовали между отделом розыска и прокуратурой.

– Рад, что вы приехали, сэр, – сказал он. Затем он повернулся к Вансу с сердечной улыбкой и протянул ему руку.

– Так, сыщик-любитель снова с нами. – В его голосе слышалась дружелюбная насмешка.

– Совершенно верно, – промурлыкал Ванс. – Как работает ваша индукционная катушка в это прелестное сентябрьское утро, сержант?

– Все в порядке.

Тут лицо Хэса внезапно помрачнело и он повернулся к Маркхэму.

– Скверное это дело, сэр. Какого черта они выбрали Канарейку для своей грязной работы? На Бродвее полно всяких Дженни, которые могли бы улетучиться со сцены и не вызвать ни минуты переполоха по этому поводу, но они должны были обязательно пристукнуть царицу Савскую.

В то время как он говорил, Уильям М. Моран, старший офицер из бюро розыска, вошел в маленькую переднюю и пожал всем руки. Хотя он встречался со мной и с Вансом всего один раз, да и то случайно, он помнил нас обоих и учтиво обратился к нам по именам.

– Очень хорошо, что вы приехали, – сказал он Маркхэму своим мягким, хорошо поставленным голосом. – Сержант Хэс даст вам предварительную информацию, какую вы сочтете необходимым услышать. Я сам еще блуждаю в потемках: я только что сюда прибыл.

– Много же я вам могу сообщить, – проворчал Хэс, провожая нас в гостиную.

Квартира Маргарет Оделл состояла из двух довольно больших комнат, соединявшихся широкой дверью с аркой, завешенной тяжелыми дамасскими портьерами. Дверь из главного холла вела в маленькую переднюю длиной около восьми футов и четырех шириной, с двойными дверями венецианского стекла, открывавшимися в большую гостиную. Другого входа в квартиру не было, и в спальню можно было пройти только через арку из гостиной.

В гостиной стояла большая тахта, покрытая куском парчи и повернутая к камину, а за ней узкий длинный стол из розового дерева с инкрустацией. На противоположной стене, между передней и дверью в спальню, висело огромное зеркало в стиле Марии-Антуанетты, под которым стоял столик из красного дерева на гнутых ножках. За аркой возле большого окна помещался стенвеевский рояль, прекрасно отделанный орнаментом эпохи Людовика XV. В углу направо от камина, стоял письменный столик на витых ножках, и корзина для бумаг. Налево от камина стояло прелестнейшее булевское бюро, какое я только когда-нибудь видел. Несколько прекрасных репродукций Буше, Фрагонара и Ватто висело на стенах. В спальне находился комод, туалетный стол и несколько позолоченных стульев. Вся квартира, казалось, соответствовала беспечному и легкомысленному существу, каким была Канарейка.

Когда мы вошли из передней в гостиную и огляделись, нашим глазам предстало зрелище ужасного разгрома. Казалось, кто-то в безумной спешке перевернул всю квартиру вверх дном.

– Не очень-то чисто они обделали это дело, – сказал инспектор Моран.

– Надо сказать спасибо, что они не воспользовались динамитом, – едко сказал Хэс.

Но не общий беспорядок приковал к себе наше внимание. Как только мы вошли, наши взгляды сейчас же притянуло тело девушки, которое находилось в неестественном полулежачем положении в углу тахты, ближайшем к нам. Ее голова была как бы силой запрокинута назад, а распустившиеся волосы спадали на обнаженное плечо застывшим водопадом расплавленного золота. Черты ее лица были сильно искажены, а само лицо совершенно потеряло окраску, глаза смотрели прямо перед собой мертвым взглядом, рот был открыт, губы втянуты внутрь. На шее по обеим сторонам горлового хряща виднелись ужасные темные синяки. Она была одета в легкое вечернее платье из черных кружев на кремовом шифоновом чехле, а через валик тахты была перекинута вечерняя накидка, отделанная горностаем.