Летний свет, а затем наступает ночь - Йон Кальман Стефанссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта работа — пилотный проект или инновация, мы не уверены, как правильно назвать, — заключается в том, чтобы выслушивать позвонившего, изредка вставляя пару слов или даже целое предложение, и сохранять спокойствие, что бы ни происходило. Вот так просто и одновременно без преувеличения непросто. Некоторые звонят только затем, чтобы поговорить, они одиноки, хотят услышать чье-то дыхание, другие, напротив, чтобы выплеснуть нетерпимость, беспокойство и страх, которые в нас вздымает запыхавшаяся современность. Сольрун полагала, что работа Хельги поможет снять напряжение одним и уменьшит жгучую боль одиночества у других. О стрессе она писала в одном из писем: «…явление, которое накапливается в нас, и его нужно иногда выпускать».
Хельге около сорока, она не замужем, у нее один ребенок и красивая, гибкая шея. Отец ребенка, фермер с юга, много думает о ней, о ее шее, которую часто целует в мыслях, и мы, наверное, тоже. Хельга очень довольна своей работой, она погружается в фолианты по психологии, читает книги, где анализируется современность, многие из них на английском, и благодарна судьбе за то, что больше не работает в вязальне. Бывают, конечно, тяжелые дни: люди звонят на взводе и кричат или в ярости поливают Хельгу бранью, они очищаются, после этого им становится лучше, но, порой, когда вечером она дома накрывает на стол, от ее ушей исходит запах гари. Некоторые потом искренне сожалеют, что вышли из себя по телефону, и присылают ей что-нибудь приятное в знак раскаяния, благодарности, расположения. Деревенский таксист Антон привозит Хельге цветы, конфеты, красное вино, картонную коробку пива, бутылку водки, щенка, один раз даже рыжеватого ягненка с глазами, отражающими небо. Щенок стал образцовой собакой, ягненок — красивым барашком, который проводит лучшие моменты своей жизни во дворе у Хельги. Мы всегда рады видеть их хозяйку, упоминаем ее в вечерних молитвах и просим отвести от ее красивой головки черные ругательства, имея в виду не только те ужасные слова, которые орут или говорят в трубку истерзанные нашим временем люди. Мы также постоянно думаем о пяти женщинах, десяти руках, которые не смогли найти работу. С того самого дня, когда станки вязальни погрузили на грузовик, они собираются дважды в неделю, чтобы составить друг другу компанию и заполнить пустоту, неизбежно сопутствующую безработице. Десять рук в гостиной, десять безработных рук, которые когда-то были частью производственного цикла, оказывали влияние на нашу повседневную жизнь, теперь же видите, какое непростительное расточительство, а время идет. Эти женщины не всегда хорошо отзываются о Хельге, им кажется, что они выполняли бы ее работу лучше и не стали бы обращать внимания на выходки, им не нужны книжки по психологии и рыжеватые ягнята. Они одеты в красные футболки и черные джинсы, десять рук взлетают в воздух как рассерженные пчелы. А тут еще Хельге начали звонить мужчины обсудить проблемы брака, посетовать на жен и нехватку секса; вдовцы, разведенные и холостяки рассказывают об одиночестве. Мы должны пожаловаться в министерство социального развития, говорит одна из женщин, или, может быть, такая работа находится в компетенции министерства здравоохранения. Месяцы приходят и уходят, а женщины все не уверены, они впятером сидят в Сети, смотрят сериалы, кулинарные передачи, ток-шоу. На самом деле следить за тем, что происходит вокруг, — это полноценная работа. Все равно где: на экране телевизора или в жизни деревни, тем более что в последние годы разграничивать становится все труднее. Но это десять безработных рук; столы заставлены тортами, блюдами, запеченными в духовке, кофейниками, завалены рецептами, книгами по самосовершенствованию, популярными романами; это лето, зима, яркий летний свет, черные как смоль ночи.
четыре
Не будь зима такой долгой, а небо темным, здесь бы, на краю земли, едва ли кто-то жил. Зимними вечерами и по ночам Астроном бродит вокруг деревни, не отрывая глаз от неба, иногда вооружившись хорошим ручным телескопом, а если его нет на улице, значит, он сидит у себя на отшибе под большим телескопом, корпит над книгами, некоторые из них на этом древнем языке — латыни, смотрит на монитор и много думает. Волосы его седеют, он очень одарен и понимает в жизни многое из того, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Некоторые из нас приставали к нему с вопросом, видел ли он Бога. Но Астроном отмалчивается, вероятно, ему вполне достаточно неба и латыни, звезды ведь человека никогда не покидают, чего нельзя сказать о Боге. Звезды вездесущи, хотя нам, поглощенным повседневной рутиной, нелегко одновременно говорить о близости и звездах. Рейкьявик очень далеко от нас, Сидней — на огромном расстоянии, но это совсем близко по сравнению с Марсом, до которого двести тридцать миллионов километров, просто недостижимое расстояние для старенькой «мазды» Астронома, на долгих спусках развивающей скорость до ста десяти километров в час. Однако все противоречиво и относительно, большинство слов так сложны, что кружится голова. Например, человек, с которым вместе живешь, иногда оказывается для тебя дальше планеты Марс, и ни космический корабль, ни телескоп не могут преодолеть эту пропасть. Но небом единым никто не живет. С тех пор как закрыли вязальню, прошли годы, и уже лет девять назад Астроном лишился директорского оклада — чем же он зарабатывает на жизнь? Жить нынче дорого, даже если тебя не интересуют насосы высокого давления, широкоформатные телевизоры, новейшее кухонное оборудование. Мы об этом время от времени думаем, но спросить у Астронома прямо не решаемся. Он бродит по земле, высокий, худой, с копной седых волос и бездонными серыми глазами; есть в этом человеке что-то блаженное, в его присутствии невольно приглушают голос, стараются отогнать мысли. Мы задаем ему вопросы о звездах, небе, Копернике, реже о чем-то еще и никогда о деньгах. Даже старуха Лаура не мучает его своими историями, вот бы нам всем так везло. Издалека она похожа на маленькую полужирную букву г, страшно медлительная, но подозрительно активно осаждает нас в кооперативном обществе, банке, медпункте и без предисловий начинает рассказывать о своей жизни, зачастую с середины предложения. А прожила она уже немало: если бы можно было вытянуть годы как ленту рулетки, с легкостью хватило
