Политическая критика Вадима Цымбурского - Борис Межуев

Сразу после речи Буша 11 сентября против «нового мирового порядка» очень быстро возникла своего рода негласная коалиция недовольных. Ее составляли очень разные силы, и в будущем ее представители, пожалуй, уже никогда не отыскали бы возможность найти общий язык. Но в противодействии новому мировому порядку (НМП) их интересы неожиданным образом совпали.

Во-первых, жесткое недовольство НМП выражали американские изоляционисты. Они совершенно не хотели видеть свою страну в роли «глобального полицейского», помогающего решать все конфликты на всем земном шаре, они даже резко выступили против войны в Заливе, испугавшись, что эта военная операция станет прецедентом полицейского вмешательства такого рода. От Америки теперь начнут требовать всякий и всякий раз влезать в любой конфликт в любой точке земного шара. Опасения изоляционистов, кстати, немедленно подтвердились в связи с конфликтом в бывшей Югославии.

Во-вторых, крайне неодобрительно к проекту «нового мирового порядка» отнеслись левые. Мир Буша – Скоукрофта не мог не показаться им слишком статичным, слишком равнодушным к прогрессивным социальным изменениям. Ранее конкуренция сверхдержав создавала предпосылки для прогрессивных изменений в мире, теперь же каждый из реакционных правителей мог сознавать, что впредь никто не будет давить на них с целью внутреннего совершенствования: СССР более не существует, а США теперь занимаются только пресечением межгосударственных агрессий. Понимая, чем может обернуться для левого движения этот чересчур стабильный мир, левые (и прежде всего левые европейские) и начали с 1991 года тихонько шантажировать США, требуя от их руководителей вмешательства в конфликт в Югославии. Мол, вы только тогда народы разнимаете, когда дело касается нефти и Ближнего Востока, а вот как только нефтью не пахнет, вам, оказывается, плевать на страдания этнических меньшинств. В конце концов США пришлось адаптировать свою доктрину «нового мирового порядка» к межэтническим разборкам внутри суверенных государств, что, как осторожно намекнул Скоукрофт, и привело к расширению сферы этого порядка и его последующей дискредитации.

В-третьих, явное недовольство «новым мировым порядком» начал выказывать и Израиль. Эту страну менее всех остальных воодушевило сближение США с СССР и арабскими автократорами во время войны в Заливе. Ей пришлось оплатить этот альянс согласием на мирный переговорный процесс с палестинцами, начало которому было положено в октябре 1991 года в ходе Мадридской конференции по Ближнему Востоку. Это во время холодной войны Израиль мог показаться бастионом свободного мира в окружении просоветских арабских диктатур типа Египта и Сирии. А в «новом мировом порядке» эта страна выглядела уже иначе: агрессором, вопреки решению ООН удерживающим с 1967 года незаконно захваченные территории. Именно поэтому администрация Буша-старшего находилась с Израилем в самых прохладных отношениях, а госсекретарю Джеймсу Бейкеру приписывали даже довольно резкие и совершенно неполиткорректные высказывания против «израильского лобби» в США.

В-четвертых, разумеется, столь же недоволен «новым мировым» был и мир ислама. Ему также пришлось платить за вмешательство в свои разборки «мирового полицейского» довольно большую цену: с 1991 года на территории Саудовской Аравии, недалеко от священных для всех мусульман мест, расположились американские войска, и они неусыпно следили за порядком в этом столь значимом для мировой стабильности нефтеносном регионе. Именно с того самого времени и по этой причине таинственный Бен Ладен переходит из разряда союзников Соединенных Штатов в стан его врагов. Так что два 11 сентября – 1990 и 2001 года – связаны между собой не только по видимости, но и по существу.

Наконец, в-пятых (и остановимся на этом числе, хотя список наших «заговорщиков» можно было бы пополнить), к оппозиции «новому мировому порядку» примкнули и американские «ястребы». Их вождь Ричард Чейни, при Буше-старшем занимавший должность министра обороны, сразу после победы в Заливе и распада Советского Союза заказал своим помощникам, Полу Вулфовицу и Льюису Либби, подготовить альтернативную доктрину, более адекватную ситуации неожиданно возникшего после краха коммунизма стратегического доминирования США над всем миром. Бумага была составлена, и скоро с помощью «Нью-Йорк таймс» о ней узнал весь мир. Америке в ней было рекомендовано препятствовать появлению любой альтернативной военной силы для того, чтобы ситуация «однополярного мира» продолжалась в истории бесконечно. Тогда Скоукрофту и Бейкеру хватило политического влияния, чтобы дезавуировать инициативу Чейни, однако спустя десять лет история повторилась с несколько иным результатом для наших героев и для всего человечества.

Вадим Цымбурский придавал огромное значение тому обстоятельству, что существование Советского Союза в последние два года, прошедшие после формального окончания холодной войны, обозначенного встречей Горбачева с Джорджем Бушем-старшим на Мальте в декабре 1989-го, поддерживалось почти исключительно внешним признанием. Теряя реальную власть в собственной империи, Горбачев пытался сохранить СССР, опираясь исключительно на поддержку Запада. Неизбежной ценой за такую поддержку должно было стать отречение коммунистической империи от своего антиимпериалистического прошлого, от прежней ставки на «суверенитет» освобождающихся от колониального прошлого народов третьего мира, изгнание «беса независимости». Однако полностью изгнать его не удалось, запущенный идеологами коммунистического антиимпериализма вирус «глобальной суверенизации» проник в тело самого Союза и в течение двух-трех лет уничтожил его, а вместе с ним и весь проект нового мирового порядка. В начале 1990-х Цымбурский еще не замечал, что тот же вирус проник в тело самого Запада до такой степени, что его губительные последствия не оценили даже те политики, кто тактически был вынужден делать ставку не на уничтожение партнера США по «мальтийскому проекту», но на его сохранение, хотя и в ослабленном состоянии.

Варваризация и трайбализация мировой системы после распада СССР увеличивались с неуклонностью энтропии – здание миропорядка было подточено и разъедено изнутри, но этого, увы, не сознавали люди, силою случая оказавшиеся на вершине глобальной власти. Чтобы оценить степень исторической неадекватности тогдашних вершителей судеб, полезно полистать совместную книгу президента Джорджа Буша-старшего и его помощника по национальной безопасности Брента Скоукрофта, вышедшую на русском языке под заглавием «Мир стал другим». Читатель не обнаружит в ней ни следа, ни малейшего признака сознания или предчувствия катастрофы. Он не найдет на ее страницах ни коварных планов по уничтожению «империи зла», ни более или менее ясного представления о посткоммунистическом будущем. Зато он увидит случайные, в целом растерянные реакции слишком реалистично, слишком прагматично мыслящих людей на свершающиеся на их глазах гигантские события. Эти люди как будто безоглядно следовали политической конъюнктуре.

«Моей первой реакцией на последний спуск флага СССР с флагштока Кремля была гордость. Мы сыграли свою роль в подготовке благополучного исхода этой великой драмы», – признается генерал Скоукрофт. «Я почувствовал огромный заряд, наблюдая за окончательным распадом Советского Союза. Мне было приятно видеть, как возобладали свобода и самоопределение – по мере того, как республика за республикой заявляли о своей независимости»[10], – вторит ему, вспоминая декабрь 1991 года, его бывший босс. «Новый мировой порядок» устами его незадачливых строителей сам выносил себе смертный приговор. Момент торжества либерального глобализма уходил в вечность.

«Восстановленный миропорядок» – по следам Киссинджера, Меттерниха и царя Хаттусилиса

Первый политологический текст Цымбурского «Эстонские заметки» появился в сборнике «Ожог родного очага», изданном в 1990 году издательством «Прогресс» под редакцией тогдашних соавторов ученого, бывших филологов Гасана Гусейнова и Дениса Драгунского. Побывав в Эстонии в первой половине января 1989 года в числе участников проходившей в Таллине советско-американской встречи по вопросам взаимозависимости, Цымбурский оказался вовлечен в гущу тогдашних дискуссий о «левых» и «правых» стратегиях перестройки, о национальной специфике демократических преобразований и так далее. Филолог, еще только приступавший к политологическим исследованиям, отметил, что риторика эстонских борцов за «демократизацию» с национальным лицом мало чем отличается от аргументов и лозунгов московского националистического общества «Память». Более того, одним и тем же словом «сталинизм» в разных республиках Союза маркируется пренебрежение этническим началом в ходе демократизации и постановка этого начала во главу угла.