Роковая ночь - Хелен Бьянчин

В ответ она только слабо улыбнулась. Какая-то часть ее была готова попросить Криса повернуть обратно. «Возьми себя в руки», — велела она себе. Это всего лишь один вечер. Несколько часов светской беседы, хорошего вина и изысканной еды.

Роуз-Бэй был районом роскошных домов самых разных архитектурных стилей, но все они, безусловно, принадлежали не просто богатым, а очень богатым людям. Величественные, пришло Мии на ум определение.

Крис затормозил у высоких чугунных ворот, за которыми была видна широкая подъездная дорога, ведущая к двухэтажному дому в колониальном стиле из кирпича кремового цвета. В довершение картины несомненного богатства живущих здесь людей Миа заметила роскошный «майбах», припаркованный на стоянке у дома. Обтекаемые формы и элегантность делали его безусловным королем в семействе «мерседесов».

— Вижу, ты под впечатлением.

Крис произнес это без особых эмоций или удивления, просто констатировал факт.

— А не должна? — Миа посмотрела на него, отметив непроницаемое выражение красивого лица.

«Порше» резко затормозил рядом с «майбахом».

— Это всего-навсего вещи, — тихо сказал он. — Материальные блага, накапливаемые и передаваемые из поколения в поколение. Очевидное свидетельство благополучия и успеха.

— Которые ты ненавидишь?

— Не в этом дело. Просто предпочитаю не использовать семейные связи, а добиваться успеха сам. — Он отстегнул ремень безопасности и дождался, пока Миа сделает то же самое.

— Что ж, пойдем.

— Навстречу судьбе? — пошутила Миа, не представляя себе, насколько пророческими окажутся ее слова.

Несколько мгновений спустя они уже входили в огромный двухуровневый холл, выложенный мраморной плиткой.

— Добрый вечер.

Дворецкий! Впрочем, Мию уже ничего не удивляло.

Крис представил пожилого человека.

— Костас работает в нашей семье уже много лет.

— Вся семья в гостиной, — сообщил Костас. Идя вслед за ним, Миа и Крис пересекли холл.

Костас распахнул двустворчатые двери и возвестил:

— Мадам, ваш сын и его гостья.

В большой, изысканно обставленной гостиной находилось три человека — две женщины, сидевшие в креслах, и мужчина, стоявший у стеклянной раздвижной стены. Что-то в его высокой широкоплечей фигуре показалось Мии знакомым, но она отогнала эту мысль, хотя от странного предчувствия спазмом на миг свело желудок.

Младшая из двух женщин поднялась на ноги и сделала шаг навстречу.

— Миа, очень приятно наконец познакомиться с тобой.

— Моя мать, София Каредас, — представил Крис. — Миа Фредриксон.

— Позволь представить тебе мою свекровь, Анджелину Каредас.

Миа повернула голову и наткнулась на пристальный взгляд пожилой женщины, продолжавшей сидеть. «Да-а, от этих острых темных глаз ничего не скроешь», — невольно мелькнула мысль у Миа.

— Миа, — представилась она коротко.

— Мой старший сын Николас.

Мужчина обернулся, и Миа почувствовала, что ее сердце тут же забыло, что должно биться.

Нет! Безмолвный крик родился в глубине ее души. Этого не может быть!

Это, должно быть, ошибка. Не может быть, чтобы брат Криса и мужчина, с которым она провела безумную ночь страстного секса, был одним и тем же человеком!

Но именно так и было. Не зря, значит, в первое мгновение его фигура, рост и широкий разворот плеч показались ей болезненно знакомыми, как и скульптурно вырезанные черты красивого лица и губы, подарившие ей… Миа почувствовала, что ноги готовы подвести ее.

Конечно же, он тоже узнал ее. Она поняла это по его глазам, по чувственному, чуть насмешливому изгибу губ. Видя, как он приближается, она хотела поддаться первому порыву и сбежать, и только гордость заставила ее остаться.

— Миа…

Ее имя в его устах заставило кровь ускорить свой бег, а тело — мелко задрожать, будто в приступе лихорадки.

Понимает ли он, насколько ей дискомфортно? И что хуже, видят ли это остальные?

Ну почему судьба оказалась к ней столь немилосердна? Мало того, что она, поправ все свои принципы, провела ночь с абсолютно незнакомым мужчиной, мало того, что забеременела, и теперь еще… это.

Это не могло привидеться ей в худшем из ее ночных кошмаров.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Миа изо всех сил старалась соблюдать хладнокровие, но чувствовала, что ей это плохо удается.

— Николас. — Имя, слетевшее с губ, прозвучало странно даже для ее собственных ушей. Больше всего на свете Мии сейчас хотелось закрыть глаза, а потом снова их открыть и убедиться, что все происходящее — просто дурной сон.

Во имя всего святого, возьми себя в руки! В ее списке самых неловких ситуаций нынешняя займет почетное первое место, но не в его, похоже.

Разменявший четвертый десяток, Николас Каредас производил впечатление искушенного и опытного мужчины. Немудрено, что он с такой легкостью разрушил возведенные ею оборонительные сооружения, но самое ужасное во всем этом то, что она с радостью позволила ему сделать это. Впрочем, разве у нее был хоть один шанс устоять?

Интересно, а чем была та ночь для него? Было ли у него ощущение, что они две половинки одного целого? Или это только ее нелепые фантазии?

«Несомненно, второе», — иронично подумала Миа.

Итак, ее зовут Миа. Маленькую женщину с темными и шелковистыми, как соболиный мех, волосами, которая умудрилась так глубоко въесться в его душу и тело, как ни одна другая до нее, зовут Миа… Ее запах и вкус, мысли о ней преследовали его с той незабываемой ночи двенадцать недель назад. Они были как невыносимый зуд, как жар, как лихорадка, от которых не было спасения.

Представляет ли она, что он почувствовал, когда проснулся и обнаружил, что она ушла? Или шаги, которые он предпринимал в последующие дни и недели, чтобы найти ее? Или то отчаяние, которое он испытал, когда ни один из них не принес результата? Создавалось впечатление, что она появилась из ниоткуда и исчезла в никуда.

Временами ему хотелось свернуть ей шею, но чаще — самому себе, за то, что не приковал ее к себе и проспал ее уход.

Затем ему стало казаться, что он все выдумал, но нет… его память услужливо хранила чистый и свежий запах ее волос, ощущение ее нежной гладкой кожи под его руками, губами…

А то, как она реагировала на его прикосновения?.. Неуверенность, удивление, просыпающаяся чувственность и, наконец, щедрость, с которой она дарила ему себя. Он очень точно уловил момент, когда ее желание превратилось в потребность и природная чувственность расцвела буйным цветом.

Миа увидела, как вспыхнули и еще сильнее потемнели его глаза. Что это? Насмешка? Злость? Но почему злость, ради бога?