Рассказы - Игорь Безрук

— Как тебе это место? — спросил я его, едва он закончил свою работу.

— Класс! — с восторгом вырвалось у него.

Действительно, пейзаж тут был просто замечательный, да и утро выдалось под стать ему: тепло, ни ветерка, ни низких облаков на небе.

Я снова возвратился в прошлое. Странно, что тот случай с Федором совсем не отвадил меня от ловли рыбы, даже наоборот. Именно с той поры я чаще стал ходить на реку, никогда не возвращаясь домой с пустыми руками. В этом плане я оказался удачливым, как будто река таким образом каждый раз благодарила меня за принесенную ей жертву.

Меня опять вернул обратно Дима:

— Дядь Леш, ты как тут ловишь, покажи.

— Идем, — потянул я его к воде. — Смотри, — стал показывать я, как лучше выбрать место, где лучше забросить, как вести, как подсекать, когда начнет клевать. Он слушал внимательно. С любопытством.

— Ну, давай, пробуй, — подтолкнул я его к краю. Он забросил удочку, пошел за течением, я занялся своими снастями.

Неожиданно Дима завопил в диком восторге:

— Клюнуло, клюнуло! — чуть ли не срываясь на бег.

— Не натягивай её, не натягивай! Попусти чуть! — крикнул я ему и быстро вытащил из сумки подхватку. Рыба, видно, Диме на крючок попалась массивная, он еле удерживал её, то и дело балансируя.

— Не подходи к краю, слышишь, к краю не подходи! — снова крикнул я и поспешил к нему на помощь, видя, как он всё ближе и ближе подходит к обрывистому берегу. Когда я подбежал к нему, он уже почти завис над ним. Я одной рукой схватил его удилище, а другой попытался обхватить его, но Дима внезапно увернулся и с какой-то странной злостью отпихнул меня от себя. От неожиданности я забалансировал, потерял равновесие и свалился с каменистого берега. Каким-то чудом я успел схватиться за выступ и на мгновение удержаться в таком положении. Не понимая действий Димы, я в немом вопросе посмотрел вверх, в его глаза, и он вдруг произнес такое, что я даже речи лишился.

Он сказал:

— Теперь ты вспомнил меня, Леша? — сказал и с вызовом посмотрел на меня. И вопреки всякому здравому смыслу, я узнал в этом охрипшем голосе голос погибшего много лет назад Федора, а в ненавидящем взгляде — его циничный и холодный взгляд. Я в это поверить не мог! Но Дима приблизился к краю и со всего размаху резко хлестнул удилищем меня по руке, с помощью которой я еще кое-как пытался удержаться. Острая боль заставила разжать пальцы, и течение мгновенно подхватило меня, завертело, потянуло за собой. Я еще пытался, как мог, бороться с ним, но от жуткого холода члены мои быстро онемели, и я почувствовал, что больше сопротивляться стихии нет сил.

Последнее, что я увидел, когда пучина на секунду выплеснула меня наружу, — расплывчатый силуэт Димы-Федора, одиноко застывший на фоне блекло-голубого неба. И хотя на таком расстоянии я не мог видеть выражения его лица, я был уверен, что оно горело неприкрытым торжеством.

Да, мамочка

Юра Пронин с огромным удовольствием сделал глубокую затяжку и с блаженством оперся спиной о крепкий ствол невысокой осины. Из пальцев рук его моментально выдрал «травку» кто-то следующий, но Пронин не обиделся на него (таков был обычай), закрыл глаза и словно ощутил, как вверху над ним убаюкивающе зашевелилась тихая крона.

Это был уже третий опыт его общения с этой компанией, но сегодняшний вечер имел особое значение: его должны были представить их голове. До этого Пронин как-то не попадал на него, но теперь всё в порядке. Он чувствовал, что принят, что станет среди них своим.

Он вспомнил свой первый опыт общения с ними. Тогда по дороге в парк, где обычно собиралась эта компания, его новый приятель и одноклассник Санька Скворцов менторски наставлял:

— Ты, Юрок, главное, не дрейфь. Ребята все из нашего района, понятливые, за своих — горой. Для других мы — сила. Против нас — никто. Даже старшеклассники нас боятся.

Они легким торопливым шагом двигались в городской парк, расположенный на окраине Зарайска. Со стороны было любопытно наблюдать за этой комичной парой. Худосочный сутулый Пронин с длинными, почти до колен свисающими руками, с рассеянным, ни на чем долго не останавливающемся взглядом, слушал не доходящего ему и до плеча коротышку Скворцова, казалось, вполуха. Но суетливый, весьма эмоциональный Скворцов впихивал тому имеющийся у него объем информации в оба уха, за два-три пронинских шага успевая очутиться как с левого, так и с правого бока своего задумчивого товарища.

— Вот ты недавно говорил, что у тебя по дороге из школы какие-то хмыри отобрали часы. Был бы ты с нами, поверь, тебя никто и пальцем бы не тронул. Мы бы их, знаешь, как отметелили! Век бы не забыли!

Массивная аркада сталинских времен свободно пропустила их внутрь. Как в продолжение каждой из трех входных арок площадка за входом разветвлялась в глубь парка в трех разных направлениях. Скворцов свернул налево, а метров через пятьдесят и вовсе сошел с тротуара и пошел по извилистой тропинке, скрывающейся в густых зарослях жимолости. Всю дорогу он тараторил, как заведенный:

— Ребята тебе понравятся, вот увидишь. Один Холера чего стоит. Настоящий пацан! Он у нас как бы за главного.

Тогда Пронин не задавал никаких вопросов. В его жизни в конце концов наступил момент, когда нужно было окончательно определиться, кто ты: сопливый недоросток, малёк или юнец, вступающий во взрослую жизнь. Это было не так-то легко. Еще только вчера Пронин сломя голову носился с маломерками в индейцев, воображал себя Росомахой из мультфильма «Люди-Х», с глубоким нескрываемым интересом следил за приключениями Черепашек-ниндзя, но сегодня ему уже стало скучно слушать писклявый лепет своих десяти — двенадцатилетних приятелей, с непередаваемым увлечением обсуждающих, кто из покемонов сильнее: клонированный Мьюто или четверорукий Мэчамп.

На то, что он не по возрасту якшается с малолетками, первым как раз и обратил внимание Скворцов, когда они в последнее время сблизились на почве настольного тенниса. Он-то и предложил свести «переросшего детский сад» Пронина с «настоящими, взрослыми пацанами».

Скучающему всё свободное время Пронину это предложение пришлось по душе. В «Денди» ему давно надоело играть, спортивные секции он не посещал, читать приучен не был.

— Сюда, — потянул его слегка за рукав Скворцов, и высокому Пронину невольно пришлось пригнуться, так как толстая суковатая ветка клена нависала над сплошной стеной кустарника слишком низко. Дальше заросли жимолости немного расступались и открывали небольшую вытоптанную поляну, на которой, образуя полукруг, лежало несколько темных трухлявых бревен. На бревнах плечом к плечу, уставившись в центр поляны, молча сидело пятеро или шестеро мальчишек. Один из них жадно затягивался плотно-набитой цигаркой, затем передавал другому, который, в ожидании своей очереди неотрывно смотрел ему в рот и потом также жадно и ненасытно втягивал в себя дым.

Появление гостей их, видно, совсем не растревожило. Только двое или трое ребят тяжело подняли головы и осоловело окинули пришельцев пустым равнодушным взглядом.

— Привет, быки! — поприветствовал своих товарищей Скворцов и, обратившись к безликой толпе, сказал:

— Вот я к вам Юрка привел, как и обещал. Иди, Юрок, падай рядом, — приблизился он к компании и плюхнулся на свободное место. Пронин присел рядом с ним.

— А где Холера? — спросил тут же Скворцов и, не получив внятного ответа, уверил Пронина, что их главарь будет чуть позже. Впрочем, ни в первый, ни во второй раз Пронинского общения с этой компанией, Холера так и не появился. Первый раз для Пронина был разом приобщения его к коллективу, табаку и «травке».

Пока сигарета с набитой «травой» неторопливо из рук в руки переходила по кругу, Скворцов предложил Пронину затянутся простым «Беломором».

Чтобы не выглядеть в глазах других простаком, Пронин согласился, взял из рук Скворцова сигарету, слегка затянулся и тут же закашлялся: у него вообще это был первый опыт курения, мать ему запрещала даже и думать о табаке. Узнай она сейчас, что её обожаемое чадо закурило, она бы, наверное, разорвала его на части. Но он ведь не должен показать себя слабаком. В первый раз? Кто тогда станет считаться с ним?

Он закашлялся, и тут же вызвал у всех курильщиков смех. Незлобный, легкий, товарищеский. Они все через это прошли, все начинали с этого глубокого, выворачивающего внутренности наизнанку кашля.

Но вот к Пронину подошла и набитая «травой» сигарета.

— Давай! — толкнул Пронина в бок Скворцов, и Пронин, чтобы и дальше не упасть в глазах других, осторожно взял пальцами тлеющий серый цилиндр и медленно поднес ко рту.

Несколько туманных пар глаз голодными зверьками проследили за движением его руки.

Пронин глубоко затянулся и этим дымом, но никак на него сперва не отреагировал, даже голова не пошла кругом. Тем не менее, Скворцов похвалил его и сказал: