Герберт Уэллс - Максим Чертанов

Пока Берти работал в аптеке, ему сильно мешало незнание латыни: Кауэп, тогда еще рассчитывавший, что юный Уэллс станет его учеником, договорился с директором местной государственной школы Байетом о том, что мальчик будет брать у него уроки. Байет был человек умный, мальчишка ему понравился: в отличие от его обычных учеников, тот явно хотел учиться. Так что когда Берти ушел от Кауэпа, Байет временно приютил его. Два месяца он прожил при школе, прослушав курс математики и латыни и самостоятельно по учебнику изучив курс физиологии. Байету способный ученик был не только приятен, но и отчасти выгоден. В те годы британское министерство образования начало внедрять систему вечерних классов: «вечерники», прослушав краткий курс обучения, сдавали экзамены, и за успешную сдачу государство платило преподавателям. В мае 1881 года учащийся Уэллс проэкзаменовался блестяще, порадовав и душу Байета, и его кошелек.

Теперь Берти точно знал, что хочет учиться дальше. Но Сара по-прежнему видела его продавцом. Управляющий «Ап-парка», прослышав о ее затруднениях с сыном, рекомендовал Уэллса своему знакомому Хайду, владельцу большого мануфактурного магазина в пригороде Портсмута Саутси, крохотном курортном городке. Так далеко от дома — сто пятьдесят километров — Берти никогда еще не уезжал. Он пытался взбунтоваться, но слезы Сары вынудили его капитулировать. Взрослый Уэллс пишет, что бунтовал не против матери, а против «порядка вещей», согласно которому дети из богатых семей, бывшие ничуть не умнее его, могли поступать в университеты, тогда как он в четырнадцать лет был обречен на «безотрадное и не сулящее лучшего будущего существование». Его определили в ученики на четыре года — он чувствовал себя приговоренным к пожизненному заключению. Хайд, в отличие от Роджерса и Денайера, оказался прогрессивным и заботливым хозяином, бытовые условия для служащих у него были по тем временам просто сказочные: отдельные комнатки, хорошая столовая, даже библиотека. Но Берти страдал сильнее, чем в прошлый раз. Во-первых, из-за удаленности Саутси от Лондона он не мог по выходным навещать родню; во-вторых, его уже успела поманить иная, лучшая жизнь; в-третьих, он стал старше и понял, что чудес не бывает и спасения ждать неоткуда.

Кассу ему на сей раз, к счастью, не доверили. Он занимался уборкой, приносил со склада товары, бегал в другие магазины с поручениями, иногда относил в банк деньги — два последних занятия его радовали и он старался шляться по городу как можно дольше. Рабочий день длился 13 часов с двумя короткими перерывами на еду. Так прошел год; потом наняли нового юного ученика, и Берти уже не был самым младшим: с поручениями на свободе бегал другой ребенок, а он был вынужден безвылазно торчать в магазине. Он не умел красиво разложить ткань, то и дело удирал на склад, чтобы почитать (не беллетристику, которой была полна библиотека Хайда, а научно-популярную литературу — так он сам себе приказал). Он прятался, его находили; он не мог и не пытался скрыть отвращения к работе. Каждый день он получал выволочку. Чувствовал, что долго не выдержит, ночами думал о самоубийстве, плакал. На праздники — Пасху и Троицу — он ездил к брату Фрэнку, который служил продавцом в Годалминге. Детские ссоры давно забылись, братья были очень привязаны друг к другу. Герберт жаловался, говорил, что не хочет быть продавцом, Фрэнк жалел его, но не представлял, как можно этого избежать.

Возможно, Герберт в конце концов решил бы, что он сумасшедший — никто не понимал, как можно не хотеть служить в магазине, но среди персонала обнаружился юноша, который мечтал стать священником и тоже читал книги. Дружба с ним подтолкнула Уэллса к решительным действиям: он отправил письмо Байету в Мидхерст и просил вновь принять его помощником учителя. Тот согласился. Мать, узнав об этом, пришла в ужас — ведь она уже заплатила Хайду 40 фунтов. Она умоляла потерпеть. Но Берти видел, что если не вырвется из капкана теперь, в дальнейшем сделать это будет труднее, потому что он отупеет и забудет все, что знал. Отец сперва поддержал его; мать объяснила отцу, что он неправ, и тот с легкостью переменил свое мнение. Тогда Берти счел Джозефа предателем. «Этот человек стоит на моем пути», — написал он Фрэнку; некоторые биографы делают из этого вывод о том, что Герберт Уэллс своего отца ненавидел, забывая, сколько ему было тогда лет. Берти впал в отчаяние: «Если жизнь не хороша, зачем жить?» Он принял «твердое» решение покончить с собой и, надеясь, как любой ребенок, что его остановят, сообщил о своем намерении матери. Разумеется, Сара уступила шантажу. В июле 1883 года Берти уехал в Мидхерст. Занятия в школе начинались в сентябре — ему как раз должно было исполниться семнадцать.

Его должность в школе Байета называлась «ассистент-практикант». Байет назначил ему жалованье — 20 фунтов в первый год с последующим увеличением. Он снимал у владелицы кондитерской комнату пополам с другим ассистентом, Харрисом. Хозяйка была добродушна и кормила постояльцев как на убой. Герберт ежедневно присутствовал на уроках Байета, учился у него методике преподавания и параллельно вел уроки: в дневных классах математику, в вечерних — биологию, физику и химию. Педагог из него по-прежнему был не ахти какой: он быстро раздражался и, требуя тишины, начинал отвешивать тумаки направо и налево. Но излагать предмет доступно и внятно Байет его научил, и в этом он даже превзошел своего педагога, поскольку любил и умел все «раскладывать по полочкам» — как раз то, что нужно школьному учителю.

Свою жизнь в Мидхерсте он тоже разложил по полочкам: составил программу самообразования и распорядок дня и повесил на стену. Этот документ будет фигурировать в романе «Любовь и мистер Люишем» (Love and Mr. Lewisham): «Мистеру Люишему надлежало вставать в пять утра, а свидетелем тому, что это не пустое хвастовство, был американский будильник, стоявший на ящике возле книг. Подтверждали это и кусочки шоколада на бумажной тарелочке у изголовья постели. „До восьми — французский“ — кратко извещало расписание. На завтрак полагалось двадцать минут; затем двадцать пять минут — не больше и не меньше — посвящалось литературе, то есть заучиванию отрывков (в основном риторического характера) из пьес Шекспира, после чего следовало отправляться в школу и приступать к выполнению своих непосредственных обязанностей. На перерыв и час обеда расписание назначало сочинение из латыни (на время еды, однако, предписывалась опять литература), а в остальные часы суток занятия менялись в зависимости от дня недели. Ни одной минуты дьяволу с его искушениями. Только семидесятилетний старец имеет право и время на праздность». Программа была всеобъемлющей: в котором часу надлежит чистить зубы и в каком году поступать в университет, к какому сроку выучить тот или иной иностранный язык или «ознакомиться с либеральными брошюрами».

Уэллс говорит, что свои бесчисленные схемы и программы он составлял не потому, что был организованным человеком, а, напротив, чтобы бороться с собственной безалаберностью. «Не могу сосредоточиться, — сказал мистер Люишем. Он снял свои бесполезные очки, протер стекла и сощурился. Проклятый Гораций с его эпитетами! Пойти разве погулять? Не поддамся, — заупрямился он, нацепил на нос очки и с воинственной решительностью, положив локти на ящик, вцепился руками в волосы… Через пять минут он поймал себя на том, что следит за ласточками, скользящими в синеве над садом священника».

Программа предписывала читать только полезные книжки; благодаря этому интеллектуальный багаж Герберта Уэллса был к восемнадцати годам уложен совсем неплохо. Он упоминает в автобиографии книги, которые оказали на него влияние. Прежде всего это работы Александра фон Гумбольдта, немецкого ученого-энциклопедиста: его труд «Космос», публикация которого началась в 1845 году, представлял собой свод знаний по всем отраслям тогдашней науки. «Космос» сильно устарел уже в ту пору, когда Берти Уэллс читал его, но такие книги — где написано «про все» — он всегда очень любил. Другой источник — «Республика» Платона. Крепче всего запали в душу молодому Уэллсу три платоновские идеи: 1) частная собственность — это нехорошо; 2) главнейшая отрасль деятельности государства — педагогика; 3) управлять обществом должен специальный класс интеллектуалов. Е. Н. Орлова, автор книги о Платоне, пишет, что «увлеченный своими высокими идеями о государстве, Платон создал не только воображаемое общество, но и воображаемых человеческих существ. Он лишил их плоти и крови и сделал какими-то ходячими единицами, имеющими значение лишь постольку, поскольку они идут на составление общей суммы — государства»; в этом часто обвиняют и Уэллса.

Дальше он называет Перси Биши Шелли, проповедовавшего политические свободы, Роберта Оуэна, Томаса Мора, Дарвина, разумеется, и, наконец, любимца Льва Толстого, американского экономиста Генри Джорджа, в книге «Прогресс и бедность» доказывавшего, что земля должна находиться не в частной, а в государственной собственности. Все эти идеи Герберт пылко обсуждал со своим соседом Харрисом — оба верили, что справедливое общество появится уже через несколько лет. Он писал, что в Мидхерсте всегда был счастлив: «Думаю, там тоже иногда шел дождь, но мне запомнились только солнечные дни». Но был и черный день — когда ему впервые пришлось сознательно поступиться убеждениями.