Тьмы и просверки. Афоризмы и откровения - Станислав Шуляк

223. Жизнь – лучший из экспонатов в фальшивой коллекции страстотерпца.

224. Я смирен, но цену себе знаю. И смирению своему цену знаю тоже. Моё смирение на все ваши гордости не сменяешь.

225. Заглушить шёпот близких исключительных истин, затоптать цветы благонравия и безудержности, надеть на мир беспрекословный тотальный намордник!..

226. Пусть хрюкают все свиньи, пусть падают все бомбардировщики, пусть плачут все дети, пусть расцветают все цветы! Пусть сгинут все пусть!

227. Велика Россия, а отступать некуда: всюду тоска!

228. Я не совершал никакой ошибки. Я совершил неошибку.

229. Вам скучно? Вам всем скучно? Это оттого, что души ваши сузились, и ощущениям истинным в них тесно, и вот уж ничто пронзительное туда не забредает, по ошибке или от великой бездомности.

230. Отчего колеблется почва? То спазмы политкорректности сотрясают тело нашего несчастного отечества.

231. Да ведь и жизнь твоя – небылица, которую походя нашёптывает тебе Провидение.

232. Вот же опять наступают, теснят гаранты и предсказатели несчастий земли.

233. И всё ж таки продефилировать пред изумлённым миром со своими неминуемыми, измождёнными перлами!

234. Или вы с ума сошли? Как вы, интересно, совмещать собираетесь патриотизм с политкорректностью?!

235. Ты и слово. Взирай на него так долго, пока один из вас от другого не покоробится.

236. Быть культовою фигурой безвестности, субъектом тотальной незаметности и пренебрежения, до конца дней своих обжигать соплеменников огнём своей гомерической грусти!

237. Что, если б все хеопсы, бесконечно переживая свои пирамиды, продолжали существовать только для их (пирамид) прославления?!

238. Человек – раб своего стиля, раб своих привычек, раб своего человеческого, раб своих обстоятельств. Таков всегда и есть свободный человек!

239. Опять в груди что-то бьётся и трепещет, опять там несмелое сердечное музицирование.

240. Похоже, главною валютой нигилиста является выеденное яйцо, коего ничто из сущего не стоит по его (нигилиста) разумению.

241. Человек всё более есть бесхозный предмет в мире, лишённом всевышнего попечения и разумного обустройства.

242. Вечер сгущает страсти и размывает намерения. Ночь приближает к почве и удаляет от неба. Как угадать время суток, более прочих располагающее к мистификациям?!

243. А ну-ка ты не плюй, не плюй в мою креативную подспудность!

244. По тротуару шёл вослед, синхронным шагом, с понурыми пешеходами, с соратниками в заурядности, с паствой бездушия.

245. Стать певцом и отрицателем обезжиренного духа твоего, застрельщиком и прекословником его ядовитых выплесков, стать поэтом подноготных, летописцем безвременного и невероятного…

246. Надо бы уж и Земле расширяться, что ли, коль народы умножаются.

247. Душа моя – полукровка тоски и ярости и полна разнообразных упругих энергий.

248. Суметь расписаться в бессилии и безнадежности. Посчитать сие итогом существования. А не всегда ли это и есть итог существования? Даже у победителей, даже у самых заносчивых, даже у самых знаменитых.

249. А вот же ещё следует преподать миру несколько заскорузлых уроков злословия, зломыслия, злонравия как жанров.

250. Всё же проще освоить иные части речи, чем целое безмолвия.

251. День за днём, год за годом. Вот так всё живёшь и живёшь в измождении от тяжёлой инерции жизни.

252. Быть равнодушным ко всякой символике и безразличным к мистике, зато искать пути мифологизации всякого дня жизни своей, оголтелой, обрыдлой.

253. Ходят, всё ходят мимо, фигуряют своей дурацкой, никому не нужной молодостью!

254. Именно так: русским рождён – значит уже обречён подпевать в хоре вороватости, играть миллионную скрипку в ансамбле скудоумия и безнадежности.

255. Истины мнятся недостижимее эверестов. На самом же деле, никто и не стремится к тем, на дальних подступах уже изнемогающие от горечи и сомнений. Всякому человеку положен предел подвига горечи.

256. Вот картина: в минуту прощания с покойным Пушкиным Гоголь весь в слезах пал лицом на грудь Александра Сергеевича, после быстро расцарапал его грудь ногтями и незаметно съел сердце мёртвого друга своего. Не всё сердце – кусочек. А оттого кусочек, что скандалу боялся. Он вообще боязлив был. Боязлив и меланхоличен. Что в его последующей прозе чувствуется.

257. Сумей, человек, всякий день заурядной жизни твоей уложить в твою конформистскую коллекцию. В твой соглашательский каталог.

258. В споре соскребали жалкие проростки смысла со стенок рассудительности опасными бритвами цитат.

259. Блаженны изрекающие банальности, ибо они умножают рутинное умственное достояние мира.

260. Возвели собор в середину мироздания, а не должен быть собор в середине мироздания, он должен быть на окраине, на отшибе, он должен быть занозою, он должен болеть и тревожить, бередить и беспокоить. Да, именно так: не должно быть никакого покоя от собора; и ни грамма заносчивости не должно быть от него. Не должен собор учить человека заносчивости.

261. «В начале было Слово. И было оно у Бога…» Потом оно стало у Телевизора. Теперь – у Интернета. Хороший удар никогда не пропадает бесследно.

262. Никак не истребить в себе арбитра, арбитра дней твоих прискорбных, мироздания безжалостного…

263. Крепко ж всё-таки нужно не любить мир, чтоб ещё и украшать его афоризмами!

264. Нет такого праздника, нет такой радости, которые невозможно было бы загубить энтузиазмом.

265. Нельзя не поражаться прочности русских людей! Ведь столько в России было реформ, а до сих пор ещё иные в живых сохраняются.

266. После смерти Бога ещё только не хватало истощать себя и мир тотальной доброжелательностью.

267. Трагедия – козлиная песнь. В этом мире фарса и серого юмора, может, и впрямь надо быть скотиною, чтобы петь иные впечатляющие песни?

268. Сомнение в человеке и мире, сомнение во времени и территории, сомнение в мысли и восприятии, сомнение в самом сомнении… Сомнение не ментальная категория, но этическая.

269. Но ведь и молчать нужно так, как будто молчишь одними пословицами. Впрочем, и озарения, действительные озарения бывают безмолвными.

270. Слаб человек, и я слабейший из всех. Моей ярости вашей тишины не сокрушить.

271. Сидя в засаде, мира не выследишь. С шашкой наголо незримого не одолеешь.

272. Любовь кактусоводов кактусовых колючек не смягчает.

273. Да и вообще: все реакционности толп – от гравитации конформизма.

274. Ты пишешь стих, стих пишет тебя. Оба вы в плену у своих креативных бодрствований.

275. Нет в мире территорий, свободных от ветра. Нет в мире территорий, свободных от человека. А были ли при Сотворении мира запланированы ужас и негодование – те, что образуются от всякого пристального взгляда на человека?

276. Иные искать озарения стараются в опасной близости сна или на подступах к умалишённости. Безумие и в находках, и в самом замысле…

277. Бросать, бросать слова на ветер. Но ведь и сама речь – источник ветра. Припомнился давний афоризм: бегущий созидает ветер. По крайней мере для себя.

278. Такой ясный день! Столько всюду света! Что даже солнца лучи кажутся спамом.

279. Вы своей дурацкой толерантностью переломали все кости моей удушливой русскости. Навязчивой и дурманящей русскости.

280. Что за лес, если он не горит? Что за вода, если в ней не тонешь? Что за небо, если не обрушивается тебе на плечи? Что за земля, если не забивается в твоё горло?

281. Не было флага, и это не флаг. Не было гимна, и это не гимн. Не было родины, и это не родина. Всё общественное ориентируется на широкие и на общие места, на самые ничтожные из оснований нации. Никакие попечения не остаются невозмездными, и нации отвечают на таковые равнодушием или восторгом. Нация – сгущённое выражение заурядности мира.

282. Быть божественным наброском, всевышнею пробой пера, каплей реактива в пробирке в нелепых руках прожектёра, ощущать себя вечным понижением, тотальною растратой, картою в рукаве шулера, причём не козырною, но мелочёвкой, предназначенной только для блефа.

283. Стиль – не человек, но лишь его (человека) орудие заносчивости. Человек стиля, человек выбора, человек позы, человек заносчивости.

284. Сюда я больше не ездок. Сюда я больше не ходок. Сюда я больше не Годо.

285. Освоить какую-либо мистическую миссию. Например, миссию лжепророка, духовного фальшивомонетчика или греховнослужителя.