Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе - Шарон Ротбард

Ил. 13, 14. «Тель-Авив идет по стопам Баухауса» – выставка в историческом здании газеты Haaretz, куратор Рахель Сукман, 1994.

Ил. 15. «Город с концепцией: Баухаус в Тель-Авиве». Серия открыток, 1990-е годы.

Ил. 16. «Баухаус: Тель-Авив – Иерусалим». Фотографии Гюнтера Форга, Тель-Авивский музей изобразительных искусств, 2003.

После того как в 1992 году Израильская партия труда вновь стала правящей, Белый город официально покинул оппозиционные задние ряды и стал использоваться в рамках деятельности властей. В соответствии с желанием новой администрации снова увидеть Израиль в семье народов после соглашений в Осло местный интернациональный стиль города мог бы поспособствовать интеграции страны во все более глобализующееся мировое сообщество. В 1994 году фестиваль под названием «Баухаус в Тель-Авиве» дал старт отчаянным попыткам внедрить этот нарратив в международный канон современной архитектуры. Столь важная роль в национальном ребрендинге ему отводилась потому, что для полноценного участия в текущем процессе глобализации – например, чтобы Дэвид Боуи или Мадонна выбрали Тель-Авив в качестве очередного пункта в своем международном турне, чтобы привлечь богатых инвесторов и туристов, – необходимо было сделать Тель-Авив «мировым городом». Членство в элитарном клубе культурных и экономических столиц – где числились Берлин, Лондон, Париж, Нью-Йорк и Токио – требовало от Тель-Авива соблюдения двух условий, которых раньше он выполнить не мог: у города должен быть и деловой, и исторический центр.

Следовательно, с начала 1990-х можно было наблюдать за тем, как одновременно возводятся офисные башни Аялон-Сити – бетонной централизованной застройки, поглотившей участки рядом с шоссе Аялон, и этот параллельный стремительный рост этажей лишь подчеркивал историчность Белого города. Оба проекта так тесно переплелись, что образовали два объекта в одной и той же муниципальной программе функционального зонирования: торговые и офисные пространства перемещались в Аялон-Сити, а Белый город предназначался для досуга и проживания. Аялон-Сити снимал вопрос о высотной централизованной застройке в Белом городе, а в качестве некоего компромисса были разработаны различные механизмы и процедуры, обеспечивающие взаимосвязь этих двух зон. Например, соглашение, согласно которому муниципалитет имел право перенести офисы из нового «исторического центра» в Аялон (для этого достаточно было доказать, что жильцы используют помещения для ведения бизнеса, либо расширить допустимый объем застройки для высоток по другую сторону шоссе) в обмен на то, что условно можно назвать «общественным поручением» – то есть обязательство длительного финансирования реставрации зданий в стиле Баухаус в «Старом городе» Тель-Авива.

В 1980-е мифология стиля Баухаус и Белого города из темы заурядной, на первый взгляд, выставки превратилась в действенный культурный и экономический рычаг, существенно преобразив различные участки Тель-Авива. Поначалу эти изменения коснулись лишь самосознания города, а не его визуального облика, утвердившись исключительно в рынке недвижимости и обыденной речи, звучавшей на центральных улицах. Однако вскоре главным вопросом повестки дня стала реставрация – и при городском управлении был создан новый отдел, который должен был выявлять подлежащие обновлению здания и следить за ходом работ. Со времени выставки Микаэля Левина многое изменилось: Белый город Тель-Авива вошел в пантеон всемирного наследия человечества как образец выдающихся достижений в области архитектуры; при поддержке израильского сообщества архитекторов и дизайнеров и с одобрения ЮНЕСКО Тель-Авив был объявлен всемирным архитектурным достоянием.

Невинная ложь

Однако городская легенда о Белом городе и его зданиях в стиле Баухаус имеет несколько неточностей. И пожалуй, наиболее очевидная касается самого цвета Белого города. Французский архитектор Жан Нувель, впервые побывавший в Тель-Авиве в 1995 году, разочарованно заметил: «Мне говорили, что этот город – белый. Вы видите белое? Я – нет»[11]. Действительно, Тель-Авив правильнее было бы назвать серым: в лучшем случае – тусклым, в худшем – грязным и скучно-монохромным. Более того, программа реставрации нового городского центра под руководством Ницы Смук включала в себя обновление зданий, окрашенных по-разному и чуть ли не во все цвета радуги. Так что вообще сомнительно, что эта территория была когда-либо белой – и вряд ли станет таковой в будущем.

Другая спорная тема связана с местоположением Белого города. Территории, подлежащие сохранению, едва ли совпадают с заявлением муниципальных властей, согласно которому следует беречь все здания, построенные в интернациональном стиле. Согласно муниципальной программе реставрации географический периметр Белого города охватывает улицу Алленби – от улицы Петах-Тиква на юго-востоке до Иерусалимского пляжа на северо-западе. На соответствующей карте две зоны отделяют Белый город от Яффы, которая хоть и не относится к нарративу о Белом городе, но частично была включена в его границы и подчинялась его историографическим правилам. Среди таких зон – крошечный «Красный город», состоящий из районов Ахузат-Байт, Шабази и Неве-Цедек (они четко выделяются благодаря черепичным крышам), и Керем ха-Тейманим (квартал, где живут уроженцы Йемена), каждый из которых, как мы увидим вскоре, заслуживает статуса неприкосновенной территории. Вместе они официально составляют Белый город, а все остальное за пределами этих границ в анналах Тель-Авива просто не значится.

Таким образом, намеренно или нет, но эта линия, очерчивающая «исторический центр» Тель-Авива – его «исторические пределы», почти полностью накладывается на историческую и концептуальную границу, делящую муниципалитет на две части. Если посмотреть внимательно, можно заметить, что эти линии тянутся параллельно уже не функционирующим ныне железнодорожным путям и расположенным рядом Тель-Авивской дороге и дороге Петах-Тиква. Таким образом, они отмечают границу между садами на юге и песчаными пляжами на севере, усиливая впечатление, что Тель-Авив изначально возник на дюнах ex nihilo – из ничего.

И все же достаточно беглого взгляда на другие тель-авивские районы, построенные примерно в то же время, что и Белый город (или даже раньше) – такие как Флорентин, Неве-Шаанан или окрестности улицы Членов, – и мы увидим широчайшее разнообразие строительных стилей, от колониального и ориентального до более ценного ныне интернационального. Если признать, что интернациональный стиль 1930-х был распространен по всему Тель-Авиву, тогда, похоже, нет никаких логических причин отрезать эти кварталы от «исторического города». Более того, в Яффе, которая вплоть до 1948 года была космополитическим центром региона, найдется довольно много построек, которые можно отнести к разновидностям интернационального стиля и модерна, но они в историю Белого города почему-то не вошли.

Важно отметить, что почти во всех профессиональных отчетах архитекторов о Тель-Авиве, в том числе и в версии Микаэля Левина, достаточно осторожно упоминались различные влияния, сказавшиеся на архитектуре города в 1930-е годы. На самом деле никто до сегодняшнего дня не опубликовал научного исследования о Тель-Авиве, где говорилось бы исключительно о его связи с работами в стиле Баухаус. Также нет ни одного сравнительного исследования, в котором бы утверждалось, что архитектурные корни города следует искать исключительно в Дессау или Берлине, а не соотносить их, скажем, с творениями Ле Корбюзье в Париже или – что даже более уместно – Патрика Геддеса в Бомбее. Тем не менее легенда о Баухаусе есть почти во всех подобных комментариях и почти всюду превалирует, пронизывая эти тексты, как подводное течение. В 1981 году, еще до выставки «Белый город», Микаэль Левин опубликовал в престижном ивритоязычном журнале Kav статью под заголовком: «Архитекторы, перенесшие Баухаус в Израиль»[12], где выделял трех выпускников Баухауса, активно работавших в 1930-е годы: это Арье Шарон, Шмуэль Местечкин и Мунио Вайнрауб-Гитай.

Через три года в каталоге, изданном к его выставке, Левин не стал сосредотачиваться на прошедших подготовку в Баухаусе инженерах и дизайнерах и рассказал также о влиянии Ле Корбюзье, Эриха Мендельсона, выставки в Нью-Йоркском музее современного искусства, посвященной интернациональному стилю, кураторами которой были Филип Джонсон и Генри-Рассел Хичкок[13], и даже упомянул об архитекторах местной выучки, таких как Дов Карми и Зеев Рехтер. Пытаясь объяснить привязанность публики к лейблу «Баухаус», Левин предлагал сомнительное утверждение, что студенты этого училища составляли наиболее многочисленную группу в израильском архитектурном сообществе 1930-х[14]. С другой стороны, Ница Смук в своей книге «Дома из песка: архитектура интернационального стиля в Тель-Авиве» заметила, что большинство архитекторов города получали образование либо во Франции, либо в Бельгии, а вовсе не в Германии, но при этом почему-то ограничилась лишь подробным разбором Баухауса и его влияния[15].