И вохровцы и зэки - Юрий Карабчиевский

И так далее, и так далее, до бесконечности. Просто грибоедовское изобилие.

7

И единственная, на мой взгляд, теневая сторона… Я предпочел бы о ней умолчать, но уже слишком нарочитым и очевидным будет факт умолчания. Я имею в виду «серьезного» Галича.

Я знаю, есть, поклонники и у этих песен и они, конечно, в своем праве, но здесь необходимо четкое разделение. Потому что, как те благополучные сценарии писал другой Александр Галич, так и здесь перед нами иной автор, хотя и с той же гитарой и под тем же именем. Эпиграфы из клаccиков, прямые обличения, горечь и пафос. Модуляции голоса, мхатовские паузы, по слогам растянутые слова и прочие средства давления на слушателя. Все серьезно, сурьезно — и все несерьезно, все на цыпочках и в напряжении. Пропускаешь, перематываешь пленку, чтоб послушать следующую, нормальную песню — и мотаешь, мотаешь без конца, потому что мало что скучно — еще и безумно длинно. Это Галич, не удовлетворившись легким жанром, подтягивает себя к высокой литературе. Какая нелепость, какая досада!

Бросьте, так и хочется ему сказать (а уже его, бедного, нет и живых, уже не услышит), бросьте, ну что за самоуничижение! Да ничем она не заслужила, современная литература, этого вашего пиетета, пусть сама еще попробует, дотянется до песен под гитару. Поэзия — до песен Булата Окуджавы, проза и драматургия — до песен Галича. Кто знает, быть может, только здесь, в устном индивидуальном творчестве, осталось еще какое-то место для гармонии между искусством и жизнью.

Здесь осталось место для неожиданности.

Вот уже выясняется, что и гитара не обязательна, как не единственна стихотворная форма. Набрал силу Михаил Жванецкий, и оказалось, что устная эстрадная проза — явление тоже вполне реальное. Краткость, точность, быстрота реакции, блестящий юмор, не лабораторный, а идущий изнутри жизни и быта, да при этом еще — абсолютный слух, да при том — обостренное чувство трагического, то есть то, о чем современной прозе остается только мечтать. Наша невнятная бумажная фраза с ее невыразительной пунктуацией теряется и выглядит просто жалкой на фоне открывшихся интонационных возможностей.

Но видимо, испокон веков в каждом комедианте сидит эта язва, этот, я бы сказал, комплекс Мольера — неудержимое желание сыграть трагедию. Как будто переход в «высокий» жанр — это непременное повышение в чине и ранге. Да ни в коем случае, ничего подобного, не было так ни в какие времена, а сейчас — уж скорее наоборот!..

Но Галич не услышит, его уже нет, а и услышал бы — не послушался.

1979

Примечания

1

Я не против мата, даже, может быть, за, я только против того, чтобы мат был мерилом и выразителем свободы слова.

2

Здесь, надо признать, за последние десять лет произошли серьезные изменения. Ругать теперь дозволено всякого, и мы уже к этому успели прицыкнуть, но зато и роли — кто бы мог подумать! — переменились существенно. Теперь любой беспамятный пьяница, да и трезвый, если ему не лень, проклинает любое начальство, невзирая на уровни; а вот продавцов (кооператоров), евреев, соседей, а также всяких прочих китайцев — кроют теперь как раз писатели и, в первую очередь, деревенщики. Так что все в нашем мире стремится и движется, вот только жаль, не всегда понятно — куда. (Примечание автора, 1990).

3

Здесь, впрочем, сказав о сходстве, справедливости ради, надо хотя бы в сноске сказать о различии: об энергии этого человека, о его безусловной тяге к добру и о том, что десятка три настоящих стихов, тех, что в общем потоке автопародий все-таки он сумел написать, — это вовсе не мало и стоит благодарного слова. (Примеч. автора, 1990)

4

И здесь также за отчетный период изменилось многое. Очередь осмелела и поумнела, и не верит ни в прошлое, ни в настоящее, ни, тем более, в будущее. А проклятья избалованности и развращенности продолжают, конечно, звучать и сегодня — но только из уст все тех же писателей, в том числе и Проскурина. Колбасы, впрочем, по-прежнему нет… (Примечание автора, 1990)