Прощание еврейки - Маргарита Хемлин

- Блюдо, то, с салфеткой. Сашка расколотила. В мастерской склеили. Хорошо вышло.

- А теперь снял? И правильно, нельзя, чтобы в доме была посуда с трещиной, хоть и клееная.

- Да я не снимал. Само упало - и вдрызг! - Иосиф Матвеевич старался говорить ровно.

- Отец, ты что, расстроился? Если б ты меня попросил, я б тебе все сделал, как надо. Алешка вешал? Он не умеет, - Аркадий привычно переключился на сына.

- Нет, Алексей хорошо сделал. По правилам. Ну, разбилось и разбилось.

- Ты брось, отец. Наверное, вообразил черт-те-что. Еще сто лет проживешь, - затараторил Аркадий.

- Да я что, я сто лет проживу. Дело ж не во мне…

Вечером Иосиф Матвеевич развязал узел с осколками и разложил их на кухонном столе. Попробовал собрать - получалось плохо, особенно рисунок на салфетке. Соломенные переплетения обрывались и теперь светились не воздухом, а неровными сколами. Однако занятие захватило.

Сидел над осколками и завтра, и послезавтра, и на третий день. Собирал и снова разбирал фарфоровые кусочки, рассматривал края, вертел.

Завтракать, обедать и ужинать стал в комнате - на журнальном столике, чтобы не тревожить узор.

В субботу пришел Алексей с Сашей.

Алексей кивнул на стол:

- Мне отец звонил. Орал. А я чем виноват?

Девочка радостно всплеснула руками:

- Ой, дедушка, ты играешь в паззл?

Иосиф Матвеевич не понял:

- Что, мое солнышко? Как ты сказала?

- Ну, в паззл! - повторила Саша.

Иосиф Матвеевич недоуменно посмотрел на Алексея.

Тот принялся объяснять:

- Паззл - головоломка. Картинка заранее разрезана, фигурно, чтоб с толку сбить, дезориентировать. Ну, собачья морда или дворец. А труднее всего - небо с облаками. У Сашки полно. Да она еще маленькая - тут усидчивость нужна.

Сашка потянулась к осколкам:

- Дай я!

- Нет, это для взрослых, - перехватил ее руку Алексей. - Дед, ты прибери, пожалуйста, пока она здесь. Схватит - порежется. А то давай вынесу на помойку.

- Я дверь прикрою, на тряпочку, туго-туго. Она не откроет. Мы в комнате чай пить будем, и мультики вместе посмотрим, да, Саша?

Уходя, Алексей шепнул Иосифу Матвеевичу:

- Держись. Нельзя на себе сосредотачиваться. Завтра еще кассет принесу - “Бриллиантовая рука”, “Полосатый рейс”. Только ты позвони, когда отец уйдет - чтоб не столкнуться. С видиком освоился?

- Да-да. Все посмотрел. Хорошее кино, - рассеянно ответил Иосиф Матвеевич.

Сидя за столом, в сотый раз разбирая и собирая осколки, он приговаривал:

- Пазл-мазл*, мазл-пазл.

Резонанс

У Аарона Симоновича была мечта: выступить в программе “Свобода слова” на НТВ. До этого мечтал выступить в “Гласе народа” на том же канале - ему очень нравился Евгений Киселев, а потом Светлана Сорокина. Не успел.

Теперь настала “Свобода слова” с Савиком Шустером - и это вселяло новые, особые надежды.

Девяностолетний Аарон Симонович практически не видел, и потому номер телефона программы набирала 20-летняя правнучка Лиза, студентка.

Она долго разговаривала с кем-то в трубке и по завершении разговора отвечала на немой вопрос всегда одинаково:

- У них сейчас все места заняты. На полгода вперед. Потом позвоним.

Аарон Симонович не сдавался:

- С кем ты говорила? С Савиком?

Разобрать вполне, что и кому говорилось, он тоже не мог, потому что слабо слышал.

- Конечно, с Шустером, - привычно отвечала Лиза (а до этого так же отвечала: с Киселевым, с Сорокиной). - Он сказал, что как только место появится, сам перезвонит. Я дала свой мобильник, а то ты ничего не расслышишь.

Аарон Симонович на время успокаивался.

Каждую пятницу Аарон Симонович включал телевизор и смотрел “Свободу слова”. Улавливая тему, возмущался: “Средневековье! Батареи не работают. Нужно потребовать”. Или: “Что делается в Чечне? Кто это заварил? У нас чеченцы всю жизнь дороги строили - и хорошо. Почему им подряд не дают?”.

Вообще политикой Аарон Симонович интересовался мало. Больше наблюдал за архитектурой и мостостроительством.

- Я с самим Патоном работал! Киев без моста Патона - не Киев! - В Москве Аарону Симоновичу ничего выдающегося построить не довелось, и потому московские мосты не учитывались.

Однажды, еще учась во 2-м классе, Лиза чуть не сорвала занятия в школе: по предварительному сговору все ученики, сидящие в классе, затопали ногами в такт, надеясь, что стены здания задрожат и занятия прекратятся. До полного разрушения школы дети доводить дело не собирались.

Так в голове Лизы уложились рассказы прадеда об опасностях совпадения резонансов.

Резонанс Аарон Симонович считал ключевым явлением. И любое происшествие оценивалось по шкале в два деления: “Хороший резонанс”, “Плохой резонанс”.

Выступлением на “Свободе слова” Аарон Симонович надеялся вызвать грандиозный мировой резонанс.

О сути никому не рассказывал, а только понукал Лизу:

- Ты меня на любую тему устрой, я там свой вопрос сам проведу.

Умирал Аарон Симонович тяжело. Зато дома. Внуки с невестками (детей Аарон Симонович пережил) находились при нем - кто когда мог.

Старик капризничал, просил сельтерской, мороженого кружочком, мацу.

Лиза горевала больше всех.

После очередного ухудшения, когда внук Аарона Симоновича справлялся у специально обученных людей насчет погребения, Лиза зашла в комнату прапрадеда и прошептала ему на ухо:

- Савик звонил. Завтра передача, тебя ждут. Будешь говорить что захочешь.

Ей показалось, что Аарон Симонович приоткрыл глаза. Она даже отшатнулась от неожиданности.

- Дедушка, ты меня слышишь? Ты понял?

- Слы… По…

В ту же ночь Аарон Симонович умер.

На его письменном столе обнаружилась папка, какими он пользовался, должно быть, еще работая в Укрмостпроекте.

Под исчерченными сложенными кальками и листами миллиметровой бумаги - тоже изрисованными, лежали справки о реабилитации “за отсутствием состава преступления”: брата и жены старшего брата Аарона Симоновича, старшего сына и жены старшего сына Аарона Симоновича, датированные 54-м и 62-м годами. Вырезки из газет: про безродных космополитов, про убийц в белых халатах, про долой псевдонимы, про оттепель, про выставку в Манеже, про излишества в архитектуре, про физиков и лириков.

Была и тетрадочка - школьная, в клетку, где содержалось следующее:

“Практика реабилитации получила в Советском Союзе большой размах. Наше правительство не побоялось признаться в допущенных ошибках в период с 37-го по 52-й год (зачеркнуто другими чернилами и поверху толсто написано) в период с 1917 по 1953 год. Все невинно пострадавшие получили справку о реабилитации или могут ее получить. В случае их смерти такую справку могут получить родственники.

Сегодня, когда в нашей стране победила гласность, хочется призвать и весь мир к исправлению допущенных им ошибок в разных отраслях деятельности.

Так, в первую очередь, призываю провести массовую реабилитацию евреев - как нации - без срока давности в любом направлении, вплоть до двух тысячелетий, согласно историческому подходу. И выдать каждому еврею справку о реабилитации - по месту жительства в любой точке земного шара”.

Почерк четкий, “чертежный”. Писалось давно, еще до того, как Аарон Симонович ослеп.

Потом следовали записи крайне невнятные, много зачеркивалось, дополнялось то карандашом, то красным шариком, то черным, то зеленым. Чем дальше - тем непроходимее.

Жаль, что Аарон Симонович не использовал толстый лист с прорезями, “держащими строку” - для слепых. У Николая Островского было такое приспособление, когда он работал над романом “Как закалялась сталь”.

Нога

В 1975 году пенсионеры Александр Семенович и Клара Захаровна собирались уезжать в Израиль.

Несколько лет назад уехал их сын, с огромным трудом. Помогли протесты западной общественности.

Александр Семенович и Клара Захаровна уезжали по статье “воссоединение семьи”.

Сын - по телефону - велел никаких контейнеров не отправлять, взять самое необходимое и налегке проследовать к нему через Вену.

Все время сборов и оформления стариков сопровождали товарищи сына - отказники, знавшие, что и как. Однако на вопрос Александра Семеновича, можно ли брать с собой военные ордена и медали, ответить затруднились.

Александр Семенович требовал немедленной ясности и потому с отказниками-опекунами в скорости переругался, распорядившись, чтоб в их с Кларой Захаровной дела не лезли.

Клара Захаровна звонила по очереди каждому из обиженных мужем, извинялась, просила не оставлять себя и мужа без присмотра.

Недели за три до вылета Александру Семеновичу позвонили с фабрики, где он проработал с 1930-го по 1972-й (с перерывом на войну), и сообщили, что в связи с 30-летием Великой Победы ему как ветерану производства и войны выделили путевку в подмосковный дом отдыха. Заезд через два дня сроком на 14 суток.