Лето бешеного пса - Лансдейл Джо

Трудно было его переходить даже тогда, когда я мог держаться за тросы двумя руками, но нести Тоби, и ночью, и Том со мной, и она еще пытается нести ружье… Да, дело не выглядело заманчивым.

А какой другой выбор? Вернуться назад по той дороге, по которой пришли, или попробовать пройти ниже по реке, где она мелеет, перейти там и вернуться к дороге и к нашему дому! Но мелеет река только через несколько миль, а по лесу идти трудно, а Тоби тяжел, и там сзади что-то за нами гонится. Я не видел другого пути — только через мост.

Я сделал глубокий вдох, ухватил Тоби покрепче и шагнул на первую перекладину.

Мост сразу сильно качнулся влево, потом обратно — еще сильнее. В руках у меня был Тоби, и потому я мог только согнуть колени и попытаться поймать качания. Качающийся мост успокаивался долго, и я сделал следующий шаг — уже осторожнее. На этот раз он качнулся не так сильно. Я вроде поймал ритм шагов, и позвал Тома:

— Наступать надо на середину перекладины. Тогда качается не так сильно.

— Гарри, я боюсь!

— Ничего страшного, — сказал я. — Переберемся.

Я наступил на очередную перекладину, она треснула. Я успел отдернуть ногу. Кусок доски отвалился и медленно полетел в реку. Упал с сильным всплеском, течение подхватило его, он блеснул в лунном свете, и его унесло прочь. Он закружился в черной воде, перевалился через водопадик и скрылся из виду.

А я стоял и чувствовал, будто у меня дно от живота отвалилось. Потом сжал покрепче Тоби и переступил через провалившуюся перекладину на следующую. Мне это удалось, но мост затрясся, и я услышал, как вскрикнула Том. Обернувшись, я увидел, что она выпустила ружье и вцепилась в трос. Ружье упало вниз и повисло между двумя нижними тросами. Мост дико качался, бросая меня то на тросы, то от них, и я уже решил, что не миновать мне падения.

Когда мост успокоился, я опустился на колено, повернулся и посмотрел на Тома.

— Легче, — сказал я.

— Не могу отпустить руки, боюсь!

— Должна отпустить. И ружье должна подобрать.

Много времени прошло, пока Том наконец смогла нагнуться и подобрать ружье. Чуть отдышавшись, мы пошли дальше. Вот тогда мы и услышали этот шум внизу и увидели эту тварь в тени.

Она шла вдоль берега по той стороне, рядом с водой, под мостом. Ее трудно было рассмотреть как следует, потому что она держалась тени, не выходя на свет луны. Голова у нее была большая, и что-то было вроде рогов, а остальное все было темным, как угольная кладовая. Она чуть подалась вперед, будто рассматривая нас, и я увидел белки глаз и меловые зубы, сверкнувшие при луне.

— Боже мой, Гарри! — шепнула Том. — Это Козлоног! Что нам делать?

Я подумал насчет вернуться. Тогда нас будет от него отделять река, но снова придется идти через лес, и не одну милю. А если он где-нибудь переберется, то снова за нами погонится, потому что теперь я был уверен — это он преследовал нас в ежевике.

Если же мы перейдем мост, мы окажемся над ним на высоком берегу, и до дороги будет близко. Здесь его укрытие. Он заперт здесь между лесами и берегами Сабина, потому что проповедники закрыли ему выход к дороге.

— Надо идти вперед, — сказал я.

Еще раз посмотрев на белизну глаз и зубов, я стал двигаться дальше. Мост качался, но теперь у меня были более веские причины идти, и у Тома тоже.

Когда мы приблизились к той стороне, я глянул вниз, но Козлонога больше не видел. То ли смотрел не под тем углом, то ли он скрылся. И все мне думалось, что, когда я доберусь до другой стороны, он уже будет ждать, взобравшись наверх.

Но когда мы перебрались, увидели только тропу, пересекавшую густой лес, озаренный луной. И на ней — никого.

Мы пошли по тропе. Тоби был тяжел, и я старался не слишком его трясти, но так был напуган, что вряд ли с этим справлялся. Он время от времени поскуливал.

Когда мы прошли уже прилично, тропа свернула в тень, где ветви деревьев вытягивались и скрывали землю от лунного света, будто обнимая ее тьмой.

— Я так думаю, если он хочет напасть, — сказал я, — то здесь самое место.

— Так давай туда не пойдем.

— Ты хочешь вернуться обратно через мост?

— Ой, нет!

— Тогда вперед. Мы даже не знаем, идет он за нами или нет.

— Ты видел у него на голове рога?

— Что-то видел. Знаешь, что сделаем? Поменяемся. Пока не выйдем снова на открытую тропу, ты понесешь Тоби, а я — ружье.

— Мне с ружьем лучше.

— Это да, но я могу из него выстрелить, чтобы оно не свалило меня отдачей. И у меня есть патроны.

Том подумала и сказала:

— Ладно.

Она положила ружье на землю, и я дал ей Тоби. Потом подобрал ружье, и мы пошли по темному закруглению тропы.

Днем я много раз ходил по этой тропе. До самого моста, но, кроме того одного раза, я никогда через этот мост не ходил. И ночью в лесу я тоже бывал, но никогда так далеко, и обычно с папой.

Когда мы углубились по тропе в тень, никто на нас не прыгнул, но, приближаясь вновь к освещенному месту, мы услышали в лесу какое-то движение. То же самое, которое слышалось в зарослях ежевики. Рассчитанное. Идущее точно за нами.

Выйдя наконец на освещенную тропу, мы стали бояться меньше. Разумной причины для этого не было — просто ощущение. Лунный свет ничего не менял. Я оглянулся через плечо в только что пройденную нами темноту, и посередине тропы, в тени, увидел его. Он стоял и смотрел.

Тому я этого не сообщил, только сказал:

— Теперь возьми ружье, а я возьму Тоби. А потом беги со всех ног туда, где дорога.

Том тупицей не была, и меня, наверное, выдали глаза, так что она повернулась и оглянулась на тень. И тоже увидела его. Он уходил в чащу. Она повернулась и отдала мне Тоби, взяла ружье и рванула вперед, как молния. Я побежал за ней, тряся беднягу Тоби, белки хлопали меня сзади по ногам. Тоби визжал, выл и скулил. Тропа стала шире, лунный свет — ярче, показалась красная глина дороги, мы выбежали на нее и оглянулись.

Никто за нами не гнался. И движения в лесу слышно не было.

— Все в порядке? — спросила Том.

— Я так думаю. Говорят, он на дорогу выходить не может.

— А что, если может?

— Да нет, не может… в общем, я так думаю.

— Это он убил ту женщину.

— Думаю, да.

— А почему у нее такой вид?

— Иногда мертвые так распухают.

— А как он ее так изрезал? Рогами?

— Не знаю, Том.

Мы пошли по дороге — шли очень долго, — с привалами для отдыха, а еще мы помогали Тоби справить свои дела, придерживая ему ноги и хвост. Пришли мы домой уже глубокой ночью.

Нельзя сказать, что это была идеальная картина счастливого возвращения. Небо заволокло тучами, луны больше не было. Слышался стрекот цикад и кваканье лягушек где-то в низинах. Когда мы вошли во двор с Тоби на руках, папа окликнул нас, и вспугнутая сова взлетела с дуба, мелькнув черным силуэтом на фоне светлеющего неба.

— Надо бы с вас шкуру спустить, — сказал папа.

— Да, сэр, — ответил я.

Отец сидел во дворе под дубом. Этот дуб был что-то вроде нашего дерева собраний, где мы летом сидели, разговаривали и лущили горох. Отец сидел и курил трубку — привычка, которая его потом и убила. Трубка разгорелась, когда он затянул в нее пламя поднесенной спички. Запах трубки показался мне деревянным и кислым.

Мы подошли и остановились под дубом перед его креслом.

— Мать с ума сходит, — сказал отец. — Гарри, ты знаешь, что нельзя так поздно шататься, да еще с сестрой. Тебе полагается о ней заботиться.

— Да, сэр.

— Я вижу, Тоби все еще с вами.

— Да, сэр. Мне кажется, ему лучше.

— Не бывает лучше, если спина сломана.

— Он загнал шесть белок, — сказал я. Вынув карманный нож, я срезал их с пояса и подал отцу. Он в темноте взял их и положил рядом с креслом.

— У тебя есть оправдание, — сказал он, и это был вопрос.

— Да, сэр.

— Тогда ладно. Том, ты сейчас пойдешь в дом и начнешь носить воду в лохань. Она теплая, так что греть ее не надо. Ты вымоешься, после этого керосином уничтожишь все, что на тебя наползло, прополощешься — и в кровать.