Маленькая повесть о двоих - Юрий Ефименко

Сергей заметил, если шире и чаще бить, ниже нагибаться, чтобы дальше достать, огонь пятился. Слава богу, что нехитрому делу спасать собственную шкуру сразу выучиваешься. Тем более, если от этого прок и другим.

Первоминутная ватность в ногах и руках отпускала, чем быстрее и больше он наливался злостью: злость на злость — иначе не удержаться! И хорошо, славно, когда видишь, что ты не чьими-то, а своими руками перевешиваешь известную чашу весов в свою пользу! Вот это — жизнь!

Плахин не бросал его, затаптывал черные, мгновенно расползающиеся по траве проплешины от искр, покрикивал:

—◦Ах ты! Вот же! Погорим, Серёжа! Теперь ты тут!..

Спотыкаясь в дыму, со слезящимися глазами к ним вынырнул Тришкин — тащил бензопилу, обмотанную брезентом.

—◦Печка, да?

—◦Ты как же, человек?◦— удивился Плахин.◦— Полыхает кругом!

—◦А по воздуху, он не горит!

—◦У тебя же бензин!

—◦Отстань, дед! А что за бараны там работали,◦— кивнул он в сторону, откуда пришел.◦— Сухостой и всякие елки-палки пооставили. Факелы!

—◦А у вас-то как?◦— спросил Плахин.

—◦Танцы!

—◦А нам, думали, капут здесь!

—◦Все вы, праведники: чуть что — сразу капут!.. Мелихов прислал. Ну-ка давай! Вот эти начнем!

—◦Да ты уходи,◦— забеспокоился Плахин.◦— У тебя бачок ахнет, всем нам преисподня!

—◦Там еще подошли, преисподня!◦— не терял времени Тришкин.◦— Целая рота!.. На огонь толкайте! Дед, помогай! Да не палкой — руками! Дави! Через порубку не пустим!

Умелый этот рыжий парень: движение лепит к движению точно и с силой, со злостью работает, без чего сейчас нельзя. Понимать и подхватывать друг друга Сергей с Тришкиным стали тотчас, но в глаза смотреть избегали, мельком пронесется взгляд — не больше.

Новый отряд, виденный Тришкиным, пробивался к ним. Огромные, веселые люди, совершенно не уставшие — может быть, только что из города,◦— навалились на огонь с медвежьей нахрапистостью. Им было все нипочем, точно заговорены от ожогов и жары. Они казались огромными от дыма и марева. Но работали так, будто настоящие великаны. Подгоняли один другого и посмеивались.

—◦Эй вы!◦— кричали они.◦— Справимся без вашего! От вас одни скелеты остались!..

Собирались возле Мелихова. Он сидел разутый, рассматривал сапоги. Подходивших встречал:

—◦Живой? Ну, а развернись! Штаны поберег бы — как по улице пойдешь?

Считали дыры, хохотали над спаленными бровями, над своими потными, грязными лицами, припоминали, кто и как пострадал, чтобы опять посмеяться. Советовали, как лучше ожоги залечивать.

Тришкин сидел на отшибе, отмалчивался, и если его донимали, отвечал лениво и коротко:

—◦Занят — отдыхаю!

Готовились обратно, в лагерь. Перед тем как тронуться, Мелихов подозвал Сергея, а следом Тришкина:

—◦Ребята, вы у нас помоложе — решили, вам оставаться. Подежурите час-другой. Все спокойно — возвращайтесь без задержек. Тут еще будет народ. А без вас домой не двинемся, помните. Вот ракеты. Зашевелится паче чаяния огонь — дадите знать. Дорогу запомните — по нашей тропе. Протопчем вам. Шахтеры своих тоже оставляют, потрепитесь с ними. Тришкин, ты — за старшего, головой отвечаешь. Не спинным, слышишь, мозгом!

Некоторое время они с Тришкиным ходили по пепелищу, затаптывали, забрасывали землей дымки. Все делали медленно и с усилием: как только свои ушли, будто кто последние силы отнял. Не разговаривали.

—◦Ну его — дежурить! Само догорит!◦— сказал наконец Тришкин.◦— Кончился я! Энергетический кризис!

—◦Передохни. Я пока один…

—◦Как знаешь. А, не валяй дурака! Перекурим. Все равно ждать!

Отсиживались минут пятнадцать без движений. Тришкин вытряхнул из пачки сигарету, закурил.

—◦Последняя. Оставить курнуть?

—◦Не курю.

—◦Ну конечно!.. Слушай: не растащи народ нас, я бы тебя зашиб.

—◦Я тоже не пугал.

—◦Смотри-ка, враги, выходит?

—◦Нет,◦— вздохнул Сергей.◦— Понимаешь, нет.

—◦Чего же — нет? Ясно!

—◦Ну хорошо,◦— попробовал объяснить Сергей.◦— Если тебя целиком взять: ты мне не враг. Ну что ты: акула империализма? Агент ЦРУ? А вот отдельное у тебя кое-что: это мне враг. Как хочешь, так и понимай.

Сергей впервые открыл, что от великой усталости, оказывается, и думать нелегко: каждую мысль, как на веревках, наверх тянешь. А тут еще: говорили они с Тришкиным, пожалуй, на разных языках.

—◦Хочешь стихотворение послушать? Мне его прислали. Девчонка написала. Наверное, поэтесса будет.

—◦А что — слушать легче,◦— вытянулся Тришкин.◦— Давай.

—◦Сейчас. Вспомню хорошо… Встаньте, мушкетеры! Встаньте, рыцари! Встаньте на рапирах тонких биться! Побеждать ликующее зло. Встаньте в восемнадцать, встаньте в тридцать! Все, кому хоть раз не повезло. Встаньте, мушкетеры! Поднимитесь! Всех своей победой удивите. Возродитесь снова, возвратитесь! Вам еще есть столько разных дел. Мальчики! Да что же вы? Да где вы? Встаньте, поднимитесь справа, слева. Д'Артаньян в сраженьях поседел. Он устал, истрепаны страницы. Трудно в одиночку долго биться. Встаньте, мушкетеры! Встаньте, рыцари! Он докончить много не успел. Поднимитесь и поспорьте с веком. В нем несправедливость все жива. А мне говорят со смехом: кому такие слова? Понимаешь, некому…

Неизвестно, слушал ли Тришкин — смотрел в небо, морщился: то ли болело что-нибудь, то ли о своем думал.

—◦Девчонка написала?◦— негромко спросил.◦— Так ты, значит, мушкетер?

—◦Дело не в этом!

—◦Сигарет нет? Ну да — нет… Схожу к шахтерам,◦— заворочался, поднимаясь, Тришкин.◦— Только это: в сказки, в мифы всяких древних Греций верь, да не заверяйся.

—◦Что плохого?

—◦Будешь жечься, дурак, вот что! Читать-то читай, раз делать нечего, библиотекарем станешь. А верь только себе. Что думаешь, что хочется — то и правда! Понял?

—◦А что верить — жуй да спи тогда! Чего ж в это верить?

—◦А во что?◦— поднялся Тришкин, стоял над ним и смотрел не мигая в глаза.

—◦Ну пожалуйста, — протянул Сергей, чувствуя себя припертым к стене.◦— Ну вот послушай: придет время — весь мир выпрямится, красиво устроится, заживет, знаешь, по-человечески. Никаких войн и вообще убийств. Голода нигде на земле не будет, ненависти, вранья, официального и неофициального. Без мордобитий, пьяных рож и многого. Вот совершенно чистый мир. С пониманием, с доверием, с дружбой и с любовью не такой, а лучше. Наверное, это будет через десять тысяч лет. Нормальная жизнь.

—◦Ну сказал! Сейчас ненормальная? Вот это сказал! Да с чего ты взял?

—◦Да еще каменный век есть на земном шаре. Он и в тебе кое в чем сохранился, будь уверен!

—◦Да ну тебя! Писклявость это! Что где-то каменный век в каких-нибудь пустынях или джунглях — меня там директором не ставили, я не виноват! О жизни скажу тебе: каждому зарабатывать нужно хорошо, одеваться классно, квартиру, где повернуться можно и обстановка с чешской мебелью! И бабу надо! Такую — все облизываются, а она — только твоя! Было и будет так! Раньше графья имели одни, потом — капиталисты, а теперь — для каждого! Безработных у нас нет!.. Лунатик-романтик!.. Я к шахтерам. Посиживай, поглядывай на часы — мои стоят. И свистнешь через час,◦— кончил Тришкин и, не оборачиваясь, пошел вдоль просеки. Шагов через двадцать остановился и ляпнул на прощанье: — Принцесса!

Похоже, что он уходил с победой в душе, довольный, что еще раз доказал себе свою правду.

Сергей тоже встал. Лежать — тело начинало ломить. Волоча за собой лопату, он пересек просеку, выходя на пожарище, и почти сразу наткнулся на скорчившийся в выемке комок шерсти. Одинокий трехлапый заяц — культяпка вместо передней ноги — с опаленной шерстью не пытался бежать, шевельнулся, открыл глаза и посмотрел на него, как Сергею показалось, с великой безнадежностью. Наверное, выбился из сил, бог знает, сколько проковылял, уходя от огня.

—◦Серега-а!◦— истошно заорал вдруг Тришкин и сорвался с места, побежал к нему, неуклюже перепрыгивая через помехи.

—◦Что?◦— выпрямился Сапожников, поднимая зайца.

—◦Наза-ад!◦— еще надрывнее закричал Тришкин, все лицо его съехало к кричащему рту, и руками он махал нелепо, будто отбивался от ос.◦— Слышишь? Назад!!

—◦Да ты чего?

На Сергея, медленно поначалу, валилось дерево. Вскинув голову и обернувшись, он сжался и прикрыл зайца, вместо того чтобы отпрыгнуть. Тришкин подлетел и успел с маху, обеими руками, сильно толкнуть в плечо. Ствол рухнул между ними.

Тришкин очнулся почти сразу. Пожалуй, он не терял сознания — так треснуло толстой веткой, что боль залила все, пронеслась горячим туманом, и себя он почувствовал уже лежащим в стороне, с ободранной шеи кровь успела залить рубаху. Пошевелил руками — целы, не веря ощущениям, ощупал себя — ребра целы. Двинул ногами и взвыл — левую прихватило: штанина в самом низу располосована, как ножом, даже носки и ботинок порвало. От ударившей боли и царапнувшего страха на лбу проступил пот.