Миллион в поте лица - Вадим Шефнер

– А почему он анималист, что это такое? – спросил Костя Нюту.

– А это не твоего ума дело, – строго ответила Нюта. – Мы пришли позировать, и пусть он там анималист.

Им открыла молодая худенькая красивая женщина. По пустому коридору она провела их в большую комнату с очень большим окном. В комнате стоял длинный стол без скатерти и широкий потертый диван. На стенах висели рисунки, изображающие зверей и птиц. Здесь были: львы, совы, сычи, тигры, волки, зайцы, мыши, филины, барсуки, кошки. Был даже важный, яркий, умный попугай, которого так не хватало дяде Мише. Кроме рисунков на стене висел большой кусок обоев, и на нем крупными синими буквами:

ИМЕЮЩИЙ ВСЕ НЕ ИМЕЕТ НИЧЕГО

ИМЕЮЩИЙ МНОГО ИМЕЕТ МАЛО

НЕ ИМЕЮЩИЙ НИЧЕГО ИМЕЕТ ВСЕ

Нюта чинно села на диван. Костя присел поодаль. Женщина посмотрела на них рассеянно, как сквозь сон. Потом улыбнулась и сказала:

– Дети, но ведь Николая нет дома. Его позвали к этим ужасным немытикам. Если вы сейчас пойдете туда, он скажет вам, когда прийти к нему… Тебя, девочка, он уже, кажется, рисовал?

– Да, я ему позировала, – немножко обиженно ответила Нюта. – Но как вы думаете, подойдет ему вот этот тип? – Она кивнула на Костю.

– Этот тип? – Женщина засмеялась необидно и негромко. – Этот мальчик, наверно, подойдет.

– Скажите, а что такое анималист? – спросил Костя, осмелев.

– Это художник, который рисует зверей.

Косте стало обидно за Нюту, и он сказал:

– Но ведь мы совсем не звери!

– Сейчас у Николая трудные времена, и иногда он рисует и людей. Это для детского журнала. А к немытикам его позвали написать какой-то аншлаг, за это ему обещали еды.

– Но ведь он моется? – спросил Костя.

– Моется, – ответила женщина. – А что?

– Значит, он мытик, а не немытик. Почему же он мытик, а рисует для немытиков?

– Не обращайте на него внимания, он любит задавать глупые вопросы, – сказала женщине Нюта. – Нам, кажется, пора идти.

– Ты что так смотрел на нее? – спросила Нюта Костю, когда они вышли на улицу. – Неприлично мальчику смотреть так на пожилых женщин и еще заговаривать с ними… Ну, веди меня к своим ужасным немытикам.

– Они не мои, – ответил Костя. – Я раз зашел туда с Колькой, и то на минутку. И совсем не понравилось. И потом не всех туда принимают.

– Тебя очень даже примут!

– Нет, не примут! Колькина мать говорит, что это религиозно-медицинская секта для взрослых. Милиция им запретила вовлекать несовершеннолетних. Колька хотел вовлечься, и ничего не вышло. А меня к ним и не тянет.

– Ужасно рада за тебя! Значит, ты ужасно любишь воду?

– Да, люблю! – уверенно ответил Костя.

Это была полуправда. Он терпеть не мог умываться, особенно по утрам. Но немытики были против воды целиком и полностью. А Костя любил купаться, да и в баню ходить ему нравилось, особенно зимой, когда дома холодно и на улице мороз.

Они дошли до Большого проспекта, свернули направо, стараясь идти только по солнечной стороне, – ведь в тени больше хочется есть. На углу Одиннадцатой линии Нюта вдруг заявила:

– Тебе надо поскорее зарабатывать миллион. А то деньги кончатся, и ты так никогда и не отдашь миллиона.

Костя испугался. Ему совсем не хотелось на всю жизнь оставаться воришкой. Сейчас, пока он Костя, пока живет он в маленькой конуре, это еще терпимо. Но ему совсем не хочется въезжать воришкой в высокую круглую башню КОНСТАНТИН. И он сказал Нюте:

– Деньги всегда будут. Как это деньги «кончатся»?

– А так! Муся из десятой квартиры говорит, что ходит такой слух. Один профессор высчитал, что к зиме все деньги лопнут… Вот сейчас у нас миллионы и миллиарды, да? А за миллиардами что идет?

– За миллиардами – биллиарды, за биллиардами – трильярды, за трильярдами – биллионы, за биллионами – трильоны, за трильонами – квадрильоны…

– Потом идут секстильоны, – подхватила Нюта. – А потом идет дьяволион, число адское. После адского числа ничего уже нет, одни нули без палочек. И тут-то все деньги сразу лопнут… Так им и надо! Их придумали помещики и капиталисты.

– Но тогда, значит, и бухгалтеров и кассиров не надо будет? А где тетя Аня станет служить?

– Тетя Аня выучится на доктора и станет служить в той же самой больнице. И ты к ней еще и лечиться придешь.

– Но ведь она же в психической служит. Зачем мне там лечиться?

– Ну уж не знаю… Может быть, у тебя воспаление психики. Ты на эту тетеньку-художницу смотрел ненормальными глазами.

– Нюта, не сердись на меня, – сказал Костя. – Я больше ни на кого не буду смотреть, только на тебя.

5

Выйдя на Средний проспект, они прошли по нему до нужной им линии и вошли во двор. Здесь, в пустующем складе, разместилась молельня немытиков; этот сарай с узкими окнами в мелкую стеклянную клетку и с крышей из серого гофрированного железа был довольно невзрачен и снаружи и внутри. Войдя в него, Костя и Нюта сели на самые последние места, и сразу же несколько немытиц и два немытика обернулись и сердито уставились на Нюту. Она, такая чистенькая и аккуратная, совсем не подходила к этой компании. На Костю же они посмотрели даже с некоторым одобрением. Правда, в это утро он помыл лицо и руки, но все-таки немытики, видно, почуяли в нем что-то родное.

В молельне густо пахло нестираным бельем, но сквозь этот запах пробивался приятный, тонкий аромат табака, – он шел от пустых ящиков, на которые положены были доски, заменяющие скамейки. Впереди маячила маленькая эстрада, сколоченная из горбылей. Там стоял полный нестарый мужчина с заметно немытым лицом. На нем красовался какой-то рваный серый балахон, однако из-за балахона виднелись неплохие брюки и не слишком поношенные коричневые штиблеты. То был Гоша Ангел. Прежде он работал оценщиком в ломбарде, а когда ломбарды закрылись, Гошу вдруг осенила благодать: он объявил себя ангелом и организовал эту самую секту. Сегодня, в день радения, все сектанты были в сборе. Немытики и немытицы сидели на самодельных скамьях и слушали Гошу Ангела. Немытиц было куда больше, но молодых и симпатичных Костя среди них не приметил. Это были пожилые всклокоченные женщины, Гошины почитательницы, готовые за него в огонь, но, конечно, не в воду. Ведь Гоша лютый враг воды.

В стороне от эстрадки выделялся прислоненный к стене ярко расписанный лист фанеры. Возле него хлопотал художник. Он заканчивал работу. Изображен голый голубой человек, лежащий на банном полке и радостно нахлестывающий себя веником. Он парится в свое удовольствие и не видит, кто стоит позади. А позади стоит Смерть – оранжевый скелет с черным кинжалом в правой руке. Другой рукой Смерть держит хоругвь с четкой надписью:

«ОПОМНИСЬ, НЕСЧАСТНЫЙ! МОЯСЬ, ТЫ УБИВАЕШЬ СЕБЯ!»

Все было нарисовано очень хорошо, но в лице у моющегося дяденьки чувствовалось что-то собачье, а череп у Смерти был чуть-чуть лошадиный. Поэтому Костя сразу догадался, что здесь находится именно тот художник, который им нужен. Но сейчас подойти к нему неудобно: Гоша Ангел держит проповедь.

– О друзья и подруги в немытии! – говорил Гоша нараспев приятным голосом. – Продолжу слово о долголетии, дающемся через немытие. Отчего, спрашивается, лично известный мне Иисус Христос пошел по Генисаретскому озеру, по водной поверхности? Для чего, спрашиваю я вас, вычудил он это чудо? Да потому, что он не хотел погружаться в воду! Он был против мытия, он хотел долгой жизни! А почему так долго жили скитники и пустынники? Да потому, что, удаляясь в скиты и пустыни, они получали счастливую возможность не мыться! Моясь, человек смывает с себя необходимые ему вещества и флюиды, расслабляет тело и душу. Бог никогда не моется, и, потому он вечен!

Гоша вдруг подпрыгнул и запел:

Дьявол мыло изобрел, изобрел, изобрел,Человечество подвел! Ох, подвел! Ох, подвел!

Мы без мыла проживем! Проживем! Проживем!

Сатану переживем!

Факт или не факт?

Немытики и немытицы, топая ногами и раскачиваясь на скамьях, запели ему в ответ:

Явный факт! Факт! Факт! Факт!Божий факт! Факт! Факт! Факт!Явный факт! Факт! Факт! Факт!Божий факт! Факт! Факт! Факт!

Первые слова они произносили четко, а потом у них получалось что-то вроде кваканья. Гоша затянул новый куплет, где речь шла о том, что вода – это яд. Немытики с новой силой подхватили припев. Некоторые повскакали с мест и стали прыгать и плясать. Кое-где доски попадали с ящиков. В сарае стало шумно и весело.

Тем временем художник бочком-бочком вдоль стеночки подошел к Нюте и Косте и позвал их на выход. Во дворе он сказал им, чтобы они явились к нему домой завтра в десять утра. Еще он сказал, что Костя вполне подходит для позирования.

– А теперь катитесь, дети, отсюда, нечего вам околачиваться в этом вертепе, – закончил он свою речь. Вид у него был смущенный, не очень-то приятно ему было, что его застали у немытиков.

6