Магистр - Валерий Большаков

– Чегой-то тебя давно видно не было, – молвил Инегельд с укоризной. – Я к Елене-то твоей заглядывал пару раз, а она мне – нету, мол!

– Приказ базилевса, – усмехнулся Олег. – С царём болгарским толковали.

– Ну, тогда понятно, – прогудел князь и лукаво прищурился: – Слыхал, тебя поздравить можно? Никак этериархом заделался?

– Никак нет, – улыбнулся Сухов. – В этериархи меня не пускают – есть кому шепнуть на ушко базилевсу про моё гнилое варварское нутро. Вот, дескать, поставим мы этого варанга надо всею этерией, и куда та этерия мечи да секиры нацелит?

– Вот хорьки вонючие, – нахмурился Боевой Клык. – Мы ж клятву даём! Как же слово порушить можно, честь свою замарать?

– Они ж по себе судят, князь, – усмехнулся Олег. – Когда у самих ни ума, ни чести, ни совести, разве станешь искать это в ближних и дальних? Нет, конечно. Так что пока я аколитом поставлен, командовать буду одними наёмниками, то бишь вами.

Этерия – личная гвардия императора – была как бы триединой и складывалась из этерии великой, в коей служили сплошь македонцы, из этерии малой, куда набирали хазар да арабов-христиан, и этерии средней, самой славной, укомплектованной по найму – варягами или норманнами. Вот с нею-то и управлялся аколит.

– Угощайтесь, – сказал Олег и окликнул кабатчика: – Любезный! Чарки моим друзьям.

Хозяин трактира сам обслужил варягов – знал, как своевольны бывают русы.

Разлив вино, Клык коротко сказал:

– Ну, будем.

Выпив и утерши усы, он крякнул:

– Доброе винцо. Уж чего-чего, а в этом ромеи способны. – Навалившись на стол, князь спросил, утишая голос: – Пошто звал?

– Дело есть, – посерьезнел Олег. – Это самое… Узнал я через своих людей, что кой-кому не по нутру нынешний базилевс. Задумали они Романа прикончить, а Константина поставить на его место…

– И разжиться золотишком, – понятливо кивнул Клык. – За услугу-то.

– Именно. Мои подсуетились, вызнали всё, что смогли. Короче. Это самое… Сегодня в Палатии, в Срединном саду, заговорщики наметили свою первую встречу. Придет Феофан Тихиот, Павел Сурсувул, Димитрий Калутеркан и Рендакий Элладик. Самый важный из них – Павел. Он единственный знает, кто стоит во главе заговора. Мне это тоже неизвестно…

– Вызнаем, – обронил Инегельд. – Получается, что они как бы и незнакомы?

– Кстати, да. До сего дня они держались врозь. Все сношения велись тайно – заговорщики записки друг другу писали и прятали в особых местах. Каждый решал свою часть задачи – кто войско прощупывал, кто деньги изыскивал, кто сторонников привлекал. А теперь они соберутся вместе.

– Стало быть, скоро выступят, – сделал вывод князь.

– И я того же мнения. Их надо брать всех разом, живьем, вязать и к базилевсу тащить. Ему – убережение, нам – почёт. Ну и за наградой дело не станет…

Тудор поёрзал в нетерпении, поглядывая на отца, а тот огладил бороду, соображая.

– Всех гридней мне не собрать… – протянул Клык задумчиво.

– А всех и не надо. Достаточно будет «чёртовой дюжины», половины даже.

– Это можно! – расплылся в улыбке Клык и вздохнул: – Турберн, правда, занемог, стар больно. Я его в Тмуторокане[14] оставил – пущай косточки греет и добро наше стережёт.

– А отчего в Тмуторокане? – удивился Олег.

– А я там нынче обретаюсь. Как Хельг Ведун отнял град сей у хазар, так я в нём и поселился. А што? Тепло! Рыбы – море, хлеб родится – зёрнышко к зёрнышку. Не-е, хорошая землица! Там сейчас Карл Вилобородый обретается, да булгарин этот, из ультинов, Курт Дулат. Курт и савира нашего сманил, Илитвера Отчаянного. Помнишь, как мы под Киевом пересеклись? Во-от… И Веремуд Высокий там, и Рулав Счастливый, и Гуда Змеиный Глаз… Когда я уезжал оттоль, а было это по осени, в гавани уже четыре больших лодьи стояли! Да! Знамо дело, сосен таких, как на севере, на здешних югах не сыщешь, зато здесь бук растет. Такой вышины вымахает порой, что глядишь – и шапка валится! Я вот тоже, вернусь когда, лодью новую себе выстругаю!

– Поддерживаю, – улыбнулся Сухов и тут же построжел, словно вспомнив о звании аколита: – В общем, так. Соберёшь наших тихонько возле Фароса – это маяк, я тебе показывал. Помнишь? – Князь кивнул. – Вот. Оттуда недалеко до Срединного сада.

– Когда сходимся? – деловито спросил Боевой Клык.

– Ближе к полудню.

– По рукам!

Оставив друзей – голодные варанги трапезничать желали, – Сухов покинул трактир.

Нездоровый туманец от зловонных испарений успел растаять, нищие тоже потихоньку разбредались, кутаясь в свое рваньё. А умиравший остался – лежал близ чадной жаровни и остывал. Отмучился. Олег перекрестился и пошёл домой.

Глава 2,

из которой становится ясно, отчего судьба порой закладывает крутые виражи

Дом Елены Мелиссины стоял в регеоне[15] Арториан, напротив церкви Святого Сампсона. Это был типично римский особняк, спрятанный за кипарисами старого парка. Парк огорожен был высокими коваными решётками, а от ворот к дому тянулась аллея. Она уходила в недалёкую перспективу – к колоннаде парадного входа.

Пожилой, но всё ещё крепкий Игнатий Фока, верный слуга и давний спутник Елены, шаркал метёлкой по каменным плитам аллеи. Завидя Сухова, он заулыбался и поклонился патрикию. Сам Игнатий, хоть и носил звучную фамилию, но громких титулов не нахватал.

– Встала Алёна? – спросил Олег мимоходом.

– Только с заутрени вернулась. Отдыхать изволит. Поднявшись по истертым ступеням лестницы, кою стерегли два каменных льва, патрикий отворил дверь, часто обитую бронзовыми полосами, и вошёл в «прихожку» – просторный вестибул с полукругом колонн из белоснежного мрамора, с расписными потолками и стенами, покрытыми фресками.

Этот особняк стал Олегу родным домом – здесь жила его любимая женщина, его жена, его Алёнка. Поначалу Сухов всё переживал, его угнетало положение незнатного и бедного воина при богатой зоста-патрикии – он сам себе казался жиголо. Но постепенно различия между супругами сгладились, а ныне Олег сравнялся с Еленой в ранге. Да и золотишка в сундуке скопилось изрядно…

Сбросив сагий, Сухов быстро разулся и босиком прошлёпал по нагретому полу – старина Игнатий с утречка растопил подвальную печь. Горячий воздух гулял по глиняным трубам-лежакам, грея мозаичный пол, и поднимался по трубам-стоякам, наполняя теплом бельэтаж.

Потирая руки, Олег подошёл к окну, разделённому тонкой колонкой. Свинцовые рамы, заделанные кругляшами мутного зеленоватого стекла, были плотно заперты. Сухов подумал, что понятие «посмотреть в окно» тут непригодно – не видно ни черта. Ну хоть не дует, и то хлеб…

– Ага, ты дома! – послышался весёлый голос.