Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России - Джордж А. Хилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно или два письма, посланные писателем своей жене, получили хождение в узком кругу, но все в стране ожидали вестей о его освобождении и жаждали услышать о том, что он пережил.
Наш дом был открыт для всех англичан, которым случалось посещать этот город, и рано или поздно большинство проезжавших приходили к нам на чай, обед или ужин. Среди таких случайных визитеров был один английский журналист, который терпеливо ожидал в Риге уже несколько дней. Никто точно не знал, зачем он сюда приехал.
Однажды мы ожидали его к обеду, но в последнюю минуту он позвонил по телефону и выразил свое сожаление по поводу того, что не может прийти. Это сообщение принял я. Он спросил, нет ли у меня, случайно, фотоаппарата, и я ответил, что у моего отца он есть.
– Как ты думаешь, может он принести его немедленно в гостиницу «Коммерциаль»?
Я отнесся к этой просьбе довольно прохладно. Возможно, я был разочарован тем, что наше знакомство не состоится, так как я хотел рассказать ему слухи о Максиме Горьком.
Я сказал:
– Полагаю, он может сделать это, как только пообедает. Кстати, ходят слухи о том, что в городе находится Максим Горький.
– Я знаю, – сказал этот удивительный человек. – Я сейчас вместе с ним. Никому не говори, но именно поэтому мне и нужен фотоаппарат.
Я чуть в обморок не упал.
– Мы будем через десять минут.
Бросив телефонную трубку, я ринулся к своему отцу.
Мы не стали ждать обеда, а схватили фотоаппарат и поехали в санях к гостинице «Коммерциаль».
Весна в тот год была ранней. Оттепель уже началась. Над городом висел легкий туман, а снег выглядел грязным. Железные полозья саней скрежетали по булыжникам мостовой, которые уже появлялись в желтой снеговой каше. Все это я отчетливо помню и по сей день, а также то, как от волнения билось мое сердце при мысли о встрече с Максимом Горьким.
Он остановился в номере 7 гостиницы «Коммерциаль» под вымышленным именем. Мы обнаружили нашего друга-журналиста и писателя пьющими чай из стаканов. На столе стоял тихо булькающий самовар; они ели клубничное варенье из маленьких стеклянных блюдечек и время от времени отрезали толстые ломти черного хлеба.
Горький так обедал. Накануне он вышел из тюрьмы в Санкт-Петербурге. Он провел час со своей женой и узнал, что с высокой степенью вероятности его могут заново арестовать по дополнительному обвинению, и это могло бы означать его ссылку в Сибирь. С целью избежать этого друзья устроили ему поездку в Ригу, а оттуда Горького должны были тайно переправить в Германию. Наш друг-журналист сильно симпатизировал социал-демократам, и поэтому ему было известно о передвижениях Горького.
Ко времени нашего приезда Горький уже рассказал нашему другу обо всем, передал ему несколько писем и сделал наброски своей камеры и тюремного двора, в котором он занимался гимнастикой.
Эти письма, написанные Горьким в тюрьме, безусловно, были прочитаны тюремной администрацией, а также проверены на наличие тайнописи с помощью смеси с цианидом, которая проявила бы любые невидимые чернила.
Наш друг-журналист боялся отправлять оригиналы писем из страны, так как если бы они попали в руки цензора, то наверняка были бы изъяты и уничтожены. Вот почему ему понадобился фотоаппарат.
Горькому тогда было лет тридцать семь, хотя выглядел он гораздо старше. У него была копна волос, которые постоянно спадали ему на лоб, и он запрокидывал голову, чтобы убрать их с глаз. На мой взгляд, у него были самые печальные глаза, которые я когда-либо видел. Около часа он рассказывал нам о своем пребывании в тюрьме. Он планировал жить за границей и вести активную антимонархическую деятельность. Мы пообещали ему никому ничего не говорить, пока не пройдут двадцать четыре часа после того, как он пересечет границу. В тот же вечер он должен был незаметно выехать к границе, где его ожидали друзья, чтобы тайно переправить через нее.
Горький благополучно скрылся и в конечном счете поселился на острове Капри. Я не видел его тринадцать лет к тому моменту, когда мы встретились с ним в Петрограде при совершенно других обстоятельствах.
Итак, мы вчетвером сфотографировали документы прямо в номере 7 гостиницы «Коммерциаль». Теперь встал вопрос: как нам переправить эти фотографии в Англию? Цензура была такой строгой, что невозможно было и думать об использовании почты как средства доставки, а нашему другу-журналисту нужно было повидаться с кое-какими другими людьми до своего возвращения в Англию.
В начале этой главы я написал, что должен был возвратиться в Англию, чтобы учиться в школе. Я приехал в Ригу на рождественские каникулы, но заболел и должен был вернуться в конце учебной четверти. Мы решили, что лучше всего будет, если я провезу эти фотографии в своем цилиндре.
Когда снимки были проявлены, а фотографии готовы, подкладку моей шляпы аккуратно сняли, поместили внутрь фотоснимки, вернули подкладку на место и плотно подклеили.
Я всегда крайне отрицательно относился к цилиндру, потому что в нем мне было некомфортно, а моему космополитичному уму он казался идиотской формой головного убора. Но после того как я благополучно пересек границу в Вирбаллене (в настоящее время населенный пункт Вирбалис в Литве. – Пер.) и спешно направился в Англию, я переменил свое отношение к нему и много лет хранил его по сентиментальным причинам.
Я был очень молод и, естественно, жаждал рассказать друзьям в Англии о своем приключении и о том, как фотографии попали в «Иллюстрейтед Лондон ньюз», но уже тогда знал, что в игре, в которой я столь случайно поучаствовал, молчание – золото. И даже когда она благополучно завершилась, о ней не рассказывают.
Глава 3
Я находился в России, будучи английским предпринимателем, и, хотя меня больше всего интересовали политические события и я сильно симпатизировал сторонникам политической реформы, не вмешивался в политику страны пребывания. В конце концов, я был всего лишь приезжий, пусть и постоянно находившийся в стране. Тем не менее невозможно было время от времени не оказываться вовлеченным в какие-либо политические дела. В России не было политиков или либералов английского типа. Дума была создана более или менее по западному образцу, но большинство политических лидеров были скорее идеалистами и студентами-философами, нежели государственными деятелями-практиками.
Одним из моих больших друзей в бизнес-среде был господин Б. – богатый еврей-коммерсант из Санкт-Петербурга, в доме которого я останавливался
