Искатель. 1987. Выпуск №4 - Анатолий Степанов

Бандит палил без перерыва. Отстав, Хамит ожидал, когда иссякнет маузеровский магазин. Маузер замолк, и тогда Хамит резко осадил коня, скинул с плеча карабин.

Бандит был уже у кустов. Хамит выстрелил. Конь бандита пал на колени, а сам бандит, перелетев через лошадиную шею, распластался на земле. Хамит подъехал, спешился и, не выпуская карабина из рук, наклонился.

Хлестким ударом ноги бандит выбил карабин из рук Хамита, вскочил и тут же нырнул вниз, пытаясь захватить ноги противника. Изловчившись, Хамит ударил бандита коленом в пах, тот осел, и Хамит, развернув его лицом вниз, начал заламывать правую руку. Бандит вскрикнул и ткнулся головой в траву.

— Не надо так. Ему больно, — сказали сверху.

Ничего не понимая, Хамит поднял голову и огляделся.

Плотным кольцом стояли всадники. Их было много, человек двадцать. Скалил зубы Ахмет, хихикал Григорий Парфенович, весело смеялся Алимжан. Хамит сразу узнал Кудре. Кудре соскочил с коня, и следом за ним спешились еще несколько человек.

— Ты — Хамит, — сказал он.

— А ты — Кудре! — закричал Хамит и бросился на атамана. Но его схватили, связали руки за спиной.

— Смелый, — констатировал Кудре.

— Стреляй, сволочь!

— Кричишь, значит, все-таки страшновато. Или стыдно. А ты — батыр.

— Я не батыр. Я — боец Красной Армии, которая раздавит тебя и твою шайку, как гнилое яблоко.

— Вот и я говорю: ты — батыр. Красный батыр. Батыр Советской власти. А я батыр вольных степей, для которого нет и не будет никогда никакой власти. Для меня нет слова «нельзя», и поэтому я сильный, и поэтому я сильнее тебя.

Кудре схватил Хамита за нос и стал раскачивать ему голову из стороны в сторону.

— Смотрите все! Я таскаю батыра за нос! Я таскаю за нос Советскую власть! Я человек, для которого нет законов, таскаю за нос закон!

От унижения и бессильного гнева Хамит закрыл глаза.

Кудре устал от своей ярости. Отпустив Хамита, он уже спокойно спросил Ефима:

— Что ты хочешь взять у него?

Ефим внимательно посмотрел на Хамита.

— Сапоги не возьму, сапоги у меня лучше. И гимнастерка его мне не нужна. А портупея хорошая, портупея мне пригодится.

И быстро и умело распоясал Хамита.

— Ты, Алимжан? — спросил Кудре следующего.

— Сапоги.

Кудре толкнул Хамита в грудь, тот упал на траву, а Алимжан сноровисто сдернул с него сапоги.

— Григорий Парфенович, твоя очередь!

— А мне ничего не надо. Мне бы каждый день его такого видеть — никакой другой радости не нужно.

— Ахмет?

Ахмет виновато отвел глаза.

— Да, часы, — атаман залез в карман Хамиту, достал часы, подкинул их в руке, протянул Ахмету.

— Узнаю еще раз, что хвастаешься ими, застрелю на месте. А сегодня прощаю в последний раз. Держи.

Хамит открыл глаза. Шайка была перед ним.

— Вы — бандиты, — сказал он. — Вы — бандиты, и народ покарает вас.

— Народ?! — безмерно обрадовался Кудре и с веселым изумлением оглядел свой отряд. — Он говорит: народ! Ну что ж, пойдем к народу!

На шею Хамиту накинули петлю.

— Идем к народу! — хохоча, провозгласил Кудре, и отряд тронулся. Без сапог, портупеи и фуражки Хамит шел меж двух всадников, влекомый безжалостной веревкой.

Кудре обернулся.

— Ты хочешь к народу. Тогда поторапливайся, — и пришпорил коня. Лошади бежали неровно и дергали веревку, а веревка тянула Хамита вперед, кидала назад, и поэтому бег Хамита напоминал странный и нелепый танец пьяного. Скакавший впереди Кудре иногда поглядывал назад и весело смеялся.

Показалось селение, и всадники прибавили. Хамит еле успевал перебирать ногами, он часто падал, но веревка снова заставляла подниматься, и он бежал, бежал, изнемогая.

Видимо, отряд увидели издалека, и, когда бандиты въехали в селение, им не встретилось ни единого человека.

— Стой! — приказал Кудре, и отряд остановился.

Хамиту хотелось упасть, но он заставлял себя стоять. Кудре спешился и подошел к нему.

— Народа нет, Хамит! Но если тебе так хочется видеть, то он будет. Его сгонят, — и приказал своим: — Всех сюда!

Они стояли плотной толпой и испуганно смотрели на бандитов и на истерзанного Хамита. Кудре вскочил в седло и, горяча коня, говорил:

— Люди! Перед вами верный пес большевиков, защитник Советской власти, — Кудре нагайкой указал на Хамита. — Он считает, что вы любите Советскую власть и поэтому покараете нас. Я вижу, что карать меня вам не хочется. Но просто из любви к Советской власти кто-нибудь хочет помочь этому человеку?

Толпа молчала.

— Ладно. Не из любви к Советской власти. Просто из сострадания к человеку. Любой может освободить его от веревки, развязать руки. Обещаю, что не трону сердобольного. Ну кто?

Никто не тронулся с места. Кудре захохотал, заваливаясь в седле.

— Может быть, это не тот народ, а, Хамит? — спросил Кудре и, не получив ответа, еще раз повторил: — Обещаю не трогать того, кто поможет этому человеку. Ну, кто?

— Я, Кудре, — тихо сказал Акан и выступил вперед.

Хамит поднял голову и посмотрел на старика. Кудре послал коня и, развернувшись, конским крупом откинул Акана.

Старик отлетел к толпе, но дружеские руки не дали ему упасть.

— Я знаю, ты не боишься смерти, старик, — уважительно сказал Кудре и обратился к Хамиту: — Но он — не в счет! Милосердием своим в последние дни он хочет быть угодным Аллаху! Но я не дам ему так дешево купить вечное блаженство. Старик не в счет, Хамит!

— Кто?! — в последний раз громогласно воззвал Кудре. И из толпы появилась маленькая фигурка. Девушка. Она шла через площадь к Хамиту, и все смотрели на нее. Подойдя, попыталась освободить стянутые веревкой руки Хамита, но тугой узел не поддавался слабым пальцам. Тогда она встала на колени и зубами вцепилась в узел. Узел поддался. Она поднялась с колен и быстро освободила руки Хамита от веревки.

Хамит с трудом вытянул свои руки вперед, посмотрел на них, через силу пошевелил пальцами и рухнул в пыль, потеряв сознание.

— Почему женщина? — растерянно спросил Кудре.

— Потому что здесь нет мужчин!

Прямая, как натянутая струна, девушка без страха смотрела на Кудре.

— Зачем ты развязала ему руки?

— Мой отец поступил бы так же. Но ты и твои люди убили его. Поэтому я, дочь Байсеита Мукеева, сделала это!

— Так вот ты кто, красное отродье! — Ненависть клокотала в Кудре, и, еще не зная сам, что будет делать, он направил коня на нее. И впервые толпа глухо зашумела.

Кудре переводил взгляд с лица на лицо. Из толпы вышел человек. Повернулся к своим односельчанам, поклонился, потом повернулся к Кудре — поклонился.