«Если», 1995 № 02 - Айзек Азимов

За домами через дорогу виднелись высокие шпили зданий Парламента, где Регент возглавлял Палату Депутатов и где в маленьком тёмном кабинете работал мой отец в должности секретаря министра общественных дел. Мой отец — парл, а мотокар, во всём своём блеске, служил веским доказательством социальной значимости отца. Досада детишек была понятна, но чем же виновата машина?

Я повернулся и взглянул на наш дом. Это было большое сооружение из местного жёлтого камня. В окне промелькнуло встревоженное лицо матери.

Mесколько разумных цветов охотились в саду за неуловимыми насекомыми, и, помню, меня тогда удивило, что сад выглядел в том году столь неухоженным.

Повсюду росли сорняки — расползлись, словно раковая опухоль, удушая последние синеподы изумрудными гарротами. Их неумолимое наступление внушало необъяснимый страх, и я внезапно содрогнулся, представив себе, что к тому времени, когда мы вернёмся из отпуска, они завладеют домом и, пробравшись ночью сквозь обшивку стен, задушат нас во сне.

— Дроув!

Надо мной возвышался отец, протягивая мне ещё одну канистру. Я виновато поднял глаза, и он со странным выражением пожал плечами.

— Ладно, Дроув. — Он тоже разглядывал дом. — Я сам закончу. Иди собери свои вещи.

Быстрым взглядом я окинул свою комнату. В Паллахакси мне понадобится совсем немного вещей: там нас ожидает другой мир и другие занятия. В соседней комнате слышались быстрые шаги матери.

На подоконнике стояла стеклянная банка с моим ледяным гоблином. Я чуть не забыл о ней. Я внимательно рассмотрел её, и мне показалось, что я вижу тонкую плёнку кристаллов на поверхности густой жидкости. Я огляделся вокруг, нашёл палочку и осторожно дотронулся до ледяного гоблина. Ничего не произошло.

Прошлой зимой, когда далёкое солнце едва было заметно на небе и Ракс казался ночью жуткой холодной глыбой, среди соседских ребят возникло повальное увлечение ледяными гоблинами. Никто не мог в точности сказать, с чего началось это увлечение, но вдруг оказалось, что у всех есть стеклянные банки, наполненные насыщенными растворами, в которых с каждым днём росли удивительные кристаллы, пришедшие с болотистых прибрежных равнин, где жили ледяные дьяволы.

— Надеюсь, ты не собираешься брать эту гадость с собой! — воскликнула мать, когда я вышел из комнаты с гоблином в руках.

— Не могу же я его оставить, правда? Он почти готов. — Чувствуя страх в её голосе, я развил свою мысль. — Я начал делать его тогда же, когда и Джоэло с нашей улицы. Гоблин Джоэло ожил два дня назад и чуть не откусил ему палец. Смотри! — Я покачал банкой у неё под носом, и она отшатнулась.

— Убери эту мёрзлую дрянь! — крикнула она. Я с удивлением уставился на неё, так как до сих пор не слышал, чтобы мать ругалась. Я услышал шаги отца и, быстро поставив гоблина на стол, отвернулся и начал возиться в углу с кучей одежды.

— Что случилось? Это ты кричала, Файетт?

— О… О, всё в порядке. Дроув меня немного напугал, вот и всё. В самом деле, ничего страшного, Берт.

Я почувствовал руку отца на плече и с некоторым колебанием повернулся к нему лицом. Он холодно посмотрел мне в глаза.

— Давай говорить прямо, Дроув. Хочешь поехать в Паллахакси — тогда веди себя как следует. У меня хватает забот и без твоих глупостей. Иди и отнеси вещи в машину.

Мне всегда казалось несправедливым, что отец может силой заставить меня подчиниться его воле. Когда человек становится взрослым, полностью формируется его интеллект, и с этого момента он начинает катиться вниз под гору. Вот так же и с моим отцом, с обидой думал я, загружая мотокар.

Напыщенный старый дурень, сознавая свою неспособность победить меня интеллектуально, вынужден прибегать к угрозам. В некотором смысле я вышел победителем из этого небольшого поединка.

Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат на крыльцо и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я пытался поспевать за ним — безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я доставил себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник, в то время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье.

Я обнаружил, что размышляю о том, почему мне нравится время от времени пугать мать, и решил, что меня подсознательно возмущает её глупость. Она жила во власти предрассудков, считая их неопровержимыми аргументами в любом споре.

Мы все страшно боялись холода — подобный страх вполне естественен, и, несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам ночь, зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала мать, был куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный.

Всё дело в том, что её сестра попала в сумасшедший дом. В этом нет ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту историю в форму высокой драмы.

Мне всегда казалось, что тётя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком случае, она уговорила его одолжить ей мотокар — она хотела показать меня каким-то дальним родственникам. Была зима.

Мы были на полпути домой, в совершенно безлюдной местности, когда кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился.

— О Господи, — тихо сказала тётя Зу. — Нам придётся идти пешком, Дроув. Надеюсь, твоим маленьким ножкам хватит сил. — Я в точности запомнил её слова.

И мы пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой до темноты, что вместе с темнотой придёт холод, а мы были слишком легко одеты.

— О Господи, — сказала тётя Зу несколько позже, когда солнце скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. — Мне холодно.

Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет холодно — страшно холодно, — я смогу прижаться к одному из них, зарывшись в тёплую длинную шерсть. Лорины — безобидные, мирные создания, и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов.

В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву.

Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет.

— Если бы у меня была меховая шуба… — пробормотала тётя Зу.

— Мы могли бы прижаться к лоринам, — нервно предложил я.

— С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному животному? — огрызнулась тётя Зу, раздражение которой усиливал страх. — Ты что, думаешь, я не лучше локса?