Гугенот - Андрей Хуснутдинов

Постель была не заправлена, в комнате горел верхний свет. Нижнее белье, которое вчера он заметил на Наталье, валялось скомканным под стулом. К сиденью стула пристал раздавленный в лепешку бутон розы. Зажигалка лежала на прикроватном столике. На подушках темнели пятна от табачного пепла. Кошка запрыгнула на кровать и что-то вынюхивала в складках одеяла. Подорогин бросил поверх подушек шелковое покрывало и закурил. Проведя кулаком по затылку, он вспомнил, что не далее как на прошлой неделе платил за квартиру — Наталья пересылала все домашние счета на адрес офиса. Нет, решил он, лучше не продолжать в этом направлении. Себе дороже. Потушив свет, он вышел обратно в прихожую и стал обуваться. Однако, надев один ботинок, замер и выпрямился. Так, словно его одолевала сонливость, он осторожно подвинул пуф, встал на него и распахнул дверцы антресолей. Из душной прямоугольной тьмы, дохнувшей на него кислым запахом шампанского, он извлек сначала свои мокрые, липнущие к пальцам тапочки, а затем большую зеленую бутылку с обрывками фольги — в ней еще оставалось на донышке вина.

Приятелю, одному из управляющих своего мобильного оператора, он объяснил, что вчера в пятнадцать часов двадцать три минуты ему угрожали по телефону. Прежде чем обращаться в милицию, он хотел бы выяснить, с какого номера был сделан звонок. Возможно, этим все обойдется, а компания будет избавлена от официального разбирательства. Он звонил из машины, после того как еще дважды прокрутил сообщение на голосовой почте.

Приятель попросил десять минут и перезвонил через две. Он не только узнал, с какого номера поступил вчерашний вызов, но и связался с оператором абонента. Телефон был с анонимной сим-картой, покупка которой не требовала ни предъявления документов, ни даже липовой авторизации. Это значило, что проследить абонента будет возможно лишь в случае «оперативного перехвата». Подорогин уточнил, что такое — «оперативный перехват». Приятель в ответ сказал, что если Подорогин смотрел «Семнадцать мгновений весны», то должен помнить историю с попытками гестапо запеленговать радиопередатчик Штирлица. Методы с тех пор принципиально не изменились. Услышав имя Штирлица, Подорогин съехал на обочину, остановился, отнял трубку от уха и приставил ее ко лбу Из-под сиденья пассажира выкатился прикуриватель. Приятель продолжал что-то объяснять. Перебив его, Подорогин попросил назвать вычисленный номер телефона. Приятель извинился, так как ему звонили по параллельной линии. Подорогин недолго слушал изуродованную электронную тонику из «Лунной сонаты», затем отключил связь и снова приставил трубку ко лбу. Приятель вскоре позвонил ему сам. Он был сильно взволнован. Звонок, прервавший их разговор, оказался из сотовой компании — «той самой». Телефон, о котором речь, был реализован вчера в первой половине дня с двадцатиминутной картой и вчера же вечером предъявлен в один из фирменных пунктов продаж. Без передней панели, антенны и аккумулятора. Здесь-то и начиналось самое интересное. Во-первых, на трубке остались следы крови (а лучше сказать, она была залита кровью). Во-вторых, как выяснилось, кровь принадлежит ее мертвому владельцу (вернее, владелице). В-третьих, обо всех этих ужасах известно со слов следователя, каковой и доставил трубку для опознания ее ошарашенным продавцам. В-четвертых (и в главных для Подорогина): с трубки был сделан всего лишь один звонок.

— То есть, — подытожил Подорогин, — не сегодня-завтра я жду ментуру.

— Не знаю, — нервно прихохотнул приятель. — Может быть… Но для того, чтобы получить распечатку счета официально, им понадобится время. Предписание прокурора, ордер, и все такое.

— Спасибо, — вздохнул Подорогин. — Как сам-то вообще, семья?

— Что? — спросил приятель с заминкой, как будто не поняв или не расслышав вопроса. — Ах, не за что. Извини.

— Ну, давай.

— Всего…

Подорогин посмотрел на часы: Тихону Самуилычу звонить еще рановато.

— А в принципе, — рассудил он вслух, выруливая на дорогу, — и незачем.

Офис еще пустовал. Парадную Подорогину открыл заспанный охранник. Освещенная изнутри будка секьюрити походила на запотевшую витрину.

Поднявшись к себе в кабинет, Подорогин успел только снять пальто, как тот же охранник позвонил по внутренней линии:

— К вам тут… из уголовки.

— М-мать! — выдохнул Подорогин, откинувшись в кресле.

Прежде чем раздались шаги в приемной, он вытянул перед собой руки и растопырил пальцы. На правом обшлаге рубашки темнело жирное пятно.

За дверью кашлянули.

Подорогин опустил руки.

— Да!

В кабинет протиснулся (уловка Тихона Самуилыча — дверь на сильной пружине) человек небольшого роста в подмокшем синем ватнике и лыжной шапочке.

— Здравствуйте. — На полных щеках вошедшего лоснился влажный румянец и трепетала виноватая улыбка.

— Доброе утро, — сказал Подорогин.

— Следователь городской прокуратуры Уткин, — выдохнул человек. — Леонид Георгич. Удостоверение… — Отдуваясь, он полез во внутренний карман.

Подорогин включил настольную лампу.

— Да вы садитесь.

— Спасибо. — Леонид Георгиевич оглянулся через оба плеча и сел почему-то не в кожаное кресло у стола, а на дешевый стул возле зеркала. Там он долго и суетливо разоблачался. В комнате запахло потом и чем-то несвежим, напомнившим Подорогину прогорклую кухонную губку.

— Из метро?

— Да… — Леонид Георгиевич замер и пристально посмотрел в угол стола.

Подорогину показалось, что тот хочет о чем-то спросить его, но после паузы следователь громко, с треском чихнул.

— Машина, — пояснил он, погружаясь носом в рукав, — машина не завелась.

Закурив, Подорогин молча рассматривал своего гостя.

Леонид Георгиевич вытер лоб, положил на соседний стул конверт плотной серой бумаги и сделал глубокий вздох.

— Василий Ипатич, должен предупредить вас, дело серьезное.

— Вы, по-моему, хотели удостоверение…

— Ах да, конечно, — всполошился Леонид Георгиевич, — конечно!

Тотчас на стол под лампу легла просиявшая двуглавым орлом малиновая корочка. Мизинцем Подорогин распахнул ее. Все было в порядке. Такие малиновые корочки ему приходилось видеть не раз. Странность заключалась не в удостоверении, а, опять-таки, в поведении его владельца — подобного рода документы демонстрировались, как правило, с рук в течение долей секунды. На фотографии Леонид Георгиевич выглядел несколько старше своих лет и, что ли, безжизненней.

«И черт с тобой», — подумал Подорогин, возвращая корочку.

Леонид Георгиевич взял удостоверение медленно, неуверенно, как берут чрезмерную сдачу, и также неуверенно вернулся на стул.

Подорогин смерил задумчивым взглядом его мятую спину.

— Так вот. — Следователь поправил свой готовый свалиться ватник. — Дело серьезное, Василь Ипатич. Должен признаться, что еще вчера оно казалось безнадежным. Это убийство…

— Что?

— Убийство девушки.

— Леонид Георгич, а при чем здесь я?

— А при том, Василь Ипатич, что незадолго до смерти покойная — то есть пострадавшая — сделала один звонок. Со своего нового телефона она вообще успела сделать только этот один звонок.

— Вот же гад! — Подорогин хватил по столу кулаком и подошел к окну. — Простите, это я не вам…

Леонид Георгиевич достал из серого конверта несколько фотографий и разложил их под лампой.

Подорогин увидел страшно избитое тело в орошенном кровью снегу. На двух снимках, сделанных с разных сторон и с разного расстояния, девушка лежала лицом вниз, на третьем она была повернута на спину.

— Не узнаёте? — спросил Леонид Георгиевич.

Подорогин посмотрел на мертвое обезображенное лицо.

— А что тут можно узнать?

— В самом деле. — Следователь сунул фотографии обратно в конверт. — Но голос-то по телефону вы узнали?

Подорогин раздвинул полоски жалюзи: из парадных дверей «Нижнего» вышел охранник, за ним уборщица с дымящимся ведром и дворник с лопатой.

— Я не говорил с ней по телефону.

— Василь Ипатич… — Леонид Георгиевич робко присел в кресло у стола. — Я, конечно, могу сейчас откланяться, уйти. Ради бога. Однако тогда вам придется давать показания официально. Вы ведь знаете, что это такое?.. Час назад своему знакомому вы заявили, что вам угрожали в то время, когда был сделан звонок с телефона потерпевшей. Смею заверить, Василь Ипатич, что это был именно тот звонок. Мы можем это легко доказать.

— Хорошо, — обернулся Подорогин, — докажете. И что с того?

— А то, Василь Ипатич, что, по-видимому, к убийству девушки вы имеете самое прямое отношение.

— Это с какой же радости?

— Да вы же сами только что объявили мотив. Вам угрожали — и вы решились на ответные меры.

Подорогин погасил лампу.