Люпофь. Email-роман. - Николай Наседкин

Далее в речах Алины не всё можно было однозначно понять («Букет Молдавии» явно сказывался), Домашнев, правда, один очень для него существенный момент выяснил: кроме этого часто пьяного и туповатого, по её словам, Тимы, в её жизни мужчин не было. Тут к месту или не к месту вспомнился Домашневу анекдот, что, мол, когда женщина уверяет, будто вы у неё второй… Хотя какие тут к чёрту анекдоты! В любом случае — это сказка, это фантастика! Он, Алексей Алексеевич Домашнев, лежит в постели с двадцатилетней красивой девчонкой, и она явно с восхищением на него смотрит, и уже сама тянется к нему с поцелуем, и уже божественные её груди встопорщенными от страсти сосками томят-волнуют его ещё о-го-го какое крепкое подтянутое тело!..

Финал этого стрёмного вечера оказался чуть смазанным. Алексей Алексеевич обнаружил, что по часам давно уже вечер, начал торопливо одеваться. Ссоры-скандала с Дарьей своей Николаевной ему совсем даже не хотелось, а она терпеть не могла, когда он возвращался домой поздно. Алина вдруг взбунтовалась. Она сбросила с себя одеяло, раскинула совершенно неприлично согнутые в коленях ноги, начала ласкать-оглаживать свою «Маню» и капризным тоном просить:

— Ну не хочу я домой! Давай ещё полежим! Ну дава-а-ай! Я праздника хочу!..

Домашнева даже покоробило. Девчонка явно опьянела.

— Алина, будь благоразумной, — кротко попросил он. — Уже поздно. Нам надо идти. Одевайся.

Ни в какую! Не пойду никуда, заявила, и всё! Алексей Алексеевич даже раздражаться начал и про себя подумал: «Ну-у-у, милая, мне такие фокусы совсем ни к чему! Больше никаких свиданий!..» В довершение Алина, когда всё же поддалась на уговоры, выбралась из постели и начала одеваться, то присела зачем-то на стол и сломала-раздавила очки Алексея Алексеевича. Но и на этом приколы не кончились: уже на остановке, где тусовалась довольно приличная толпа, девчонка взялась теребить Алексея Алексеевича за отвороты куртки и чуть не в полный голос признаваться в любви и канючить-требовать:

— Я люблю тебя! Слышишь? Ну скажи, что ты меня любишь! Ну скажи! Мне это важно!..

Ни хрена себе! Еле-еле усадил её в троллейбус, довёз-довёл до дома…

Да кто бы мог убедить-уверить в тот вечер Алексея Алексеевича, что уже через день они опять встретятся с Алиной, причём хотя инициативу (по телефону) проявит и она, но он согласится в момент, ни секунды не ломаясь. Они чинно погуляют по зимнему пригородному лесу, затем опять уединятся в квартире, но будут, опять же, чинно и даже чопорно пить чай-кофе, беседуя о литературе, ибо Алина сразу же откровенно созналась-предупредила, что у неё, как она это мило именовала, «открылся крантик», а в такие критические дни она категорически секс не приемлет… Но как-то так вскоре получилось, что они устроились на диване, брюки у профессора Домашнева оказались расстёгнутыми и спущенными до колен, сам он тут же впал в полубессознательное состояние, стараясь из последних сил решить дилемму: самому прервать блаженство в последний момент или она сама это проконтролирует-сделает?..

Именно с этого вечера Алексей Алексеевич начал погружаться в то наркотическое состояние духа, в каковом пребывал-плавал последующие полгода, совершенно почти потеряв чёткое представление о реальности. На него словно морок наслали. В первые дни он даже встревожился. Попытался сопротивляться. По крайней мере хотел претворить в жизнь свой довольно циничный план под условным названием «Гарем», то есть попеременно встречаться и с Олей, и с Алиной. И ему даже удалось ещё разок пообщаться с Олей на квартире, устроить свидание, но это было до того натужно, натянуто, лишне, что даже бедная Ольга Львовна это почувствовала и была грустна, молчалива, обидчива. Когда в следующий раз она позвонила Домашневу и радостно сообщила, что на завтра отпросилась у мужа к родственникам в деревню и они с Алексеем Алексеевичем утречком на пару часов могут встретиться, он, давясь и мучаясь, сообщил с огорчением, будто хозяин квартиры потребовал срочно её освободить и уже ключи забрал. С этого момента Оля из жизни Домашнева исчезла, словно её и не было. Раза два они потом столкнулись-встретились на улице, случайно, но Алексей Алексеевич оба раза отвернулся, увёл взгляд в сторону, покраснел, шмыгнул по-мальчишески мимо. Ольга Львовна тоже заговорить, заглянуть ему в глаза и даже поздороваться не попыталась — проходила мимо с каменным лицом и поджатыми губами. Домашнева, конечно, мучила-терзала совесть, но…

Оля исчезла из его судьбы.

И сам он как бы исчез из жизни, из реальности, из повседневности. По крайней мере подробности всего того, что происходило потом — он мог восстановить в памяти только по email-переписке с Алиной: благо, компьютер дома у неё был-имелся, и Домашнев в первые же дни подтолкнул её купить-установить модем и подключиться к Интернету.

2. Коитус

Алексею Домашневу, 17 января, 18–10

Здравствуй!

Вот и состоялся мой дебют в номинации «суррогат общения». Если честно, не знаю, о чём писать, надеюсь, что ты всё равно думаешь обо мне… Очень беспокоюсь о твоём здоровье… Сегодня надела (повторяю, НАДЕЛА, а то опять замечание сделаешь!) маленькие золотые серёжки и, по-моему, стала совсем маленькой… Я знаю, что ты не любишь, когда я маленькая, поэтому не буду больше разводить «нюни»… Бла-бла-бла… Хочется верить, что эта улыбка-смайлик:-) не разозлит тебя (как обычно тебя злит моё хорошее настроение)… Не пропадай, человек Достоевского!

ТВОЯ Дымка…

P. S. Забыла самое главное — я постоянно думаю о тебе!!!

Aline, 18 января, 9-36 (А тема?)

Алина, милая!

Чудом сохранил и прочёл твой первый (исторический!!!) мэйл! Во-первых, имя отправителя совершенно зашифровано; во-вторых, не обозначена тема (сэбж); в-третьих, ни словечка в самом мэйле; в-четвёртых, вложенный файл не имеет имени, а только подозрительную цифирь… Короче, подобные письма в Инете, как правило, рассылаются хакерами-хулиганами и напичканы вирусами. Я (как любой юзер) удаляю их, не раскрывая. Но у меня, на наше с тобой счастье, мощный антивирус, так что я вчера от нечего делать вложение сохранил (и забыл о нём), а само письмо удалил. И вот сегодня после разговора с тобой еле-еле всё восстановил.

Короче, Дымка моя (а почему — Дымка?), начинай соблюдать правила Инет-общения, пиши НОРМАЛЬНЫЕ мэйлы (по форме) и ЛАСКОВЫЕ, НЕЖНЫЕ (по содержанию). А вообще, поздравляю тебя с началом нашей виртуальной… дружбы.

Дядя Лёша.

Алексею Домашневу, 21 января, 23–22 (Tet-a-tet)

Алексей!

Приходит в голову фраза: не будь ничьим лозунгом, потому что ты — поэзия! Подумай об этом! Потому что ты действительно поэзия, моя поэзия… А с дядей Лёшей и нравоучениями ты переборщил, лучше бы по делу что-нибудь написал. Ладно, время уже позднее, а мне так хорошо и грустно одновременно. Не забывай, что я уже бабочка, а не гусеница, твоё чудо, а ты — мой маг. В общем, Дымка в лёгком сплине. Жду, жду, жду… Не хочу быть попрошайкой, побалуй меня хоть чуть-чуть. Помни, что Дымка уже готова раствориться в твоём тумане. Будет только — мы: сладкое, нежное, бесконечное…

ТВОЯ.

P. S. Дымка — это мой ник для самых близких мне людей.

Aline, 22 января, 8-03 (Ты — чудо!)

Алина, Дымка, спасибо!!!

И — за поэзию! И — вообще! Ты — чудо, помноженное на бесконечность изнурительного желания моей души в бореньях с низменными плотскими страстями… (???!!!?!?)

Считай, что это выплеснулись из меня такие вот тоже «стихи».

Буду сейчас засыпать и ДУМАТЬ о тебе!

До встречи (уже почти сегодня)!

Целую.

А. А. Д.

Aline, 24 января, 23–20 (Где же ты?!)

Дымка, где же ты??!

Мне почему-то очень стыдно (и тревожно!) за то, что не проводил тебя до дома!!!

А. А. Д.

Алексею Домашневу, 25 января, 7-40 (Бред на заданную тему)

Привет, мой родной человечек! Мой Лёша! Знаешь, единственный способ оставаться между небом и землёй — лететь, и я лечу: не это ли называется счастьем? Ты, наверное, улыбаешься, читая мои бредовые умозаключения-искания. Да, ломать себе голову я привыкла всякой софистской алетейей (извини за научно-студенческий выпендрёж). Когда-то я написала такие строки:

Я скучаю среди людей,лишь в твоих небесах мне жить.Без тебя, без твоих дождейвысыхает река души.

Поясняю. Не тебе мне писать об этом, но я всё же рискну: в литературоведении в стадийности сюжета есть архиважное слагаемое — кульминация; и есть всё, что до неё — бла-бла-бла (экспозиция, завязка, развитие действия с интригой…) Так и в моей жизненной сюжетности есть жизнь до тебя (бла-бла-бла) и жизнь с тобой, для тебя (кульминация меня — наивысшая точка меня).