Яд замедленного действия. Детективные истории - Виктор Каев

– Танюш, успокойся. Не нервничай.

Я говорил это, виновато и осторожно ловя её обиженный взгляд. Я ругал себя в душе страшными ругательствами. Я действительно мечтал о нашей свадьбе, как ни о чём другом. Ведь я любил эту девушку. И не было у меня никого дороже её с тех самых пор, как я отнёс последний раз букет цветов на кладбище своим родителям в далёком городке Анна под Воронежем, и уехал, куда глаза глядят. Но я уже давно любил и свою, не очень-то, по нынешним меркам, мужскую профессию, и ясные глаза своих одиннадцатиклашек, и звук школьного звонка, и топот сотен ног, выбегающих на перемену, и многое другое, что делает мою жизнь всегда наполненной и чистой.

– Да, душа, и впрямь, болит. Но я это переживу. Привыкну. Дай только срок.

Я понял, что бодренькие нотки в голосе, которые я так старательно модулировал, её обмануть не смогли. Она нервно повела плечами, а её голос дрогнул.

– Знаешь! Мне это надоело. У тебя, видите ли, душа! А я, значит, бездушная! Я не хочу ни к чему тебя принуждать. Но, ты же понимаешь, что в нынешних обстоятельствах о свадьбе не может быть и речи. И этот разговор – пустая трата времени и нервов. Я прошу тебя, уйди. Сейчас – уйди. И прими, наконец, решение. Тогда и поговорим. А пока – до свиданья!

Она отвернулась и стояла у окна, обхватив себя руками, втянув голову в плечи. Очередной порыв ветра оторвал сразу несколько листьев с дерева и с размаху припечатал их к окну. Они безысходно сползали по стеклу вниз, словно умирающие от ран бойцы.

Я знал Татьяну достаточно хорошо, чтобы и не пытаться продолжить разговор. Я встал из-за столика, подошёл к ней вплотную, взял руками за плечи и осторожно поцеловал её блестящие чёрные волосы на затылке.

– Прости. …Я пойду, пожалуй. Ты права. И не думай обо мне плохо. Я справлюсь. Дай срок…

– Шагай, шагай от сюда, романтик!

Татьяна, дёрнув сердито плечами, сбросила мои ладони и, склонившись, еле слышно всхлипнула. Я постоял в нерешительности ещё немного. Она продолжала молчать. Я вновь вздохнул, и, так и не притронувшись к сосискам, побрёл к выходу, промямлив невнятно слова прощания.

Когда дверь за мной захлопнулась, я оказался один в пустом, гулком пространстве лестничной клетки и тупо посмотрел вокруг. Один из лестничных маршей вёл наверх. Другой – вниз. В голове сумбур, путаница и горячечные, скачущие как попало, мысли. Я постоял, а затем, опустив вяло плечи, побрёл вниз.

4

Надо сказать, что в Белогорске я жил лишь пятый год с тех самых пор, как в 95-м уехал из Чечни. Там я 6 лет в гудермесской школе №6 преподавал историю после окончания Костромского пединститута. Мой кабинет истории значился под номером «6». Уехал, понятное дело, из-за войны. Всякого насмотрелся и много натерпелся. Видно, не зря мне выпали эти три шестёрки: знак дьявола. Даже то, что я до института служил в разведроте, мне храбрости не очень прибавляло. Я продал в Анне родительский домик, стоявший пустым после смерти отца, купил себе основательно потрёпанную «восьмёрку» цвета кофе с молоком и уехал в Белогорск. Меня сюда давно звали мои друзья по службе. На остававшиеся деньги я купил на окраине города миниатюрную однокомнатную квартирку и гараж в кооперативе прямо во дворе этого дома. Кое-как обставил своё жильё, и с тех пор, вот уже пятый год, прихожу туда ночевать. Хоть и не всегда. Единственно ценными вещами в моей квартире можно считать книжки. Они уже заняли всё свободное пространство в комнате. Друзья шутят, что я живу в библиотеке…

От Татьяны я поехал домой. Когда я вошёл в квартиру, было уже около трёх часов дня. В комнате разрывался телефон. Я снял трубку и услышал говорок Игоря Сироткина.

– Селезнёв, ты где пропал?

– Прости, Игорёк. Так уж вышло. Ты же знаешь, мне в последнее время патологически не везёт. В школе убийство, или, может, самоубийство. Само по себе – кошмар! А я, представь себе, первым нашёл тело. Теперь мне велели никуда не уезжать из города.

Игорь присвистнул.

– Слушай, тебе, часом, помощь не требуется? Что-то у тебя голос потерянный!

– Нет. Не надо ничего. Это я опять с Танюхой поцапался.

– Опять из-за работы?

– Ага. Не могу никак решиться. А она злится. Да, я и сам на себя злюсь! А, вот – никак!

– Ну, что тут посоветуешь?! Ясно одно: ты с нами не ездец.

– Это точно.

– Ну, тогда – прости! Мы поедем одни. Кушнеренко уже два раза звонил. У него «УАЗик» уже давно под парами. Передать ему что-нибудь от тебя?

– Массу самых наилучших. И передай: мне очень жаль!

– Естественно! Ну, ладно. Пока! И не хныч. Если что – знаешь, где мы будем. Сможешь – присоединяйся. Или вызывай, коли станет надобно. Чао!

Я вздохнул и положил трубку. После Татьяны я в Белогорске самыми близкими людьми считаю Игоря с Вовкой. Да, ещё, в каком-то смысле, Минакова… Считал…

Я скинул ботинки и куртку, прошлёпал в носках в комнату и, не раздеваясь, вытянулся на своём, как обычно, не убранном с утра диване.

Мы с Игорем и Вовкой были похожи друг на друга. Все трое ростом под 185 сантиметров, с тёмно-русыми коротко стрижеными волосами, с серыми глазами. Нас часто принимали за братьев. Но мы не братья. Мы просто проходили срочную службу в морской пехоте, а туда таких специально отбирают. Игорь уже женат и имеет двух сыновей. Вовка, хоть и скрывал пока от нас, но тоже вот-вот женится. И сейчас они все вместе собрались провести три дня на природе. Игорь работает водителем-дальнобойщиком. Вовка – в частном спортклубе ведёт секцию рукопашного боя. Оба они уже неплохо обеспечены и полны оптимизма. А я… Нет, конечно, Татьяна права. Я полный «лопух». Пора решаться. Недавно и возможность подвернулась. Я дуриком выиграл в телевизионную лотерею. После уплаты налога осталась вполне приличная сумма. Грешно было не попытаться открыть своё дело. Только я всё никак не мог подойти с этим к Минакову.

Подумав о Степаныче, я вспомнил его удивлённые мёртвые глаза и бурое пятно на белой сорочке. А, всё-таки, не мог он сам застрелиться! С чего бы это? Минаков относился к категории людей, которые не умеют отступать и всегда верят в успех. Он в своей жизни добивался любой цели, которую только ставил перед собой всерьёз. И, потом, он же оптимист! На его шуточки лучше было не нарываться. Это всем известно. А этот взгляд! Я его знал достаточно хорошо. Его глаза, в самом деле, выражали именно удивление.

Изотов сказал, что сорочка вокруг пулевого отверстия слегка подпалена и, наверное, там остались микрочастицы пороха. Это значит, что ствол был, практически, приставлен к груди. Да. Очень похоже. Пистолет в руке… Но, откуда у Минакова пистолет? Более штатского человека я, пожалуй, никогда не встречал. Он, пожалуй, не знал, как в пистолет патроны вставляют.

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Я протянул руку и снял трубку. Голос Веры Ильиничны звучал, словно из Хабаровска. Разобрать слова было можно, но слышать неприятно из-за гулкого эхоподобного завывания в трубке.

– Сергей Аркадьевич! Это Вера Ильинична. У Вас завтра методический день, но я Вас прошу прийти в школу к 8 утра.

– А что? Ещё что-нибудь случилось?

– Ну, в общем, нет. Просто приедет начальник управления образования.

– А я тут причём?

– Он просил, чтобы Вы подъехали. Он хочет с Вами поговорить.

– Со мной? Это о чём же?

– Я не знаю. Может, о похоронах? Не знаю. Но он просил, чтобы я Вам позвонила… Серёжа! Что же это? А? Как же такое могло…?

Я услышал в трубке её всхлипывания.

– Успокойтесь, Вера Ильинична! Что теперь поделаешь? Видимо так уж ему было суждено. Мне очень жаль. Но Вам надо держать себя в руках.

– Да, да. Конечно. Только мне очень, очень больно! Словно мы осиротели…

– Это точно. …А Вы звоните из школы?

– Да. Я ещё здесь.

– Как там обстановка? С уроками во второй смене не вышло?

– Нет. Не вышло. Мы не смогли заставить ни себя, ни учителей. Да и дети возбуждены слишком. Какие уж тут уроки! Мы с Тамарой Николаевной уже всех отпустили. Только Александр Николаевич да Андрей Владимирович в столярке сидят… Пьют…

В её голосе не было осуждения.

– Мы их даже выгонять не стали. Впору самим выпить. Как подумаю, что и сегодня идти в свой пустой дом, так опять реву… Я в школе, фактически, жила. Из-за него. А теперь…? Простите меня, что плачусь, мне ведь больше не с кем… Тамара уже ушла…

Слышимость почему-то улучшилась. Я даже услышал, как часы в её кабинете пробили четыре раза.

– Вера Ильинична, и всё же Вам надо идти домой. И отдохнуть.

– Да, Серёжа, спасибо. Извините, что так. …Одним словом, жду Вас завтра в восемь. До свиданья.

И она положила трубку. Слабые короткие гудки, звуковым кардиографом отсчитывавшие ритм её раненного сердца, сигналили о чём-то в моём сознании. Мне стало тошно от невозможности что-то изменить и от бессмысленной жестокости жизни. Я вспомнил, что с утра ничего не ел, пошёл на кухню и поставил на огонь чайник. В голове всплыли и неотвязно завертелись строчки: