Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов

— Да пошел ты… Лишь бы недалеко! — огрызнулся в ответ Арчегов, пребывая в жуткой растерянности. — Я зарядил в камору совсем иной патрон. Целый! Не эту «выварку»! Такого не может быть!

— А что может быть?! — сразу насел император, сверля пронзительным взглядом генерала и крепко, до боли, схватив того за руку. — Откуда он там тогда взялся?!

— Таких патронов только три было. Я их выварил! Один у адмирала Колчака остался, на память, другой я раньше того опробовал, первым, для проверки. Он на полке с этим стоял, за книгами…

— У тебя в кабинете? Дома?

— Да, — прохрипел Арчегов, уже понявший, что произошло. — То-то вчера женушка в комнату заглядывала, а наган на столе лежал. И весь вечер такая добрая была, все льстилась…

— Завидую я тебе, Костя. У тебя такая жена…

Арчегов чувствовал себя скверно, пот тек ручьем, хорошо, что платок был под рукою. Михаил посмотрел на пришибленного генерала. Усмехнулся, мягко спросил:

— Так, значит, правду шепчут, что ты адмиралу застрелиться предлагал? Теперь я понимаю, что произошло тогда и зачем ты это сделал!

— Надеюсь, ты сам больше стреляться не будешь?!

— Нет! — отрезал Михаил Александрович. — Такой дури от меня больше не дождешься. И так Нине Юрьевне на всю жизнь обязан! Патрон мне отдай, он теперь мой. Я его, как Александр Васильевич, вечно хранить буду.

— Возьми, что уж тут, — Арчегов протянул монарху его несостоявшуюся смерть, запечатанную в цилиндрике, полез в карман за портсигаром. И остро захотелось налить полный стакан водки, шарахнуть его залпом, настолько он себя скверно чувствовал.

— А не выпить ли нам, генерал?! А то на душе так муторно…

Это был не вопрос, а предложение, и Константин кивнул, соглашаясь — Мики просто прочитал его мысли, потому что и сам пребывал в точно таком же состоянии.

— Да еще помянем раба божьего Семена. Хоть и натворил он дел, но человек порядочный был.

«Сволочь порядочная, это точно. Хотя, с одной стороны. А с другой — все же и полезное делал, но только в этом времени. А в том такое натворил, что не поминать, а проклинать нужно».

— Брось, Константин Иванович, хмурить лоб. Помнишь одно латинское высказывание, где в конце звучит аут бене, аут нихиль?

— О мертвых либо хорошо, либо ничего. Так ведь, Мики? — Арчегов усмехнулся, натянув на лицо улыбку.

— Не суди, да не судим будешь. То, что Семен натворил, было в том времени, которого может и не быть. Сейчас живы те двадцать миллионов, многие из которых еще на свет Божий не появились. Живы! И мы должны сделать так, чтобы они дальше жили, и работали, и детишек своих растили. А ты меня за убогого дурачка держишь, правды никогда не говоришь. Нельзя так, Костя, мы вместе должны воз на гору затащить, общими усилиями. И не хитрить друг перед другом. Верь мне — даю тебе в том слово!

— Хорошо, — только и вздохнул в ответ генерал. Арчегова захлестнуло чувство стыда, пусть не острое, но все же мало приятного. Действительно, скверно! И он сам, и эта парочка попаданцев-поганцев — вот как рифмуется здорово, — всегда держали Мики в неведении, лгали во благо. Вот только все их благие намерения боком вышли, потому что и ежу понятно, куда ведет дорога, ими вымощенная…

— Погоди, Костя, — Михаил Александрович сильно сжал его руку, но Арчегов почувствовал, как задрожали стиснувшие запястье пальцы. К ним быстрым шагом шел офицер со свитскими вензелями на погонах.

— Ваше величество! Генерал-адъютант Фомин сам в сознание пришел! Просит вас…

— Что?! Где он?!

Михаила словно подбросило с лавки — он как клещ вцепился в плечи адъютанта, с силою тряхнул.

— В околоток отнесли! Думали, умерли его высокопревосходительство, врач стал осматривать тело, и сердце забилось. Того…

Казачий офицер говорил неуверенно, и было видно, что он пребывает в полной растерянности от случившегося. Арчегова новость просто шарахнула, намертво пригвоздив к лавке.

Он много воевал и не мог ошибиться, когда осматривал обожженное тело Фомина. Тот был мертв, пульса не было, сердце не билось. Тут диагноз ставить легко — болевой шок! От него чаще всего умирали, когда сердце было не в силах вытерпеть чудовищную боль. Единственное спасение — вовремя укол поставить. Или сознание потерять, что мизерный, но хоть такой шанс выжить давало.

Михаил Александрович чуть ли не побежал к казачьим казармам, а генерал продолжал сидеть на лавке и вытирать лившийся со лба пот. Потом пробормотал охрипшим до писка голосом:

— Мистика… Может, и лучше, что Семен свои копыта не откинул. Если выживет, тогда и решим, как его использовать… Нет, такого просто быть не может! Что я, труп от раненого не отличу?! Мистика!

ГЛАВА ПЕРВАЯ

И если боль твоя стихает…

(10 августа 1920 года)

ПЕРЕКОП

— Да вы тут, Яков Александрович, целую крепость обустроили. Таких укреплений я даже в Порт-Артуре не видел. — Адмирал Колчак задумчиво посмотрел на старинный Турецкий вал.

Всего за пять месяцев, с того дня, как он принял на себя командование над Черноморским флотом и войсками в Крыму, все здесь изменилось, и к лучшему, как надеялся бывший «верховный правитель России».

В марте на Перекопе стояла непролазная грязь, солдаты ютились по неглубоким окопчикам Юшуня и в немногих убогих домишках Армянска. Какая крепкая оборона?! Да перейди красные в наступление, они с ходу бы прорвали такое убожество и ворвались в Крым. Господь отвел — перемирие заключили с ними вовремя, предотвратив неизбежную катастрофу.

— Только благодаря вам, ваше высокопревосходительство. Без помощи флота оборудовать позиции было бы нечем. И некем!

Генерал-майор Слащев был молод, немного за тридцать лет, с хорошей гвардейской выправкой. И не менее талантлив, как Александр Васильевич убедился, чем военный министр Сибири. Но последний хороший организатор и администратор, а первый — умелый тактик. И отличные позиции оборудовал — адмирал Колчак, сам знающий артиллерист, не мог не отметить хорошее расположение великолепно оборудованных, прикрытых броней и залитым бетоном батарей.

— Сколько здесь вы поставили орудий, генерал?

— Тридцать шесть крепостных мортир и двадцать три морских пушки, из них две десятидюймовых. Последние там, за Юшунем, — Слащев показал рукою назад, в сторону второй оборонительной линии. — Плюс почти сто полевых орудий и четыре сотни пулеметов в прикрытие. Теперь нас отсюда никакой силой не выбить.

— А если большевики перебросят сюда осадную артиллерию? — Колчак подначил Слащева, прекрасно зная ответ.

— Подавим ответным огнем. Они будут как на ладони, позиции ровные как стол, — молодой генерал усмехнулся. — А у нас все броней закрыто, вон бетонированные казематы врыты.

Адмирал присмотрелся — на обратных скатах вала были обустроены хорошо замаскированные сооружения, прикрытые броневыми плитами. Тут просто повезло, что французский броненосец «Дантон» прошлой весной у Севастополя налетел на мель, и с него пришлось снять чуть ли не половину броневого пояса, дабы облегчить корабль. Но в Крым ворвались красные, и все эти плиты «союзники» бросили, спешно унося ноги.

Да и на складах Черноморского флота, несмотря на годы мировой и гражданской войн, включая тотальный грабеж, устроенный германцами, и наглое мародерство англичан, французов и греков, сохранилось много чего полезного и нужного.

Со старых крепостных фортов Севастополя адмирал приказал забирать необходимое — арматуру и железо, старые, чуть ли не времен войны с Турцией, 9-дюймовые мортиры, броню и металлические двери и многое другое. Да и с кораблей, застывших мертвыми грудами, в ход пошло все, что можно было отвинтить и срезать, от брони до стальных конструкций. Заодно установили перед всеми укреплениями мощные фугасы, изготовленные из переделанных морских мин.

Взяли много, но еще больше осталось. Есть чем наступление красных встретить, грех жаловаться!

Иркутск

— И что будем делать дальше, Константин Иванович?! Даешь мировую революцию?!

В голосе Михаила Александровича прозвучала едкая ирония, которую последний российский император и не думал скрывать. Недавнее известие о взятии Варшавы красными произвело в Иркутске определенный фурор среди населения и военных.

С одной стороны, оно вроде вызвало у населения скрытую радость — поляков, после захвата ими в мае Киева, рассматривали в Сибири как наглых интервентов, желающих на углях революционного пожара хорошо погреть свои загребущие лапы. Но с другой — проступил явственный, хотя тщательно скрываемый страх. Все прекрасно понимали, что если большевистский режим усилится за счет Германии, недавнего врага в мировой бойне, которую тоже терзала революционная лихорадка, то будет…