За пределом беспредела - Евгений Сухов

– Петр Иваныч, я же говорил, как все получилось…

– Не нужно мне ничего объяснять. Я уже все слышал. Ты честно работал, поэтому и получаешь деньги. Если бы ты филонил, то не увидел бы и доллара. Я тоже прекрасно понимаю, что задача была очень сложной. У Чижевского потрясающий нюх на всякого рода провокаторов, все-таки он бывший полковник КГБ, а это, как ни крути, неплохая школа. Тебе в отличие от многих удалось продержаться целый месяц, и если быть откровенным, то я до сих пор удивляюсь, почему тебя не закатали в асфальт. – Майор с интересом посмотрел на собеседника, как будто перед ним и в самом деле сидел восставший из могилы покойник. – У меня к тебе вопрос… Случайно никто из них не знает, от кого ты пришел? Не прячь глаза! – неожиданно рявкнул он. – Смотри на меня.

– Ну бля буду, все ништяк. – Голос собеседника прозвучал обиженно.

– Ну ладно, это я так, не держи зла, – примирительно похлопал Громовский агента по плечу. – Погорячился малость. Сам понимаешь, работа у меня такая скотская, никому верить нельзя. Ты пересчитай, может, я тебе недодал сотенную?

Собеседником майора Громовского был парень не старше тридцати лет, невысокого роста, сухой, жилистый, очень подвижный. Он оживленно жестикулировал и очень напоминал борзую. Пальцы у него были синие от «перстней», по которым нетрудно было прочитать его биографию: был осужден за грабеж в малолетстве, имел немалый авторитет в колонии, был «поднят на взросляк», трижды судим. На левой руке выколота корона – приветствие всем ворам, означающее одновременно и то, что и сам носитель наколки считает себя в преступном мире человеком не последним. Носить подобную отметину незаслуженно не полагалось, за это отвечать приходилось строго.

Когда-то у парня действительно были заслуги, он имел немалый авторитет в своей среде. Но все пошло прахом несколько лет назад, после первого укола героина… Уже через полгода он стал законченным наркоманом. Тогда же он совершил непростительный грех – залез в карман к своему подельнику и вынул золотые часы, которых хватило всего лишь на четыре дозы.

От крысятничества не отмываются, это такое же позорное пятно на всю жизнь, как порванное «очко». От бесчестия, а возможно, и от смерти парня спас майор Громовский. Он без всяких предисловий предложил ему работать на «контору», взамен пообещав свое покровительство, регулярную дозу героина и новую кликуху – Укол.

Ожидания майора оправдались всецело. Укол оказался блестящим артистом. Майор подсаживал его в камеры к идейным блатным и к тем, на кого следовало найти компромат. Агент умел разговорить даже самых молчаливых и выуживал из них мелкие сведения, которые они не открыли бы и собственной матушке. Колян нравился людям, а авторитетные наколки только добавляли к нему доверия.

Парень блеснул золотыми зубами и обиженно протянул:

– Ну че ты, в натуре, начальник! Ты меня за суку держишь?

– Ладно, ладно, – примирительно похлопал майор агента по плечу. – Пошутил я. Деньги можешь сложить в эту сумку. Она невзрачная, потертая, никто и не заподозрит, что в ней лежит двадцать тысяч баксов.

– Хорошо. – Укол поднял сумку и попробовал ее на вес. По его сосредоточенному лицу можно было предположить, что он подсчитывал, сколько доз можно купить на двадцать тысяч. – Ну, так я пошел, начальник?

Подходило время для очередной дозы, и Укол не мог дождаться конца беседы, чтобы ввести в вену очередную порцию дурманящего зелья. В правом кармане брюк у него лежал шприц – для наркомана почти одушевленный предмет.

– Иди. Встретимся через неделю в это же время.

– Договорились, – уже не скрывал радости Укол.

Он представил себе, как растянется на стареньком прокуренном диване и в одиночестве примет кайф.

Открыв дверь и махнув на прощанье рукой, Укол вышел в коридор. Майор Громовский повернул ключ на два оборота. Эту квартиру, на самой окраине города, он использовал как явочную раза два в неделю. По субботам он иногда устраивал здесь шумные пирушки со старинными приятелями, и часто веселье заканчивалось только под утро. В первую очередь это была берлога, где он мог отдохнуть от упреков жены, писка детей и весело воспользоваться свободой. Плохонькая скрипучая кровать, стоявшая в углу комнаты, частенько испытывала на себе темперамент майора, когда он приглашал в гости молоденьких официанток из соседнего ресторана.

Майор Громовский посмотрел в окно. Укол быстрыми шагами удалялся в сторону соседнего микрорайона – типовых девятиэтажек, окруженных чахлыми тополями. Разочарование в агенте было сродни физической боли. Укол не сумел втереться в доверие к Чижевскому. Бывший полковник КГБ раскусил блатного сразу, едва на него взглянув, – уж он-то на своем веку перевидал немало таких ссученных. А логика в подобном случае чрезвычайно проста – если предал один раз, то обязательно предашь и во второй. Это уже диагноз.

Николай Валерьянович Чижевский возглавлял службу охраны Варяга. Как это ни странно, но «законник» доверял ему безоговорочно. Кроме того, бывший полковник заведовал при Варяге разведкой и контрразведкой, – этим он успешно занимался и на прежней службе, а без успехов никогда ему не видать бы больших звезд.

Где-то Укол переиграл, а жаль. Или Чижевский воспользовался какими-то своими старыми связями, и ему удалось полистать досье даже секретных агентов? Но как бы там ни было, Укола раскрыли. Следовательно, он выпадал из игры навсегда.

Укол остановился на краю дороги, пропустил автомобили и бодро пересек шоссе, помахивая сумкой. Длинные матерчатые ручки он намотал на кисть, словно опасаясь, что сумку у него вырвут. К смотрящему нужно будет искать другой, более хитрый подход.

Майор Громовский нажал на кнопку магнитофона и тотчас услышал негромкий голос Чижевского: – Владислав, как я и предполагал, наш друг оказался засланным казачком.

– И как же ты догадался? – раздался голос Варяга.

– Я не догадался, я это выяснил. В тюрьмах он работает в качестве подсадной утки. Не могу объяснить почему, но он мне сразу не понравился. Профессиональное, что ли… У меня просто нюх на таких тварей! Что прикажешь делать?

– А сам как считаешь?

– Сначала нужно узнать, кто его к нам заслал, а дальше следует действовать по обстоятельствам.

– Тогда приступай.

– Понял. Как только он появится, будем беседовать…

Майор Громовский выключил магнитофон. Не нужно было обладать аналитическим мышлением, чтобы понять – как только полковник Чижевский начнет дробить Уколу пальцы плоскогубцами, тот не только сдаст своего непосредственного начальника, но и признается во всех остальных грехах. Подобного вмешательства в свою личную жизнь Варяг не простит, и тогда на окоченевший труп нахального майора натолкнется в лесопосадке какая-нибудь любвеобильная парочка, скрывающаяся от посторонних глаз.

Выходило, что майора спас случай.

Неделю назад, незадолго до разговора Чижевского с Варягом, он организовал неисправность телефонной линии. Чижевский вызвал на дом специалиста, а тот вставил в трубку телефона крохотный автономный жучок. Подслушивающее устройство проработало недолго, его выявили уже на следующий день, но нескольких часов вполне хватило, чтобы записать разговор Чижевского с Варягом. Вероятно, это и спасло майору жизнь.

Укол не догадывался о тревогах шефа – он уверенно шагал в сторону своего дома.

В сумке Укола кроме долларов в потайном кармашке лежал пластит. Он был удобен тем, что мог принимать практически любую форму: его можно было свернуть в трубочку и спрятать где-нибудь в ручке сумки, можно было запихать в спичечный коробок или раскатать, как блин, а потом уложить на самое дно сумки или чемодана. Но при всем этом пластит не терял своей разрушительной силы, – наоборот, он превосходил динамит по всем показателям.

Доллары в сумке Укола были искусными фальшивками. Месяц назад в Москве накрыли одного талантливого кустаря, который занимался изготовлением поддельной «зелени». Обнаружить фальшивку не могли даже детекторы в обменных пунктах. Громовский уговорил начальство не уничтожать столь качественную продукцию, словно знал, что доллары ему пригодятся.

И он не ошибся!

Майор взял пульт. В массу взрывчатки был помещен крохотный детонатор, терпеливо дожидавшийся электронного сигнала. Сам того не подозревая, Укол полностью находился во власти шефа. В глубине души у Громовского шевельнулось нечто похожее на жалость. Все-таки Укол был неплохим агентом: умел потрясающе вживаться в образ, найти другого такого станет крайне сложно, а может быть, и невозможно вообще. Жаль Укола было и по другой причине – Громовский считал его своим детищем, вложил в него все, что знал и умел. А расставаться со своими творениями всегда печально.

– Прощай, Укол, – тихо произнес майор Громовский и надавил на кнопку пульта.