Подлипка течет в океан - Иван Кудинов

Тим лежал на санях, на душистом сене, и солнце светило ему прямо в лицо, теплое и ласковое. За рекой лес виднелся. И синее небо висело над головой. И снег тоже был синий, как небо, сверкающий, вспыхивающий множеством ослепительно ярких блесток.

Сорока белобокая, с длинным раздвоенным хвостом, перелетала с дерева на дерево и трещала, как пулемет, сварливо балабонила о чем-то своем, сорочьем. Над Подлипами стояли густые белые и прямые столбы дыма, такие высокие, что казалось, они подпирают небо. Собаки лаяли в поселке. Петухи пели. Снег под санями шуршал, пофыркивал Орлик, и Белка то и дело проносилась мимо, обгоняя их, весело скосив глаза. А потом Тим глянул вперед и увидел яркие красные пятна на снегу. Как цветы. Он знал, конечно, что никаких цветов на снегу не бывает, и очень этому удивился. А когда подъехали ближе, красные пятна на снегу вдруг ожили, зашевелились и врассыпную кинулись, брызнули в. воздух.

— Снегири, — сказал Андрей. — Прямо снег загорается от них, — сказал он. — Красивые птицы, правда?

Тим кивнул. Ему еще не приходилось видеть снегирей так близко и в таком множестве. У него в глазах зарябило, когда они сыпанули вверх. Будто праздничный фейерверк.

Улетели снегири. Отстала сорока. Река повернула круто и пошла стороной. Отодвинулся лес. И они въехали в поселок. И радио — громкоговоритель висел на столбе у клуба — так и оглушило Тима. И петушиные голоса отовсюду доносились. И две лохматые собачонки вывернулись откуда-то и кинулись вслед, визгливо тявкая. Но Белка с достоинством вела себя, как и подобает настоящей сибирской лайке: не поджала хвост и не ускорила бега. Только когда эти нахальные собачонки слишком уж наскакивали на нее, она слегка поворачивала голову и предупреждающе показывала им свои крепкие острые клыки. Они проехали через весь поселок, в другой его конец. И лес опять придвинулся к ним. И река вернулась, приблизилась настолько, что хорошо, отчетливо были видны замысловатые сплетения всевозможных следов и тропок, пересекающих ее вдоль и поперек.

Тим соскочил с саней, когда они подъехали к своему дому, широко растворил ворота и похлопал Орлика по крутому потному плечу. Потом помог брату выпрячь коня, сам отвел Орлика к сараю и привязал к кормушке — отдыхай. А ладони так и зудели, просили дела, работы, и Тим начал укладывать дрова в поленницу.

— Ты бы отдохнул немного, — сказал Андрей. Но Тиму вовсе не хотелось отдыхать, руки его просили работы, действия. Потом он пошел к реке и долго стоял на берегу, прислушиваясь к глухому невнятному шуму и бульканью подо льдом. Река жила, не останавливаясь ни на секунду, неслась и неслась, стремила свои воды в океан. Тим знал: Подлипка течет в океан. То есть, нет, не прямо, конечно, сначала она впадает в Обь. Течет, течет и сливается с Обью. Было две реки и вдруг — одна. Обь оттого и широкая, большая, что много других рек и речушек, таких как Подлипка, впадает в нее. Пока Обь течет до Северного Ледовитого океана, столько в ней воды накопится, такая она станет огромная, что с одного берега не видно другого. Вот бы поплыть по Оби, до самого океана, думает Тим, а потом бы по океану… Но в океане, конечно, всегда льды, раз он Ледовитый, и там без ледокола не обойтись. Вот бы на атомном ледоколе поплыть, мечтает Тим, далеко-далеко, через весь океан… И уже поздно вечером, лежа в постели и перебирая в памяти события прошедшего дня, с радостью думал: правда, очень хорошо, что Андрей уговорил маму отпустить его на зиму в Подлипы. Сначала мама и слушать не хотела: нет, нет и нет. Да ты что, говорит, в такую-то даль? Да что вы там будете делать одни? Как будто они маленькие. Да и в школу ему нынче… Как будто в Подлипах школы нет. А тут школа хоть и небольшая, деревянная, а не хуже других. И ходить совсем близко. Что и говорить, хорошо в Подлипах, и брату, как-никак, помогать надо — вон сколько у него всяких дел!

Ночью Тим плыл на ледоколе по океану, и разноцветное северное сияние освещало ему путь… Потом оказалось, что вовсе это не северное сияние, а снегири. Их было много, красногрудых, и оттого, что их было много, такое вокруг разливалось яркое, редкостное сияние… А потом выплыло перед ним, слегка покачиваясь, как фонарь на ветру, красное, смеющееся лицо Половинкина, и голос прозвучал откуда-то сверху, из глубины, будто из репродуктора: «А-а, помощничка завел!..

Ха-ха-ха!» Тим почувствовал, как сжимаются у него кулаки, то ли от страха, то ли от решительности и готовности драться, то ли от того и другого вместе, — он почувствовал, как сжимаются у него кулаки, но не проснулся, будто решил выстоять до конца…

3

Утром, как всегда, Тима опередил брат — он уже переделал уйму всяких дел: сводил Орлика на водопой, дал ему сена, сложил оставшиеся дрова в поленницу, счистил со ступенек лед. На кухне топилась печь — тоже его работа. Пламя туго, напористо гудело, рвалось в трубу; на полу и стенах краснели отблески. Тим встал, оделся и вышел на крыльцо. Было тихо, морозно. На деревьях висел белый пушистый куржак.

— Привет, — сказал Андрей. — Как спалось-ночевалось, в каких краях довелось побывать?

— Ничего, — ответил Тим, — неплохо. По Северному Ледовитому океану плавал… На ледоколе. На атомном. А северное сияние — это от снегирей… От снегирей, — повторил он, тщательно выговаривая каждую буковку, как бы отделяя одну от другой, но Андрей и без того уже хорошо понял, о чем он говорит, понял и улыбнулся.

— От снегирей?

— Ага. Их там много.

— Ну вот, — сказал Андрей, — не такое еще можно увидеть. — И, помолчав, заговорил о другом. — А у нас тут сегодня ночью событие произошло.

— Какое?

Андрей достал что-то из кармана и положил на ладонь.

— Видишь?

— Вижу, — сказал Тим, пока еще ничего не понимая. — Хлеб…

— Хлеб-то хлеб, да не совсем обычный. Я его утром около Белкиной конуры нашел. Что-то, думаю, подозрительный какой-то хлеб, мы вроде такого и не давали. Вот посмотри-ка, что я обнаружил…

Тим осторожно, словно гранату, взял в руки твердый, смерзшийся кусок и увидел торчащий из него поблескиваю-щий конец иголки. Зачем она в хлебе? — не понял Тим, удивился. — И почему этот хлеб с иголкой у Белкиной конуры оказался?

— Вот такие-то, брат, дела, — сказал Андрей. — Хорошо, что Белка у нас умница, чужого хлеба не взяла, а то бы…

Андрей не договорил, но теперь и так стало ясно, что это за хлеб, как и зачем оказался он у Белкиной конуры. Все стало ясно.

Ведь если бы Белка съела этот хлеб, если бы она… Нет, нет, Тим даже в мыслях не мог допустить, что бы могло произойти в эту ночь… И он уже не сомневался в том, что подлое это дело — дело рук Половинкина. Кто же еще может такое сделать? Он сказал об этом брату, но тот не согласился.