Дом с волшебными окнами. Повести - Эсфирь Эмден

Когда сломался карандаш и Светлана захотела отточить его, Саша сказала:

— У меня в пенале есть хороший ножик, мне ребята подарили перед отъездом. И знаете, что мне ещё подарили?

Она поглядела на Светлану, так удивлённо подняв брови над своими светлыми, ясными глазами, что Светлана подумала: «Какая милая девочка! И совсем не похожа на свою тётю».

Саша открыла чемодан и, передав Светлане ножик, потянула за руку Петрушку, лежавшего под горкой мягких вещей. И до чего же быстро он выскочил из-под них!

Саша посмотрела на его лукавое лицо, которое не успела хорошенько разглядеть перед отъездом, расправила примятый колпачок и надела Петрушку на руку, как показывала Роза.

Это, видно, была нехитрая наука, потому что при первом же робком движении Сашиной руки лукавая голова покивала ей, а маленькие руки сделали быстрое движение, как будто хотели поздороваться.

К концу второго дня они незаметно подружились.

— Вот ты какой! — удивлённо и немного недоверчиво сказала Саша.

Она сказала это очень тихо, почти про себя, но Петрушка услышал! Он ткнулся носом в её щёку и потёрся головой об её ухо.

— Какой смешной! — сказала Светлана. — Правда, Саша?

— Правда, — сказала Саша, серьёзно, без улыбки глядя в лукавые Петрушкины глаза. — Очень хороший.

Глава седьмая

НА НОВОМ МЕСТЕ

— Так вот что, Александра, давай условимся: ты уже девочка большая и можешь быть вполне самостоятельной. Я, как ты понимаешь, целые дни буду проводить на работе, и нянчиться с тобой тут совершенно некому. Через два месяца тебе идти в школу, а пока что готовься к занятиям и хозяйничай. Обедать будешь в столовой, — вот тебе деньги: на неделю. А вот на хлеб — тоже на неделю: будешь покупать в продуктовом магазине. Надеюсь, ты уже освоилась с местностью?

Так говорила Саше Клавдия Григорьевна в первый же день после их приезда. Саша молча слушала её, перебирая, по привычке, бахрому скатерти.

— Да, и отучись, пожалуйста, от этой дурной привычки!.. Кстати, почему ты накрыла стол скатертью? Это совершенно ни к чему. У нас есть отличная клеёнка — её только нужно ежедневно протирать чистой влажной тряпкой.

Вероятно, всё, что говорила тётка, было справедливо. Мама тоже, бывало, журила Сашу за дурную привычку — перебирать бахрому скатерти и заплетать из неё косички. У них дома тоже была блестящая, чистая клеёнка, на которой они обедали, когда оставались одни. Ведь Саша была очень рассеянна и не раз проливала чай или кофе, торопясь передать матери чашку.

Но после обеда они всегда покрывали стол весёлой, яркой скатертью, которую мама сама вышила, и в комнате сразу делалось красивей и уютней. А потом они садились на диван…

— О чём ты так задумалась, Александра? Я тебя спрашиваю, Саша…

В голосе тётки Саша неожиданно услышала мягкую ноту. Она с робкой надеждой взглянула на Клавдию Григорьевну, и ей показалось, что та смотрит на неё с каким-то новым, почти участливым выражением. И Саше захотелось подойти к ней, прижаться.

Ведь это была её тётя, папина сестра, самый близкий сейчас для неё человек.

Но Клавдия Григорьевна уже укладывала свой портфель.

— Я ухожу, — сказала она спокойно. — Пока нет второго ключа, посиди дома.

— Я хотела к Светлане Игнатьевне, — робко сказала Саша.

Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась:

— Ну, какая это тебе подруга, подумай сама! И ведь она не гулять сюда приехала, а работать. Не надоедай ей, пожалуйста, и не навязывайся со своим знакомством. Каждый человек, даже ребёнок, должен всегда соблюдать чувство собственного достоинства.

И Клавдия Григорьевна удалилась, оставив Сашу взаперти, — совершенно одну в новом и чужом для неё доме.

Саша подошла к окну, посмотрела на широкую немощёную улицу посёлка. Ещё не все дома на этой улице были построены, и как раз напротив их окон стояли недавно сложенные стены нового дома. Сейчас там никто не работал — вероятно, потому, что было воскресенье, и оттого недостроенный дом, да и всё вокруг него показалось Саше очень грустным. Соседей по квартире, у которых, как знала Саша, был маленький ребёнок, дома не было — они уехали на несколько дней в город.

Она была одна, совсем одна.

Саша воткнула в штепсель вилку репродуктора. Передавали «легкую музыку», как её называли обычно в программе, — какую-то сценку из оперетты, и два голоса, мужской и женский, пели, перебивая и заглушая друг друга, что-то очень бурное — нельзя было разобрать почти ни одного слова.

Но эта бурная музыка показалась Саше бестолковой и даже грустной. Она выключила репродуктор и молча посидела у стола, с которого Клавдия Григорьевна сняла, уходя, нарядную скатерть, — посидела просто так, без дела, подперев руками голову.

Вероятно, тётка не похвалила бы её за такое занятие. Саша подумала об этом с невольным смущением и решила разобрать свои вещи.

Вчера она вынула из чемодана лишь самое необходимое — ночную рабашку, полотенце, мыло.

Она подняла крышку и вынула стопку книг. Надо их сейчас же расставить на полке, иначе Клавдия Григорьевна опять скажет про беспорядок… Но по руке, достававшей последнюю книгу, мягко скользнула шёлковая кисточка яркого колпачка…

— Петрушка. Миленький, — шёпотом сказала Саша и стала на колени около чемодана.

Дома никого не было, её никто не слышал, и она могла теперь говорить какие угодно ласковые слова этой так полюбившейся ей в дороге кукле. Ведь сейчас никто не назовёт их сентиментальными и наивными «в устах такой большой девочки».

— Петрушка, хороший мой, — повторила она. И ясно, очень ясно услышала ответ:

— Са-ша!..

Глава восьмая

У ПЕТРУШКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ

Вы слыхали когда-нибудь таких ораторов, которым нечего сказать, а они всё-таки говорят?

Например, на классном собрании. Слыхали, да?

К таким ораторам принадлежал и петух Крикун.

Уверяю вас, что ему действительно нечего было сказать, когда он среди дня взлетал на забор и начинал свою речь, обращённую к курам и другим обитателям маленького двора.

В этот день Крикун начал свою речь так:

— С точки зрения! Здоровой критики!..

Он посмотрел вокруг своими круглыми глазами — что бы ему такое сегодня покритиковать? — и начал с первого, что попалось в его петушиное поле зрения:

— Я критикую ку-ур!..

Куры сейчас же сбежались, кудахча и сбивая с ног друг друга. Они восхищались петухом и готовы были часами слушать его. Но так как петуху совершенно нечего было сказать, кроме того, что он уже сказал, то он повторил полюбившуюся ему фразу ещё раз пять, и куры снова разбрелись по двору.

Но был один слушатель, который никуда не ушёл, а продолжал внимательно слушать Крикуна и даже подбадривал его криками, вертелся, плясал от восторга и наконец звонко захлопал. Петух к таким овациям, по правде говоря, не привык и, косясь на благодарного слушателя круглым глазом, так оглушительно крикнул «кукареку», что даже сам удивился.

И слушатель был поражён таким великолепным концом речи. Он всплеснул руками и вывалился бы от восторга из окна, в которое высовывалась его радостно улыбавшаяся физиономия, если бы Саша не удержала его за подол рубашонки.

— Какой ты ещё глупенький, Петрушка! — сказала она. — Ну чем тебе понравился этот болтун? Только кричит без толку и крыльями хлопает.

Но Петрушка не мог на этот раз согласиться с Сашей. Солнце так ярко светило в этот день, и так ослепительно сверкали петушиные зеленовато-синие перья!

Это было как в театре, но, пожалуй, ещё лучше, потому что петух бродил по ярко-зелёной траве и вокруг так одуряюще-заманчиво пахло мёдом и мятой!

Петрушка ужасно завидовал петуху и искренне им восхищался.

— Хорошо, если он тебе так нравится, я познакомлю вас, — сказала Саша. — Ведь тебе тоже скучно здесь, я знаю.

И она высыпала за окно горсточку хлебных крошек.

Крикун сейчас же склонил набок голову и важно подошёл к окну. Он склюнул одну крошку и, став в нестерпимо прекрасную позу, оглушительно захлопал крыльями и снова закричал, призывая кур к этому неожиданному угощению.

Петрушка был просто ослеплён: он бесповоротно влюбился в этого горластого красавца.

В общем, знакомство состоялось, и Крикун, гордясь произведённым им впечатлением, по нескольку раз в день подходил к окну, на котором сидел немножко скучающий и в то же время очень всем заинтересованный Петрушка.

Петуху, конечно, совершенно нечего было сказать Петрушке. Он, по правде говоря, ничего не понимал в окружающем и на все жадные Петрушкины расспросы болтал такую чепуху, что Саша сразу высмеяла бы его.

Но Саше некогда было слушать разговоры новых приятелей — у неё теперь было много хлопот по дому. Ведь она была исполнительная и аккуратная девочка и к тому же побаивалась своей строгой и справедливой тёти. Да и не могла она так хорошо понимать болтовню петуха, как её понимал Петрушка.