Фото битвы при Марафоне - Клиффорд Саймак

– По-моему, надо заглянуть в Вигвам, – предложил шериф.

– Сомневаюсь, что там кто-то есть, – возразил я. – Последние пару дней никто не показывался, даже Стефан.

– Во всяком случае, заглянуть надо – просто на случай, если там окажется кто-нибудь. Я полагаю, Хемфри согласен задержаться здесь и указать дорогу «Скорой».

Естественно, Хемфри был несогласен, но возразить не смел. Надо же, такой шанс заглянуть в Вигвам, а то и попасть внутрь – и его сбрасывают со счетов! Надо отдать ему должное – из затруднительного положения Хемфри вышел с определенной долей изящества, любезно пообещав дождаться «Скорой».

Вигвам приметен своей массивностью даже издалека, хотя и наполовину скрыт деревьями и зеленой изгородью, – но истинные его размеры можно осознать, только въехав на дорожку, ведущую к стоящему особняком гаражу с «Кадиллаком». Дело в том, что холм, к склону которого приткнулся дом, возвышаясь над ним, своей величиной как бы подавляет Вигвам, и лишь при взгляде с дорожки становится ясно, насколько Вигвам велик.

Когда мы подъехали к дому и остановились, шериф выбрался из своей машины и сказал:

– Самое смешное, что за все это время я здесь впервые.

Мне пришло в голову то же самое. Время от времени, проезжая мимо и видя Стефана, я жестом приветствовал его, но ни разу не остановился. Иногда и Стефан махал рукой мне в ответ, но нечасто.

Дверь гаража была распахнута, и «Кадиллак» стоял на своем месте. Сам гараж выглядел как-то странно, но я никак не мог понять, в чем дело, пока внезапно не осознал, что, помимо машины, там ничего нет. Этот гараж избег участи большинства гаражей, быстро превращающихся в склады ненужных вещей.

От дорожки к дому вели выложенные из плит ступени. Перед террасой располагалась узкая полоска ровной земли. Газон украшали пляжные зонты веселых расцветок, выглядевшие притом довольно уныло: их изодранное ветром полотно давно выгорело на солнце, утратив первоначальный цвет.

Никто не показывался. Более того, отовсюду здесь веяло запустением. Ощущение было такое, будто никто не жил здесь с самого момента постройки, будто все сорок лет дом простоял пустой, понемногу ветшая от времени и непогоды, не дав приюта ни одной живой душе. Не понимая, что со мной происходит, я все-таки не мог отделаться от этих странных мыслей, наверняка зная, что заблуждаюсь – ведь Стефан проводил тут немало времени, а порой наезжали и гости.

– Ну, – решил шериф, – по-моему, пора подойти к двери и узнать, есть ли кто дома.

В голосе его прозвучала неуверенность. Да я и сам чувствовал себя здесь неуверенно, будто нежеланный гость, заявившийся на званый обед, где все приглашенные наперечет. Многие годы неведомые обитатели этого дома трепетно берегли свое право на одиночество – и вдруг врываемся мы, бесцеремонно нарушаем их драгоценное уединение да вдобавок выставляем в качестве повода недавнюю трагедию.

Шериф протопал по ступеням, остановился перед дверью и постучал. Не дождавшись ответа, начал колотить кулаком – по-моему, чисто рефлекторно; он не хуже моего чувствовал, что тут ни единой души. Не добившись успеха и на этом этапе, большим пальцем нажал на ручку двери, и та легко распахнулась.

– Эй, есть кто живой? – просунувшись в двери, позвал шериф и тут же, не дожидаясь ответа, вошел.

За дверью находилась большая комната. Можно было бы назвать ее гостиной, да только таких больших гостиных я не видел ни разу в жизни. Пожалуй, назову ее салоном – это слово подходит лучше. Обращенные к дороге окна были задернуты плотными шторами, и в комнате царил полумрак. Повсюду в беспорядке стояли стулья и кресла, а у стены напротив окон высился чудовищный камин. Но все это промелькнуло у меня где-то на периферии сознания, ибо мое внимание сразу же поглотил странный объект, стоявший в самом центре салона.

Шериф неторопливо подался вперед, шаркая ногами, и проворчал:

– А это еще что за чертовщина?

Под этим изящным определением выступал прозрачный куб, установленный на платформе примерно в футе от пола. На месте его удерживала рама, вроде бы металлическая. Внутри куба без всякой поддержки располагались зеленые ленточки наподобие тех, которыми размечают границы футбольного поля. Ленты всевозможной длины – от очень коротких до очень длинных – пересекались под разными углами, некоторые даже извивались зигзагами. А среди них были беспорядочно разбросаны светящиеся синие и красные точки.

Шериф остановился возле куба, пристально глядя внутрь, и негромко спросил:

– Мистер Пайпер, вы хоть раз видели что-либо эдакое?

– Ни разу.

Я присел на корточки и занялся внимательным изучением куба, отыскивая хоть какие-нибудь признаки идущих к светящимся точкам проводов. Никаких проводов не было и в помине. Я потыкал пальцем и ощутил что-то твердое, но не стекло, стекло бы я сразу узнал. Я попробовал в нескольких местах – везде одно и то же.

– Ну и какие выводы, мистер Торнтон? – поинтересовался шериф.

Я не нашел ничего умнее, чем ляпнуть:

– Это не стекло.

Внезапно положение одной из синих точек изменилось, но не плавно, а единым скачком, настолько быстро, что уследить просто невозможно. Только что она была здесь и вдруг оказалась в другом месте, в трех или четырех дюймах от прежнего.

– Ого, – удивился я, – да эта чертовщина работает!

– Наверное, какая-нибудь игра, – неуверенно пробормотал шериф.

– Трудно сказать, – возразил Невилл. – Нет никаких оснований для определенных умозаключений.

– Пожалуй. В общем, курьезная штуковина. – Шериф подошел к окну и начал возиться со шторой. – Впущу немного света.

Я не двинулся с места, продолжая наблюдать за точками, но они больше не двигались.

– Я бы сказал, четыре фута, – подал голос Невилл.

– Что четыре фута?

– Ящик. Куб, четыре на четыре. Каждое ребро – четыре фута.

– Похоже на то, – согласился я.

Шериф наконец раздвинул шторы, и комнату залил дневной свет. Я встал с корточек и огляделся – вид у салона был заброшенный. На полу ковер, повсюду стулья и кресла, диваны и журнальные столики у стен, канделябры с оплывшими свечами, камин, но ни картин на стенах, ни статуэток на каминной доске – вообще никаких мелочей, только мебель.

– Вид такой, – заметил Невилл, – будто переезд так и не закончился.

– Ладно, – сказал шериф, – пора за работу. Давайте поищем хоть какую-нибудь путеводную ниточку: бумаги, квитанции, телефонный справочник – да что угодно! Должны же мы знать, кого уведомить о смерти Стефана.

На обыск всего дома много времени не потребовалось – все остальные комнаты выглядели такими же запущенными, как салон. Только необходимая мебель, и все. Ни бумажки, ни пуговки – ровным счетом ничего.

– Невероятно, – пожал плечами шериф, когда мы вышли на улицу.

– И что теперь? – полюбопытствовал я.

– Узнаю в окружной регистрационной палате имя владельца.

Домой мы вернулись только к полудню. Я собрался жарить яичницу с беконом и уже выложил бекон на сковородку, когда Невилл остановил меня:

– Не суетись. Поедим чуть позже. Мне надо тебе кое-что показать.

Голос его подрагивал от напряжения, и это меня встревожило: за все время нашей дружбы такое случилось впервые.

– Невилл, в чем проблема?

– Вот в этом. – Он сунул руку в карман пиджака, извлек полупрозрачный кубик дюймов четырех высотой и положил его на кухонный стол. – Погляди-ка внимательно и скажи, что ты об этом думаешь.

Я поднял кубик и озадаченно взвесил на ладони: он оказался тяжелее, чем я ожидал.

– Осмотри его, – подсказал Невилл, – загляни внутрь. Поднеси к глазам и загляни, иначе ничего не увидишь.

Вначале я и в самом деле ничего не увидел, но когда поднес кубик к самым глазам, то разглядел в нем что-то вроде сцены древней битвы. Фигурки были крохотные, но выглядели совсем как живые и даже цветом ничуть не отличались от настоящих. Кубик оказался произведением искусства, и тот, кто его изготовил, был истинным мастером своего дела.

Да притом там заключались не только фигурки воинов, но и пейзаж – битва разыгрывается на плоской равнине, вдали виднеется водная гладь, а чуть правее – холмы.

– Великолепно, – восхитился я. – Где взял?

– Великолепно?! И больше тебе сказать нечего?

– Впечатляет, если так тебе более по душе. Но ты не ответил. Где ты это достал?

– Кубик лежал рядом с телом Стефана. Скорее всего, был у него в кармане пиджака, а медведь разодрал карман.

Я протянул кубик Невиллу.

– Непонятно, зачем носить такую вещь при себе.

– Вот именно! Точно так же подумал и я. И выглядит кубик странно – на пластик не похоже, и стекло тут ни при чем. Ты обратил внимание?

– Да. А если вдуматься, то и на ощупь он какой-то не такой. Вроде твердый, но ощущения твердой поверхности под пальцами нет. Как у того большого куба в Вигваме.

– Подумать только, – сказал Невилл, – в тот самый момент, когда я столкнулся с человеческой гибелью, когда перед моим потрясенным взором лежал еще не остывший труп, меня вдруг заинтересовал валявшийся рядом кубик. Все-таки какой неожиданной может оказаться реакция на шок! Должно быть, в таких случаях человек бессознательно переключает внимание на какой-нибудь посторонний предмет, не имеющий прямого отношения к причине шока, но и не совсем далекий от нее. Наверное, таким образом подсознание стремится ослабить воздействие нахлынувших разом чересчур сильных потрясений, способных нарушить рассудок. А если осознание происходит мало-помалу, то человек удерживается в норме. Ну, не знаю, я недостаточно хорошо разбираюсь в психологии, чтобы судить об этом, то есть совсем в ней не разбираюсь. Словом, тут кубик, там Стефан, я гляжу на кубик и мне вопреки логике кажется, что кубик гораздо важнее. Впрочем, это можно понять, ведь Стефан все эти годы оставался для меня скорее объектом, нежели субъектом. Он не успел обзавестись в моих глазах личностью – просто некто, способный махнуть рукой издали, не проронивший за всю свою жизнь почти ни слова. Мы даже носом к носу ни разу не столкнулись.